Строительство замка приближалось к концу: башенки и фланкирующие угловые бастионы возвышались на двенадцать метров и соединялись парапетными переходами, которые Бен и Циско закончили именно так, как предписывалось. Каждое утро они просыпались и видели кузов грузовика нагруженным материалами, необходимыми для работы: деревянными брусьями, длинными угловыми балками, железными гвоздями и клиньями, стремянками, гибкими штифтами из сосны и кузнечным горном. Дымки так и не отобрали у Циско его мешок, хотя заблудившийся исследователь ничего особо полезного в нем не накопил. Там лежала кое- какая одежда, котелок, веточки розмарина (по особым случаям Циско заваривал из них чай), несколько сухарей, Библия, полбутылки вонючего корабельного бренди, карты и дневники (которые он по какой-то странной причине отказывался показывать Бену), соль для отпугивания Бескожих и его драгоценный спальный коврик. Циско добыл коврик после того, как пересек озеро, кишевшее анакондами-людоедами. Потом он сражался мечом с пауком, чье тело представляло собой человеческую голову. Именно это тропа сочла достойными его испытаниями. Как-то вечером они решили отпраздновать сорок восьмой день рождения Бена. Поскольку календаря у них не было, они выбрали день наугад и отметили праздник сухарями, глотком бренди и несколькими песнями. Бен научил Циско современной музыке, а Циско спел Бену несколько соленых матросских песенок. Пели они вслух, а Дымки наблюдали за ними, испортив, по обыкновению, все удовольствие. Расхрабрившись от жуткого пойла, Бен встал и рявкнул прямо в сторону полупризраков. – Завтра, – заявил он, – я порешу вас обоих, гниды, а вы мне ничем не сможете помешать. Дымки не обратили на него внимания и продолжали глазеть. Они уже привыкли к его бранным тирадам. Убить он их не мог, так что они разрешали ему орать все что заблагорассудится. В итоге они всегда могли заткнуть его, если бы захотели. Под чужими звездными россыпями Бен начал рисовать на песке очередное изображение своей семьи: снимок с телефона в закусочной, где семья сгрудилась за столиком с дешевой скатертью. Он что-то бормотал себе под нос о яде, когда Циско осторожно положил ему руку на плечо. – Нет там ничего в этой бочке, друг мой. Так что оставь бесплодные старания. – Нет. – Ты же уже все перепробовал. Это благородное стремление, но и у благородства есть пределы. – Осталась всего-то одна вещь, а я никак ее не распознаю. Мне известно, что она существует, прячется где-то рядом, а я не могу… Он нарисовал руку жены, какой запомнил ее на фото: большим пальцем она робко потирала обручальное кольцо. Свое кольцо. – Циско? – Что? Бен показал на контур руки Терезы на песке. – Это твоя жена, да? – У нее на пальце кольцо, – ответил Бен. – Ты уже испробовал свои кольца. Оба. – Мое обручальное кольцо из нержавеющей стали. А отцовское – из латуни. – И что? – А обручальное кольцо моей жены – из золота, Циско. Постановщик говорит нам, что в бочку нужно положить золото. И оно у нас есть. Он поглядел на зуб Циско. Дымки равнодушно глазели на то, как Циско потихоньку попятился от Бена. – Друг мой, ничего не получится. – Мы не испробовали всё возможное, – произнес Бен. Рот у него открылся, словно у голодного пса. – Зуб я тебе не отдам. Бен встал и в темноте направился к стройплощадке. Запустив руку в ящик с инструментами, он принялся что-то искать. Циско поплелся за ним, сжимая вложенный в ножны меч. Дымки держались на расстоянии, с интересом разглядывая людей, когда из-за горизонта начало подниматься солнце. Бен