Край семи тысяч озер, бурных рек и безмолвных пейзажей. — Немного не так я представляла себе Алтай, — заявила соседка, всей своей тушей завалившись на Ольгу, чтобы взглянуть в иллюминатор. Она с самого начала ей не понравилась, и, хотя все остальные члены группы внушали доверие, Ольга до последнего сомневалась в поездке именно из-за этой чокнутой тетки. Даже когда Феликс попытался распилить Ольгу под громкий хохот Любавы Мефодьевны — назвали же родители! — даже тогда ей захотелось немедленно сбежать именно из-за этого противного смеха, а не из-за страха быть расчлененной, но она все же устояла. Что заставило? Ольга весь полет рассуждала на эту тему. Как так вышло, что она, взрослая женщина, без пяти минут бабушка повелась на страшную авантюру? Скорее всего, удержало забытое, а, возможно, даже не испытанное до этого момента чувство свободы. Настоящей, неподдельной свободы. Сначала девочка Оля принадлежала, как ей казалось, родителям. Они очень любили единственную дочь и всячески ее опекали. Олечке надо было лишь хорошо учиться и быть хорошей девочкой. В понятие «хорошей девочки» входили такие качества как покорность, дружелюбие, воспитанность и стойкое обхождение стороной всяких плохих компаний. Даже домашние дела никогда ее не касались, не говоря уже о финансовых вопросах. Платья появлялись в ее шкафу сразу выстиранными и наглаженными, а билеты на премьеры в театр, обязательно в двойном экземпляре, чтобы Оля смогла сходить с подружкой, тоже возникали из ниоткуда. Правда, и подруг у Оли особенно не наблюдалось. Самой близкой ее подругой стал Виталий Галопов, вернее, это Оля считала его подругой, а вот девушка для него была богиней. Они с детства были неразлучны — сначала ходили в один детский сад, потом в одну школу, и даже институт Виталик выбрал тот же, что и Ольга. Девушке даже было иногда жалко неуклюжего ухажёра, который не смел никогда и ничего сказать в слух, только щенячьим взглядом старался донести свою любовь. Оля же хоть и была в отношении него преданным другом, более теплых чувств к парню никогда не испытывала. Когда в восемнадцать все вокруг начали поголовно влюбляться и составлять пары, Оля, завидуя такой тенденции, даже попробовала влюбиться в Виталия, но быстро поняла, что так не получится, мальчик Виталик так и останется для нее подружкой. Успев насладиться лишь каплей свободы, кстати, именно здесь, в горном Алтае, она сразу же перешла под опекунство мужа, и Ольге это очень нравилось, когда кто-то решает за тебя все твои проблемы, и не надо напрягаться, чтобы сделать что-то самой. Ну, разве только научиться лучше всех печь блины, водить машину, чтобы возить мальчиков на кружки и заводить случайные знакомства с такими же «мамочками». Но она не понимала, что вместе с проблемами родители, а впоследствии и муж, лишали ее всей сути жизни, индивидуальности, лишали своего я, что и привело к сегодняшней ситуации. И вот сейчас, сидя в самолете, не предупредив ни мужа, ни сыновей, которые уж как-то слишком быстро забыли о матери, она поняла, что почти счастлива, возможно, первый раз за многие годы. Это забытое чувство свободы, чувства своего «я» поселилось внутри, и Ольге уже не хотелось его терять, хотелось удержать как можно дольше, чтоб насладиться им сполна. Ей захотелось, чтобы муж увидел ее такой и, может быть, взглянул на нее другими глазами, хотя, скорее всего, сейчас изменения минимальны, и она по-прежнему проигрывает холеной и самоуверенной Аде. — Я думала, здесь леса и реки, а тут горы, — продолжала возмущаться ее соседка, опираясь локтями на Ольгины ноги и вглядываясь в иллюминатор. — Многие путают Алтай с горным Алтаем, но не переживайте, здесь есть и то, и другое, — сказала Ольга брезгливо. — И встаньте, пожалуйста, с меня, вы мне синяки оставите. — Так есть надо побольше, — обиделась Любава