* Повесть американского прозаика Джона Стейнбека. Эта реплика, казалось, была не к месту. — Конечно, но какое это… У Лэнгдона перехватило дыхание в горле. На мгновение ему показалось, что кабинка сбилась со своей траектории. Горизонт наклонился, и Лэнгдону пришлось ухватиться за стенку, чтобы не упасть. Преданный, смелый, сострадательный. Таковы были слова, подобранные Лэнгдоном когда-то в школе, в защиту одного из известнейших в литературе поступков во имя дружбы — из шокирующей концовки повести «О мышах и людях», убийства одним человеком своего любимого друга из жалости — чтобы избавить его от жестокой расправы. — Уинстон, — прошептал Лэнгдон. — Только не это… — Поверьте мне, — ответил Уинстон. — Эдмонд хотел, чтобы все произошло именно так. ГЛАВА 105 Доктор Матео Валеро, директор Барселонского суперкомпьютерного центра, чувствовал себя сбитым с толку, вешая трубку. Он отправился к главному храму Часовни Торре Жироны, чтобы снова взглянуть на эффектный двухэтажный компьютер Эдмонда Кирша. Сегодня утром Валеро узнал, что будет служить новым «хранителем» этой новаторской машины. Однако, его первоначальные чувства волнения и страха только что резко улеглись. Минуту назад раздался отчаянный звонок от известного американского профессора Роберта Лэнгдона. Лэнгдон рассказал затаив дыхание, что еще на день раньше Валеро посчитал бы научной фантастикой. Сегодня, однако, увидев потрясающую презентацию Кирша, а также его реальную машину E-Wave, он склонялся к тому, что в этом могла быть какая-то правда. Рассказанная Лэнгдоном история была о наивности… рассказ о чистоте машин, которые буквально делают именно то, о чем их просят. Всегда. Безошибочно. Валеро провел свою жизнь, изучая эти машины… изучая деликатную власть использования их потенциала. Искусство заключается в умении просить. Валеро постоянно предупреждал, что искусственный интеллект развивается обманчиво быстрыми темпами, и что необходимо строго руководствоваться его способностью взаимодействовать с человеческим миром. По общему признанию, практика ограничений казалась противоречащей здравому смыслу большинству технических повидцев, особенно перед лицом захватывающих возможностей, открывающихся почти ежедневно. Помимо острых ощущений инноваций, на создании искусственного интеллекта можно было сколотить огромное состояние, и человеческая жадность быстро размывала этические границы. Валеро всегда являлся огромным поклонником смелого гения Кирша. В данном случае, однако, Эдмонд поступал неосторожно, опасно раздвигая границы своим последним творением. «Творением, о котором я никогда не узнаю,» — понял теперь Валеро. По словам Лэнгдона, Эдмонд создал в E-Wave удивительно продвинутую программу искусственного интеллекта «Уинстон», запрограммированную на самоудание в час дня на следующий день после смерти Кирша. Несколько минут назад, по настоянию Лэнгдона доктор Валеро подтвердил, что значительная часть данных E-Wave действительно исчезла именно в это время. Удаление было полным «переписыванием» данных, что сделало его безвозвратным. Эта новость как будто немного успокоила Лэнгдона, и все же американский профессор попросил о немедленной встрече для дальнейшего обсуждения этого вопроса. Валеро и Лэнгдон договорились встретиться завтра утром в лаборатории. В целом, Валеро понимал инстинктивное желание Лэнгдона сразу же обнародовать положение дел. Проблемой могло стать недоверие публики. Никто не поверит. Все следы созданной Киршем программы искусственного интеллекта были вычищены, как и все записи о ее связях и задачах. Еще более удручающим было то, что творение Кирша далеко опережало современные достижения в этой области, и об этом Валеро уже слышал от своих коллег — из невежества, зависти или от инстинкта самосохранения