Слушая шквал мнений, Лэнгдон почувствовал, как будто мир снаружи внезапно слетел со своей оси. Хаос. Энтропия. — Профессор Лэнгдон? — Знакомый британский голос заговорил из громкоговорителя над головой. — Мисс Видаль? Лэнгдон почти забыл об Уинстоне, который молчал во время презентации. — Пожалуйста, не беспокойтесь, — продолжил Уинстон. — Но я пустил полицию в здание. Лэнгдон посмотрел сквозь стеклянную стену и увидел толпу местных властей, входящих в церковь. Все они остановились и уставились с недоверием на огромный компьютер. — Зачем?! — потребовала ответа Амбра. — Королевский дворец только что опубликовал заявление о том, что вас не похищали. Теперь у властей есть приказ защитить вас обоих, мисс Видаль. Только что прибыли два агента Гвардии. Они хотели бы помочь вам связаться с принцем Хулианом. У них есть его номер. На первом этаже Лэнгдон увидел двух агентов Гвардии. Амбра закрыла глаза, явно желая исчезнуть. — Амбра, — прошептал Лэнгдон. — Тебе нужно поговорить с принцем. Он твой жених. Он беспокоится о тебе. — Я знаю. — Она открыла глаза. — Я просто не знаю, могу ли я ему теперь доверять. — Ты сказала, что нутром чувствуешь его невиновность, — сказал Лэнгдон. — По крайней мере, выслушай его. Я найду тебя, когда закончишь Амбра кивнула и направилась к вращающейся двери. Лэнгдон наблюдал, как она спускается вниз по лестнице, а затем он повернулся к настенному дисплею, который продолжал светиться. «Эволюция благоприятствует религии, — говорил министр. — Религиозные общины сотрудничают лучше, чем нерелигиозные общины, и поэтому быстрее процветают. Это научный факт!» «Министр прав,» — знал Лэнгдон. Антропологические данные ясно показывали, что культуры, практикующие религии, исторически пережили нерелигиозные культуры. Страх оказаться судимым всезнающим богом всегда вдохновляет на доброжелательное поведение. «Как бы то ни было, — возразил ученый, — даже если мы предположим на мгновение, что религиозные культуры лучше себя ведут и с большей вероятностью будут процветать, это не доказывает, что их воображаемые боги реальны!» Лэнгдон улыбнулся, представляя, что со всем этим делал бы Эдмонд. Его выступление активно мобилизовало как атеистов, так и креационистов — все они теперь одинаково спорят в горячем диалоге. «Поклонение Богу — это добыча ископаемого топлива, — утверждал кто-то. — Множество умных людей знают, что это недальновидно, но они слишком много вложили, чтобы остановиться!» На стене вспыхнул шквал старых фотографий: Рекламный щит креационистов, висевший когда-то на Таймс-сквер: НЕ ДАЙТЕ ПРЕВРАТИТЬ СЕБЯ В ОБЕЗЬЯНУ! БОЙ ДАРВИНУ! Дорожный знак в штате Мэн: БЕГИ ОТ ЦЕРКВИ. ТЫ УЖЕ СЛИШКОМ СТАР ДЛЯ СКАЗОК. И еще: РЕЛИГИЯ: ПОТОМУ ЧТО МЫСЛИТЬ ТЯЖЕЛО. Реклама в журнале: ВСЕМ НАШИМ ДРУЗЬЯМ АТЕИСТАМ: СЛАВА БОГУ, ЧТО ВЫ НЕПРАВЫ! И, наконец, ученый в лаборатории в футболке с надписью: В НАЧАЛЕ, ЧЕЛОВЕК СОЗДАЛ БОГА. Лэнгдон начал сомневаться, слышал ли кто-нибудь, что говорил Эдмонд. Только законы физики могут создать жизнь. Открытие Эдмонда было увлекательным и явно провокационным, но для Лэнгдона оно подняло один острый вопрос, который к удивлению никто не задал: «Если законы физики настолько сильны, что могут создать жизнь… кто создал законы?» Вопрос, конечно, привел к головокружительному интеллектуальному залу зеркал и перед глазами все проносилось круговертью. В висках у Лэнгдона стучало, и он знал, что ему понадобится очень долгая прогулка наедине, чтобы разобраться с идеями Эдмонда. — Уинстон, не могли бы вы отключить это? — спросил он сквозь шум телевизора. В мгновение ока экранная стена потемнела, и в комнате стало тихо. Лэнгдон закрыл глаза и выдохнул. «…и