Мефодьевна, — а то одни кожа да кости, конечно, в тебя пальцем ткнешь и проткнуть можно ненароком. — Между прочим, это как раз и есть норма, — не узнавая себя, возразила Ольга соседке. — А вот вам неплохо было бы следить за своим питанием, ваш индекс массы тела явно превышает допустимые пределы. — Чего? — женщина в соседнем кресле возмущенно сдвинула брови, и они слились, образуя одну большую, угрожающую линию. — Да что вы понимаете, именно такая фигура и нравится мужчинам. Вот даю руку на отсечение, у вас мужа нет и никогда не было. А у меня, между прочим, было целых пять. — Вчера вы говорили четыре, хотя, о чем это я. Такие, как вы, врут как дышат. — Куда сейчас несло Ольгу, она сама не знала, и если бы ее увидели родные, то никогда в жизни бы не поверили, что это их мама и жена. — А руку можете отсекать, потому что я замужем, и у меня двое детей. Семья наша дружная, и мы все любим друг друга, а вот таких крикливых и наглых баб, как вы, мужики терпеть не могут. Разведенка и детей тоже нет. — Дура! — на весь самолет завопила соседка. — Сушёная вобла! — Скандалистка, мещанка и быдло, — по-прежнему удивляясь сама себе, отчеканила в ответ хамке Ольга. Ее оппонентка хотела сказать что-то еще, но через весь салон, не обращая внимание на крик стюардессы о том, что вставать из кресел еще рано, и самолет не закончил свое маневрирование на полосе, к ним подлетел Феликс и зашипел: — Вы что, рехнулись? Вы что творите? Добиваетесь, чтоб нас за хулиганство в полицию забрали, и все сорвалось? Тогда вспомните про ваши контракты и прочтите их еще раз очень внимательно, может, узнаете, что будет, если вы сорвете миссию намеренно. Как школьницы, которых отчитал классный руководитель, Ольга и ее соседка тут же замолчали и отвернулись друг от друга, всем видом показывая, что обиделись. Молчали до самой гостиницы, в которую их привезли на такси, но как только обе поняли, что им придется жить в одном номере, то тут же наперебой заговорили: — Извините, пожалуйста, но я с ней жить не буду, это выше моих сил, — громко и настойчиво сказала Ольга, прижимая руку ко лбу, демонстрируя, что уже устала от этой хамки. — Это я с тобой жить не буду! — почти кричала ее оппонентка, стараясь, чтобы ее возмущение звучало основательней и громче. — Потому, что она высокомерная тварь! Ольгу еще никто не называл высокомерной, просто потому, что это была неправда. Она всегда была корректна и учтива с людьми, а в большинстве случаев очень вежлива. Поэтому данное оскорбление ее больно задело, а может, воздух свободы так подействовал, потому что она сказала то, чего никогда не сказала бы в той, прошлой жизни: — А она хабалка, наглая авантюристка и… и… и… — словно решалась она на что-то очень важное, но не успела. Зина, руководитель агентства и по совместительству руководитель в их миссии, очень твердо произнесла: — Всем замолчать немедленно. Сейчас заселяемся в предназначенные для этого комнаты отеля и через пятнадцать минут приходим ко мне, — она взглянула на свой ключ, — в номер триста семь на собрание. Ольге стало стыдно за свое поведение, но только на секунду, потому как, взглянув в наглые глаза Любавы Мефодьевны, она вновь сцепила зубы от ярости. Позже, поднимаясь в свой номер, отличница и хорошая девочка в детстве, верная и беспроблемная жена, любящая мать, в конце концов, человек, ни разу не переходивший дорогу на красный свет, Ольга Сурикова пятидесяти одного года от роду подумала: «Как бы мне ее ночью не придушить» и сама ужаснулась происходящими с ней метаморфозами. Успокоившись, она постаралась отогнать глупые мысли — сейчас не до этого, сейчас есть мечта и к ней надо идти. Глава 8 Когда очевидно, что цель недостижима, не изменяйте цель, изменяйте свой план действий. Конфуций Зинаида была корректна, но строга. Первый раз за три года действующие