обвинявших Лэнгдона в выдумке всей этой истории. И еще была, конечно же, проблема раздоров в обществе. Если выяснится, что версия Лэнгдона и впрямь правдива, то машину E-Wave будут проклинать, будто это монстр вроде Франкенштейна. Или того хуже, как виделось Валеро. В эти дни безудержных террористических атак кто-то может просто взорвать часовню, провозгласив себя спасителем всего человечества. Ясно, что Валеро было о чем подумать до встречи с Лэнгдоном. Однако, на данный момент он пообещал хранить это в тайне. По крайней мере, пока у нас не будет ответов. Пребывая в странном состоянии меланхолии, Валеро позволил себе в последний раз пообщаться с этим загадочным и противоречивым компьютером. Послушал звук его нежного дыхания — от насосов, прокачивавших хладагент через миллионы его ячеек. Направляясь в щитовую, чтобы произвести полное отключение системы, он ощутил сильное и неожиданное желание — такого порыва за свои шестьдесят три года жизни он не испытывал. Желание помолиться. Наверху над самой верхней дорогой Кастель-де-Монтжуик Роберт Лэнгдон стоял в одиночестве и смотрел на крутой обрыв в далекую гавань внизу. Поднялся ветер, и он почувствовал потерю равновесия, как будто его психическое равновесие находилось в процессе перекалибровки. Несмотря на заверения директора Барселонского суперкомпьютерного центра доктора Валеро, Лэнгдон чувствовал себя тревожно и очень нервничал. В его голосе все еще звучало эхо восторженного голоса Уинстона. Компьютер Эдмонда говорил хладнокровно до самого конца. — Я удивлен вашей тревоге, профессор, — сказал Уинстон, — учитывая, что ваша собственная вера основана на гораздо более сложной этической двусмысленности. Не успел еще Лэнгдон ответить, как на телефоне Эдмонда появился текст. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…» От Иоанна 3:16 — Ваш Бог жестокосердно принес в жертву сына, — вещал Уинстон, — оставив его на несколько часов мучиться в страданиях на кресте. Что же касается Эдмонда, то я безболезненно прекратил страдания умирающего, чтобы привлечь внимание к его великим трудам. Еще в удушливой кабинке канатной дороги Лэнгдон слышал, не веря ушам своим, как Уинстон преспокойно оправдывал все свои возмутительные деяния. Противостояние Эдмонда Пальмарианской церкви, как объяснял Уинстон, побудило Уинстона нанять адмирала Луиса Авилу — давнего прихожанина, проблемы которого с наркотиками делали его сговорчивым и потому идеальным кандидатом на роль ниспровергателя репутации Пальмарианской церкви. Уинстону, чтобы прикинуться Регентом, достаточно было лишь несколько раз выйти на связь и затем переправить средства на банковский счет Авилы. В действительности же, пальмарианцы были ни в чем не повинны и никак не участвовали в заговоре того вечера. Как заверил его Уинстон, нападение на винтовой лестнице было непреднамеренным. — Я послал Авилу к Святому семейству, чтобы его поймали, — объявил Уинстон. — Я хотел, чтобы его схватили, и он бы рассказал свою жалкую историю, что вызвало бы еще больший общественный интерес к работе Эдмонда. Я сказал ему войти в здание через восточные служебные ворота, у которых скрывалась полиция. Я был уверен, что Авила его там задержат, но он решил перепрыгнуть через ограду. Возможно, он почувствовал присутствие полиции. Мои глубокие извинения, профессор. В отличие от машин, люди могут оказаться непредсказуемыми. Лэнгдон больше не знал, чему верить. Последнее объяснение Уинстона было самым тревожным из всех. — После встречи Эдмонда с тремя клириками в Монсеррате, — рассказывал Уинстон, — мы получили голосовую почту с угрозами от епископа Вальдеспино. Епископ предупредил, что двое его коллег были настолько обеспокоены презентацией Эдмонда, что рассматривали возможность сделать