разыскал в ящике плоскогубцы. Циско обнажил меч. – Циско, другого выхода нет. – Не приближайся ко мне. – Прошу тебя, Циско. Пожалуйста. Ты должен мне его отдать. – Мое золото – это мое золото. – ОТДАЙ МНЕ ЗУБ. Он бросился на Циско, и испанец сделал вы- пад мечом. Но Бен сумел увернуться, схватил Циско за запястье и притянул его к себе. Пользуясь пре- имуществом в росте и весе, он вывернул руку Циско, и тот выронил меч. Циско вцепился зубами Бену в плечо, и оба рухнули на землю, сцепившись в схватке. – Не отдам я тебе зуб! – орал Циско. – Мы никогда отсюда не выберемся! Пойми ты, дурья твоя башка! – Он мой! – А он имеет значение, если мы тут сдохнем, Циско? Мне нельзя тут подыхать! Ты мой друг, и я тебя люблю. Пожалуйста, не дай мне сдохнуть в этой поганой дыре, Циско. Прошу тебя. Подумай о Боге. – Ты не веришь в Бога! Ты язычник! – Я – достойный человек. Будь это мой зуб, я бы отдал его тебе. Циско на мгновение смягчился. – Тогда именно так ты и поступишь? – Как? – Ты же человек слова, нет? Ты возьмешь мой зуб, а я потом – твой. – Но мой зуб не золотой. – Докажи мне, что ты способен на жертвенность. Докажи, как далеко ты способен зайти, чтобы хоть на йоту приблизиться к Богу. Бен выпучил глаза, и капля его желтой слюны упала на тунику Циско. – Значит, зуб за зуб? – Да. – Клянешься? – Жизнью королевы. Бен неохотно кивнул. Дымки приблизились к ним, когда мужчины встали и принялись отряхивать с себя пыль. Бен протянул руку к полупризракам. – Погодите-ка, уроды. Мы тут договариваемся. Дымки отступили на сантиметр, пока мужчины обменивались рукопожатием. – Кто первый? – спросил Бен. – Я первый, – ответил Циско. – Ведь я могу тебе доверять, да? – Да. Бен взял плоскогубцы и обхватил ими золотой резец Циско. – Надо очень быстро, – произнес Циско. – Постараюсь, – пообещал Бен. – Может, ты хочешь, чтобы я подал тебе знак? Или рвануть его сразу? – Рвани его сра… Бен сжал плоскогубцы, чуть крутанул и сильно дернул. Испанец не издал ни звука. Ни визга. Ни крика. Ни стона. Он не мигая глядел на Бена, когда из десны хлынула кровь, от которой плоскогубцы сделались скользкими в задрожавших руках Бена. После мучительных шестидесяти секунд золотой зуб был удален. От губок плоскогубцев на мягком металле остались ровные насечки. Бен в ужасе выронил инструмент на землю. – Прости меня, Циско. Циско спокойно нагнулся и подобрал с земли окровавленные плоскогубцы. – Ну, ты готов? – спросил он Бена. Но тот не мог заставить себя вслух сказать «да». Он заскулил и закрыл глаза, когда испанец подошел к нему и сжал плоскогубцами его совершенно здоровый передний зуб. Оставалась доля секунды, чтобы испугаться боли, но испуг был еще хуже того, что произошло следом. Циско дернул, и дикая боль пронзила лицо Бена, словно однотонный звук, глубокий, острый и сводящий с ума. Он чувствовал, как тянется вниз корень зуба, сидящий так же глубоко, как сорняки на грядках с помидорами в саду у миссис Блэкуэлл, как, похоже, бесконечный кусок оголенного провода, попавший под напряжение. Он не обладал умением Циско стойко переносить боль. Его вопли потрясали пески. Бен бился в конвульсиях и выл. Когда все кончилось, он минут пять ничком лежал на земле, слизывая горячую кровь и ощупывая сухим языком зияющую дырку. Циско пощупал эмаль вырванного зуба заскорузлыми кончиками пальцев. – Теперь ты способен на жертвенность. Приблизились Дымки и бросили к их ногам две лопаты. – Да пошли вы! – рявкнул на них Бен. Они начали наседать на него, и он быстро вскочил на ноги, а потом вошел в замок.