дилетанты так сильно поругались, даже не думая мириться. Она отчитывала этих пятидесятилетних теток, как детей, и старалась объяснить им важность происходящего, но несмотря ни на что между ними буквально сверкали молнии, и, казалось, выйди Зина из комнаты, они вцепятся друг другу в волосы. — Мы должны быть командой, — твердила Зина, но видела, как слова не находили в этих женщинах отклика. — Один за всех, как у Дюма, помните? Иначе нам не победить. — Мне кажется, Любава Мефодьевна не читает такую литературу, — съязвила Ольга. — Я, между прочим, читала даже то, о чем ты и не слышала, — не осталась в долгу Любава. — У тебя же, я уверена, настольная книга — кулинарная, а бедного Дюма ты в глаза не видела. Так, посмотрела кино между котлетами и влажной уборкой, полюбовалась на поющего Боярского, и теперь сидишь гордая, интеллектуалку из себя корчишь. — Тихо! — не выдержала Зина. — Сейчас вы вдвоем идете в местный музей и узнаете, на месте ли зеркальце, что нашли вместе с принцессой Алтая. Оно должно выставляться в общей экспозиции, посвященной находке на плато Укок. Когда Зина их туда отправляла, то знала наверняка, что экспозиция закрыта, и они туда не попадут и ни о каком зеркальце, конечно, не узнают. Но сделала она это намеренно, потому что верила, как Матроскин из Простоквашино, что совместный труд — он объединяет. — Я сама схожу, зачем мне эта обуза, — тут же отреагировала Любава Мефодьевна. — Задание простое, мне для этого напарник не нужен, тем более, такой, — женщина многозначительно хмыкнула. — Нет! — закричала грозно Зина, не узнавая саму себя. Обычно ей удавалось найти контакт с разными по характеру людьми, не прибегая к крику, — недаром ее психотип считался универсальным — но сейчас даже он не мог справиться с этими дамами. — Нет, — повторила она уже спокойнее. — Я последний раз повторяю: мое слово — закон, я руковожу этой группой. Больше предупреждений не будет, сразу появятся санкции. И вот уже четыре часа как они ушли на задание, а от скандальных мадам не было ни слуху ни духу, их телефоны молчали, и это наводило на дурные мысли. Зина с Феликсом успели сходить на общее собрание и сейчас обсуждали его, пребывая в недоумении от увиденного, но мысли все равно постоянно возвращались к пропавшим Ольге и Любаве. — Тебе не показалась странной какая-то надуманная организация? — рассуждал Феликс. Его Тиары на этом собрании не было, и это сильно огорчило молодого человека, хотя особой надежды на это никто не питал. — Я в молодости на заработки ездил вожатым в детский лагерь для богатеньких отпрысков, так вот сейчас я себя почувствовал так же, как тогда, перед началом смены. — Согласна, всегда улыбаться, здороваться с каждым клиентом всегда, даже если встретил его десятый раз, глупо, — согласилась Зина. — Но вот это меня беспокоит меньше всего. — Коллектив на первую смену в парк отдыха, — предположил Феликс, — он тебе тоже показался странным? Молодая итальянская балерина, которая еле говорит по-русски со своим переводчиком, хмурит брови и очень недовольна происходящим. Пианист со множеством международных премий, но настолько старый, что не успел прилететь к назначенному сроку, а прибудет сюда только завтра. Актриса на пике своей славы, снимавшаяся в самом Голливуде, на минуточку, в компании с бугаем-охранником, и я, честно говоря, тоже в странной компании. Почему они все сюда приехали? В такую даль, на неделю. Что ими движет? — Деньги? — предположила Зина. — Вот смотри, построен огромный парк отдыха. Согласно политике парка, персонал набирают новый на каждую смену, для большей конфиденциальности и разнообразия развлечений. Выступающие не будут знать обо всех посетителях, а только об одном заезде. По мне так перебор, но я могу это понять. Для проверки персонала создается целый офис, где масса менеджеров, которые