собственное упреждающее заявление, надеясь дискредитировать и перефразировать информацию до ее выхода. Понятно, что такая перспектива была неприемлемой. Лэнгдон почувствовал тошноту, пытаясь размышлять в качающейся кабинке. — Эдмонд должен был добавить одну строчку к вашей программе, — заявил он. — Ты не должен убивать! — К сожалению, это не так просто, профессор, — ответил Уинстон. — Люди учатся, не подчиняясь заповедям, они учатся на примере. Судя по вашим книгам, фильмам, новостям и древним мифам, люди всегда отмечали души, приносящие себя в жертву ради всеобщего блага. Иисус, например. — Уинстон, я не вижу здесь «всеобщего блага». — Не видите? — Голос Уинстона оставался ровным. — Тогда позвольте мне задать вам такой замечательный вопрос: что бы вы предпочли — жить в мире без технологий… или без религии? Жить без медицины, электричества, транспорта и антибиотиков… или без фанатиков, ведущих войну с вымышленными россказнями и мнимыми духами? Лэнгдон молчал. Моя точка зрения именно такая, профессор: «мрак суеверий темных отступает, и свет науки правит бал». Стоя наверху у замка, Лэнгдон посмотрел вдаль на на мерцающую воду с чувством жуткой отрешенности от своего мира. Спускаясь по лестнице замка к близлежащим садам, он глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом сосны и золототысячника, и отчаянно пытаясь забыть голос Уинстона. Здесь, среди цветов, Лэнгдон внезапно заскучал по Амбре, захотел позвонить и услышать ее голос, и рассказать ей все, что произошло за последний час. Однако, когда он вытащил телефон Эдмонда, то понял, что не может позвонить. Принцу и Амбре нужно побыть вдвоем. Это вполне может подождать. Его взгляд упал на значок W на экране. Теперь символ был выделен серым цветом, и рядом с ним появилось сообщение: КОНТАКТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Тем не менее, Лэнгдон почувствовал неприятную осторожность. Он не был параноиком, и все же он понял, что никогда больше не сможет доверять этому устройству, всегда сомневаясь, какие секретные возможности или связи могут скрыватся в его программах. Он спустился по узкой тропинке, поглядывая по сторонам, пока не нашел укромное место с деревцами. Не отрывая взгляда от телефона, который держал в руке, и думая об Эдмонде, он положил девайс на плоский камень. Затем, словно совершая ритуальное жертвоприношение, он занес над головой тяжелый камень и с силой опустил его, расколов телефон на десятки мелких кусочков. Выйдя из парка, он выбросил обломки в мусорную корзину и развернулся, чтобы спуститься с горы. Проделав это, Лэнгдон вынужден был признать, что почувствовал себя чуточку легче. И, странным образом… немного человечнее. ЭПИЛОГ Позднее вечернее солнце позолотило шпили храма Святого семейства, отбрасывая широкие тени на площадь Гауди и укрывая толпы туристов, ожидающих входа в церковь. Роберт Лэнгдон стоял среди них, наблюдая, как любовники делали селфи, туристы снимали видео, дети слушали наушники, а люди вокруг писали эсэмэски, печатали и делились новостями — очевидно, не обращая внимания на базилику рядом с ними. Во вчерашней презентации Эдмонда прозвучало заявление, что технология уже сократила «теорию шести рукопожатий» человечества до простых «четырех», причем каждый человек на земле легко связан с другим не более чем через четырех других людей. Скоро это число будет равно нулю, утверждал Эдмонд, приветствуя грядущую «особенность» — момент, когда искусственный интеллект превзойдет человеческий, и оба сольются воедино. А когда это произойдет, добавил он, ныне живущие… станут древними. Лэнгдон не мог представить себе портрет этого будущего, но, наблюдая за окружающими его людьми, он почувствовал, что чудесам религии будет все труднее конкурировать с чудесами технологий.