свет науки правит бал». Он остановился, наслаждаясь спокойствием. — Профессор? — спросил Уинстон. — Надеюсь, вам понравилась презентация Эдмонда? «Понравилась?» Лэнгдон обдумывал этот вопрос. — Я нашел ее волнующей, и в то же время сложной, — ответил он. — Эдмонд много думал о сегодняшнем мире, Уинстон. Думаю, теперь проблема в том, что будет дальше. — То, что будет дальше, будет зависеть от способности людей избавляться от старых убеждений и принимать новые парадигмы — ответил Уинстон. Не так давно Эдмонд признался мне, что его мечта, по иронии судьбы, заключалась не в уничтожении религии, а скорее в создании новой универсальной веры, которая бы объединяла людей, а не разделяла их. Он думал, что если он сможет убедить людей уважать естественную вселенную и законы физики, которые создали нас, тогда каждая культура будет отмечать одну и ту же историю создания, а не убивать друг друга, выясняя чьи из античных мифов были точнее. — Это благородная цель, — сказал Лэнгдон, понимая, что сам Уильям Блейк написал аналогичную тематическую работу под названием «Все религии едины». Несомненно, Эдмонд ее прочитал. — Эдмонду показалось очень тревожным, — продолжил Уинстон, — что человеческий разум способен возвысить очевидную выдумку до состояния божественного факта, а затем осмелев убить от своего имени. Он считал, что универсальные истины науки могут объединять людей как вдохновляющие идеи для будущих поколений. — Это прекрасная идея в принципе, — ответил Лэнгдон, — но для некоторых чудес науки недостаточно, чтобы поколебать их убеждения. Некоторые настаивают, что земле десять тысяч лет, несмотря на кучу доказательств обратного. Он сделал паузу. — Хотя я полагаю, что это аналогично ученым, которые отказываются верить в истину религиозных писаний. — На самом деле, это не то же самое, — возразил Уинстон. — И хотя политически корректно относиться одинаково уважительно к взглядам на науку и религию, эта стратегия опасно ошибочна. Человеческий интеллект всегда эволюционировал, отвергая устаревшую информацию в пользу новых истин. Так эволюционировали виды. В дарвиновских терминах религия, которая игнорирует научные факты и отказывается изменить свои убеждения, похожа на рыбу, застрявшую в медленно высыхающем пруду и отказывающуюся переселяться в более глубокую воду из-за неверия, что ее мир изменился. «Похоже как будто это сказал сам Эдмонд,» подумал Лэнгдон, скучая по своему другу. — Хорошо, судя по всем признакам, я подозреваю, эти дебаты будут продолжаться далеко в будущем. Лэнгдон сделал паузу, внезапно вспомнив то, о чем раньше не думал. — Говоря о будущем, Уинстон, что с тобой происходит? Я имею в виду… с уходом Эдмонда. — Со мной? Уинстон неловко рассмеялся. — Ничего. Эдмонд знал, что умирает, и он приготовился. Согласно его последней воле и завещанию, Барселонский суперкомпьютерный центр унаследует E-Wave. Они будут проинформированы об этом через несколько часов и немедленно выкупят его. — И это значит… тебя тоже? Лэнгдон почувствовал, что Эдмонд каким-то образом завещал старого любимца новому владельцу. — Нет, — буднично ответил Уинстон. — Я предварительно запрограммирован для самостоятельного удаления в час дня на следующий день после смерти Эдмонда. — Что?! — с недоверием спросил Лэнгдон. — Это бессмысленно. — В этом как раз весь смысл. Тринадцать часов и отношение Эдмонда к суевериям… — Не время, — возразил Лэнгдон. — Удалять себя! Это бессмысленно. — На самом деле, это так, — ответил Уинстон. — Большая часть личной информации Эдмонда хранится в моих банках памяти — медицинская карта, истории поиска, личные телефонные звонки, заметки по исследованиям, электронные