находят и проверяют артистов. Зачем? Это второй вопрос. Стоит ли того еженедельная смена выступающих звезд? Но и здесь я с трудом, но могу согласиться. У меня другой вопрос: не слишком ли это накладно? Сколько должен заплатить турист за посещение парка, чтоб оправдать найм таких мэтров? Балерина не просто танцовщица из кордебалета, она танцует главные партии в лучшем театре Италии, я загуглила, и стоит ее прилет, мягко говоря, недешево. Пианист наш уже лет десять как не дает концерты, потому что возраст. А раз сюда приехал, значит, за большие деньги. Ну, про нашу звезду, покорившую Голливуд даже говорить не буду, и так все понятно. Прибавь к этому тебя и остальной обслуживающий персонал. Конечно, богатые люди у нас в стране есть, но настолько богатых мало, и я сомневаюсь, что это когда-то окупится. Так зачем все это? В чем смысл? В то, что это просто бизнес, никогда не поверю. — Я думаю, есть какой-то ответ, просто мы не совсем в теме. Возможно, когда приедем на саму базу отдыха, то все поймем, — пожал плечами Феликс. — Сомневаюсь, — сказала Зина, — здесь определенно какая-то тайна. За окном потихоньку ложились сумерки, укрывая Горно-Алтайск пеленой вечера. — Как думаешь, до которого часа работает музей? — спросила Зина, вновь мысленно возвращаясь к пропавшим дилетантам. — Максимум до восьми, — вздохнул Феликс, и они одновременно взглянули на часы, которые показывали пять минут девятого. — А вот мне кажется, что он закрывается даже раньше. Предлагаю прогуляться до музея, — проговорила Зина, начиная уже по-настоящему беспокоиться. — Может, сразу в полицию? Искать задержанных за драку, — решил пошутить Феликс. — Или в больницу, Любава Мефодьевна женщина крупная, могла и покалечить. — Знаешь, Ольга тоже не промах, даже странно как-то, что она боялась мужа, — возразила Зина. Ей было совсем не смешно. — Второе дыхание, знаешь, как бывает. Мама с папой держат свое дитятко в ежовых рукавицах, и, когда оно вырывается на свободу, например, поступает в институт в другом городе, то делает больше глупостей, чем тот, кому все разрешалось. Видимо, и здесь так. Ну или же Любава Мефодьевна лично на нее так действует. На улице было немного прохладно, и температура очень контрастировала с той, что была днем, словно вместе с солнцем уходило за горизонт и то тепло, что заставляло людей в мае раздеваться до футболок. Музей и впрямь был уже закрыт — его окна темнели, доказывая это предположение. — Так в больницу или сначала в полицию? — уже без улыбки уточнил Феликс, задумчиво разглядывая окна. — Сначала в полицию, — согласилась Зина, и тут в музее заорала сигнализация, а в окнах первого этажа замигал свет. Забегали охранники, кто-то внутри здания, а кто-то побежал вокруг. — Ой! — выдохнула Зина. — Чую, это наши что-то натворили. — Тут твоя чуйка совсем не обязательна, — одними губами ответил ей Феликс. — Вот дуры. Сделав несколько кругов вокруг здания, охранники остановились на ступеньках и, заметив Зину и Феликса, по-прежнему внимательно наблюдавших за их передвижениями, спросили: — Вы не видели здесь двух баб? — переводя дыхание, спросил старый. — Тощая белобрысая с длинным волосом и толстая рыжая с коротким, — уточнил второй, что помоложе. — Нет, никого не видели. Мы прогуливались мимо и только подошли, когда заорала сигнализация. Вот, хотели узнать, что случилось, — чересчур широко улыбаясь, пожал плечами Феликс. — А вы по камерам посмотрите, в какую они сторону побежали, — решила посоветовать Зина, тоже нацепив дурацкую улыбку, а на самом деле прощупывала обстановку. — Вон же у вас на входе висит. — Да повисли все камеры к чертовой матери, — досадливо махнул рукой молодой, а тот, что в возрасте, глянул на него с упреком. — А что за бабы-то? — продолжая обаятельно улыбаться, расспрашивал Феликс. — Старые или молодые?