— Красавчик? — спросил он невинным тоном. Я рассмеялась. — И это тоже, но дело не только в этом. И ты нравишься мне. Правда нравишься, — это звучало глупо даже для меня самой. — Я не знаю, — мой пульс ускорился, а ладони взмокли. — Это говорит тебе о чем-то? — Да, — мягко сказал он. — Я не знаю, что все это значит. Я… не привыкла к такого рода вещам, но да, ты нравишься мне. Хайден наклонился ко мне и взял меня за руки. — Знаешь, я думаю, ты замечательная. Я знала лишь то, что мое лицо пылало. Кажется, я кивнула в ответ. — И я не чувствую ничего подобного, — он поднес мои ладони к своей груди и положил прямо на сердце, — ни к кому другому. Хайден не отпускал мой взгляд, и я вся начала гореть. — Так к чему все это нас ведет? — Мы встречаемся? — Нет, — на его лице было написано желание и другие эмоции, которые возбуждали и пугали меня одновременно. — Слово «встречаемся» тут не подходит. Я сглотнула, не в силах отвести взгляд. — Тогда что подходит? — Думаю, ты знаешь, — Хайден прижал меня к себе, ложась на спину; его руки были на моей спине. — Хочешь, чтобы я сказал это вслух? — Да, — выдохнула я. — Тогда подвинься поближе. Я склонила голову. — Так достаточно? Хайден сократил расстояние между нами и легонько поцеловал меня. Прикосновение было легким, но я все равно забыла, как дышать. Когда поцелуй стал глубже, я потеряла нить разговора и забыла о том, что на вопрос он так и не ответил. Да ему и не нужно было. Этот поцелуй был выше любых глупых статусов. Это поцелуй… я отстранилась, когда почувствовала, что пальцы Хайдена сжались. Мы зашли слишком далеко. Мы оба тяжело дышали, и внезапно ко мне пришло понимание. Это, может быть, последний раз, когда я целую его. Острая боль пронзила мою грудь. Простит ли меня Хайден за разоблачение Кромвела? Я так не думала. И я не хотела попусту тратить эти мгновения с ним. Его руки переместились с моей спины на плечи. Он попытался разделить нас, но я протестующее замычала. Но его руки снова пришли в движение, приближаясь к краю моей футболки. Его костяшки коснулись моего живота около пупка. Меня одновременно охватили жар и холод. Скоро моя футболка очутилась на полу, и я должна была почувствовать смущение. Я никогда прежде не была настолько обнажена с парнем и со всеми этими шрамами… но в мягком свете телевизора и под его восхищенным взглядом я чувствовала себя идеальной как никогда. Его майка осталась на месте, как и прочая одежда. Мы могли заходить лишь настолько далеко, но я чувствовала жар его кожи через одежду, и это было прекрасно, особенно, когда его руки легли мне на бедра, прижимая меня еще ближе; наши губы соприкасались так часто, и тела двигались в унисон. Его самые легкие прикосновения возбуждали меня больше всего. То, что я могла быть так близко к нему, опьяняло меня в тысячу раз сильнее, чем любые мои фантазии, словно разряды тока проносились по моим венам каждый раз, когда он произносил мое имя. И среди всего этого водоворота эмоций, я чувствовала, как мое сердце разрастается в груди, готовое вот-вот взорваться от восторга. Я знала, что это значит. Знала, что я чувствую. Я была влюблена в него. *** Мой желудок сжимался и сворачивался в узлы все утро, начиная с утреннего душа и до того момента, как я села в свой джип. Вместо того, чтобы прислушаться к той части мозга, что хотела все отменить, я начала осуществлять свой план. Нервное возбуждение пронзало меня наравне с ужасом, но я чувствовала себя дерзкой. Как шпион или типа того. Мне предстояло терпеливо отсидеть все три утренних урока, прежде чем ускользнуть. Тянуть дальше было рискованно. Я и так от волнения слишком рано приехала в школу. В коридорах было непривычно тихо, и мои шаги эхом раздавались повсюду. Пока я шла к шкафчику, меня охватил страх. Я почти ожидала, что свет погаснет, и на меня выпрыгнет одноглазый, беззубый уборщик. Тогда я не чувствовала себя такой уж дерзкой. Я потрясла головой, желая избавиться от этого видения и сфокусироваться на шкафчике. Даже несмотря на то, что я знала, что в нем ничего не будет, он все еще вызывал у меня волнение. Фиби травмировала меня на всю жизнь. Закрыв глаза и глубоко вздохнув, я открыла его. Пару ударов сердца спустя я приоткрыла один глаз. Конечно же, там было пусто. К концу урока английского у меня снова кружилась голова, и виски, казалось, вот-вот взорвутся под давлением. Нервы подводили меня, и я знала, что струшу, если стану тянуть с этим. Когда звонок возвестил конец второго урока, я поняла, что пора, и торопливо вышла из класса. На входе в школу я остановилась. Тяжелые капли падали на асфальт. Мои волосы грозили вот-вот превратиться в гигантский шар от влажности. Я закусила нижнюю губу, обернулась через плечо и чуть не упала. Мистер Тео стоял в дверях административного офиса, болтая с другим учителем. Если бы он повернулся, то застукал бы меня. И вот, он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Я начала пятиться от двери, но он лишь поднял бровь и улыбнулся прежде, чем отвернуться. Я не могла в это поверить. И стоять там дольше тоже не могла. Я открыла дверь и выскользнула под моросящий дождь. Он был настолько холодный, что казался снегом. Ехать по скользкому от дождя асфальту на лысых шинах было сложнее, чем я помнила, но примерно сорок минут спустя я парковала свой джип около особняка Кромвела. По пути к гаражу я вымокла насквозь, но мне надо было убедиться, что машин там не было. Затем я стянула мокрый свитер и повесила его на спинку стула на кухне. Даже моя нижняя майка была мокрой, но времени на переодевание не было. Я почти бежала по деревянному полу. Казалось, что и статуи, и картины в правом крыле наблюдают за мной. Я подошла к кабинету Кромвела и перевела дух. Был шанс, что дверь будет закрыта: если так, то я впустую пожертвовала прической. Слабый шепот в моей голове говорил что то, что я собираюсь сделать — неправильно. Я собиралась лезть в личные дела других людей, но мои причины были гораздо более весомыми, чем простое любопытство. Так ведь? Я потянулась в карман и сжала пальцами монетку. Она должна была принести мне удачу. А сейчас мне нужна была удача. Я толкнула дверь. Она распахнулась и меня окатило холодным воздухом. Не обращая внимания на предупреждение в своей голове, я подошла к дубовому столу. Боже, моя совесть вела себя так, словно я собиралась сделать нечто ужасное. Где она была, когда я списывала на экзаменах и жульничала в компьютерных играх? Наверное, это было не то же самое. Я открыла один ящик. Ключей не было. Открыла второй, третий и, наконец, нижний. Ключи блеснули. Я их схватила и развернулась. Они были странно тяжелыми в моей руке. После нескольких неудачных попыток я, наконец, открыла дверцу. Минуту я колебалась, шепот снова вернулся и говорил, что мне может не понравиться то, что я могу найти. Я проигнорировала его и взяла папку Курта, не зная, чего ожидать. Первая страница была заполнена базовой информацией: дата рождения, адрес и набор навыков. