Однако, чтобы не смутить Белку, Нимуэ продолжила лгать: – Не знаю, Белка. Неужели тебе никогда не хотелось увидеть что-то новое? – Ты про Луннокрылых? Нимуэ улыбнулась. Под сенью лесов глаза Белки непрерывно выискивали фейри из клана Лунного Крыла. – Вроде того. Или океан, или Потерянные Города, что принадлежали Богам Солнца. Или Плавучие Храмы. – Это все сказки, – сказал Белка. – Как узнать, если не попытаться их отыскать? Вместо ответа Белка упер руки в бока. – Ты уедешь и не вернешься? Как Гавейн? Улыбка осветила лицо Нимуэ от одного только имени. Она вспомнила, как семилетней девочкой обнимала Гавейна за шею, когда он нес ее на спине через этот самый лес. В четырнадцать он знал секреты каждого цветка, листа и дерева Железного Леса, знал все о лекарствах и о ядах, знал, какие листья нужно заварить чаем, чтобы снизошло видение, а какие – для сердечного приворота, умел распознать кору, которую нужно пожевать, чтобы начались роды, и мог предсказывать погоду по птичьим гнездам. Она помнила, как сидела у него на коленях, а его длинные руки обвивали ее, словно Гавейн был ей старшим братом. Подле них пищали птенцы коршуна, и Гавейн рассказывал, как узнавать лесные секреты по узорам на скорлупках разбитых яиц. Он никогда не судил Нимуэ по ее шрамам. И улыбка у него была легкая и добрая. – Может, он когда и вернется, – но Нимуэ скорее надеялась на это, чем всерьез верила своим же словам. – Будешь искать его? – Белка ухмыльнулся. – Что? Не смеши меня! – Нимуэ ущипнула мальчика. – Ой! – А теперь не отвлекайся, – потребовала она, преувеличенно сердито глядя на Белку, – потому что я устала подсказывать тебе. Она указала на куст, прикрытый крапивой. – Корень Оша, – Белка закатил глаза. – Защищает от темной магии. – И? Мальчик наморщил нос. – Помогает при боли в горле? – Хорошая попытка, – поддразнила Нимуэ. Она приподняла камень, освобождая маленькие белые цветы. Глубоко задумавшись, Белка принялся ковырять в носу. – Кровяной корень, от злых чар. И от похмелья хорошо. – Да что ты знаешь о похмелье! – Нимуэ ткнула Белку, и он, хихикая, перекувыркнулся назад, на мягкий мох. Она погналась следом, но догнать Белку никому было не под силу. Он поднырнул под опущенный подбородок Печальной Леди и запрыгнул на ветку, откуда открывался великолепный вид на пастбища и хижины Дьюденна. Нимуэ присоединилась к нему, немного запыхавшись и наслаждаясь ветерком, развевавшим ее волосы. – Я буду скучать по тебе, – просто сказал Белка, взяв ее за руку. – Правда будешь? – Нимуэ испытующе взглянула на него, но затем притянула его вспотевшую голову к груди. – Я тоже. – А твоя мама знает, что ты уезжаешь? Нимуэ обдумывала ответ, как вдруг ощутила зов Сокрытого где-то на уровне желудка. Она напряглась. Чувство было отвратительное, словно вор влез в окно. В горле пересохло. Она подтолкнула Белку локтем и хрипло сказала: – Урок окончен. Для ушей Белки не было музыки приятнее. – Ура! Никаких больше занятий! Он стрелой метнулся к валунам и исчез, оставив Нимуэ наедине с тошнотворным ощущением в животе. Небесный Народ не чурался Сокрытого – невидимых духов природы, от которых, если верить легендам, и произошел клан Нимуэ. Ритуалы Небесного Народа в самом деле обращались к Сокрытому по любым поводам, большим и малым. В то время как архидруид председательствовал на важнейших церемониях года и решал споры между старейшинами и семьями, Призывающий обращался к Сокрытому, дабы благословить урожай или призвать дождь, облегчить роды, направить духов к солнцу. И все же, как Нимуэ выяснила еще в детстве, эти призывы были скорее церемониальными. Сокрытое редко откликалось на них. Почти никогда. Даже Призывающий, ответственный за пресловутую связь, был вынужден искать ответы духов в расположении облаков или вкусе земли. Для большей части Небесного Народа Сокрытое пряталось в струйке, капле росы. Нимуэ же ощущала его как бурный речной поток. Но сейчас все было иначе. Этот гул, что поселился у нее в животе, пульсировал, но под сенью Железного Леса царила тишина. Сердце Нимуэ колотилось в груди, но не от