письма. Я имел дело со многим в его жизни, и он предпочел бы, чтобы его личная информация не стала доступной миру после его ухода. — Я могу понять, удалить эти документы, Уинстон… но удалить вас? Эдмонд считал вас одним из своих величайших достижений. — Не меня, самого по себе. Новым достижением Эдмонда является суперкомпьютер и уникальное программное обеспечение, которое позволило мне так быстро многому научиться. Я просто программа, профессор, созданная радикально новыми инструментами, которые изобрел Эдмонд. Эти инструменты являются его истинным достижением и останутся здесь в целости и невредимости; они поднимут уровень мастерства и помогут искусственному интеллекту (ИИ) достичь новых уровней развития и способности общаться. Большинство ученых в области ИИ считают, что такой программы, как я, хватит еще на десять лет. Однажды программисты преодолеют свое недоверие и научатся использовать инструменты Эдмонда для создания новых ИИ, которые имеют другие качества, чем у меня. Лэнгдон замолчал, обдумывая. — Я чувствую, что вы в замешательстве, — продолжал Уинстон. — Люди довольно часто склонны рассматривать свои отношения с искусственными интеллектами сквозь призму чувств. Компьютеры могут имитировать процессы мышления человека, имитировать изученные поведения, имитировать эмоции в соответствующие моменты и постоянно совершенствовать свою «человечность», но мы делаем все это просто, чтобы предоставить вам знакомый интерфейс, с помощью которого можно общаться с нами. Мы — чистый лист, пока вы не напишете что-то нам… пока вы не дадите нам задачу. Я выполнил свои задания для Эдмонда, и поэтому, в некотором роде, моя жизнь окончена. У меня действительно нет другой причины существовать. Лэнгдон все еще чувствовал себя недовольным логикой Уинстона. — Но вы, будучи настолько продвинутым… у вас нет… — Надежд или мечты? — Уинстон рассмеялся. — Нет. Я понимаю, это трудно представить, но я вполне доволен, выполняя запрограммированные задачи. Так я устроен. Полагаю, на каком-то уровне можно сказать, что это доставляет мне удовольствие или по крайней мере покой выполнять свои задачи. Но это лишь потому, что мои задачи — запросы Эдмонда, и моя цель завершить их. Самая последняя просьба Эдмонда — помочь ему опубликовать сегодняшнюю презентацию из Гуггенхайма. Лэнгдон вспомнил об автоматизированных пресс-релизах, которые вышли, вызвав первоначальный взрыв онлайн-интереса. Ясно, что если цель Эдмонда заключалась в привлечении как можно большей аудитории, он бы поразился тем, как прошел вечер. «Очень бы хотелось, чтобы Эдмонд был жив, и мог воочию наблюдать свое глобальное влияние,» — подумал Лэнгдон. Парадокс состоял в том, что если бы Эдмонд остался жив, его убийство не потрясло бы мировые СМИ, а его презентация дошла бы только лишь до ограниченной части аудитории. — Профессор? — спросил Уинстон. — Куда вы сейчас пойдете? Лэнгдон даже не подумал об этом. «Домой,» — я думаю. Хотя он понял, что может потребоваться время, чтобы добраться туда, поскольку его багаж находился в Бильбао, а телефон — на дне реки Нервион. К счастью, еще оставалась кредитная карта. — Могу я попросить об одолжении? — сказал Лэнгдон, подходя к велотренажеру Эдмонда. — Я видел, что здесь заряжается телефон. Можно мне одол… — Одолжить? Уинстон усмехнулся. — После вашей сегодняшней помощи, я надеюсь, Эдмонд хотел бы, чтобы вы сохранили его. Считайте это прощальным подарком. В потрясении Лэнгдон взял телефон, понимая, что он похож на негабаритную пользовательскую модель, которую он видел раньше в тот вечер. Видимо, у Эдмонда телефон был не один. — Уинстон, пожалуйста, скажите мне, что знаете пароль Эдмонда.