страха – от предвкушения. Что-то приближалось. Она ощущала это в шелесте листьев, стрекоте цикад, шуме ветра. Сквозь звуки Нимуэ начинала разбирать слова, напоминающие гул возбужденных голосов в переполненной комнате. И все это порождало в ней надежду на осмысленную связь, на ответы, почему она так отличается от других. Нимуэ вдруг почудилось движение рядом, и, резко обернувшись, она увидела олененка, что стоял совсем рядом. Гул в животе усилился. Глубокими черными глазами олененок смотрел на Нимуэ, и глаза его были старше мертвого пня, на котором она сидела, старше самого солнечного света на щеках. «Не бойся». Она могла слышать голос внутри, но он принадлежал не ей. «Смерть – это не конец». Нимуэ не могла дышать, боялась даже двинуться. Ее накрыла оглушительная тишина, а перед глазами расстелилось всепоглощающее благоговение. Она боролась с желанием убежать или зажмуриться, как делала всегда, ожидая, пока пройдет волна видения. Но теперь Нимуэ более всего желала оставаться в сознании. Наконец-то, после стольких лет, Сокрытое заговорило с ней. Солнце скрылось за тучей, под сенью леса потемнело и повеяло холодом. Невзирая на страх, Нимуэ выдержала взгляд олененка: все-таки она была дочерью архидруида и не собиралась отступать, столкнувшись с Сокрытым лицом к лицу. Она услышала собственный голос: – Кто умрет? И тут воздух рассек звон отпущенной тетивы и свист. В шею олененка вонзилась стрела. Связь мгновенно оборвалась, и стая черных дроздов вспорхнула из-за деревьев. Нимуэ обернулась, охваченная яростью, и увидела, как Жосс – один из близнецов, детей пастуха – победно потрясает кулаком. Она снова обернулась к олененку, оседавшему в землю, глаза которого стекленели. – Что ты наделал?! – закричала она, когда Жосс пробрался на опушку сквозь ветви, намереваясь забрать добычу. – А на что похоже? Добыл нам ужин, – Жосс подхватил тушу за задние лапы и взвалил на спину. Нимуэ ощутила, как гнев выплескивается из нее толчками, как по щекам и шее ползут серебристые нити, – длинный лук Жосса искривился и треснул пополам. Потрясенный, он отбросил и олененка, и лук, который извивался по земле, подобно умирающей змее. Жосс уставился на Нимуэ. В отличие от Белки, он слушал все грязные сплетни о ней. – Чокнутая ведьма! – он с силой оттолкнул Нимуэ к пню и потянулся за сломанным луком. Нимуэ уже намеревалась врезать ему как следует, но тут на опушке леса, словно привидение, возникла ее мать. Ленор вышла из-за дерева, и в голосе ее было достаточно льда, чтобы успокоить дочь. – Нимуэ. Шмыгая носом, Жосс подобрал олененка и лук и зашагал прочь. – Ты еще вспомнишь обо мне, чертова ведьма! Они все были правы насчет тебя! – Прекрасно! – выпалила Нимуэ. – Бойтесь меня! И оставьте в покое! Жосс умчался прочь, оставив Нимуэ, чья решительность увяла под неодобрительным взглядом Ленор. Нимуэ покорно следовала за матерью. Они шли по гладким камням Священной Тропы Солнца к секретному входу в храм, и, хотя Ленор, казалось, не торопилась, она все же обгоняла дочь на добрых десять шагов. – Ты найдешь дерево, вырежешь лук и натянешь тетиву, – заявила мать. – Жосс – просто недоумок. – …и извинишься перед его отцом, – невозмутимо продолжала Ленор. – Анис? Еще один недоумок. И знаешь, было бы замечательно, если бы ты хоть раз приняла мою сторону! – Этот олененок накормит много голодных ртов, – напомнила Ленор. Нимуэ возразила: – Это был не просто олененок. – И мы сопроводим все нужными ритуалами. – Ты даже не слушаешь меня, да? Ленор обернулась. Вид у нее был свирепый. – Ну что, Нимуэ, что ты от меня хочешь? Чего я не слышу? – она чуть понизила голос. – Ты ведь знаешь, что говорят люди, знаешь, что чувствуют, глядя на тебя! И этот случай лишь подкормит их страх! – Но я не виновата… Нимуэ возненавидела себя за стыд, промелькнувший в голосе. – Но твой гнев – только твой собственный. Ты виновата в том, что даешь ему волю, в том, что ни капли не владеешь собой. Тебе все равно! В прошлом месяце был забор Хаулона… – Он плюнул на землю, по которой я прошла! – …а еще тот пожар в сарае Гиффорда…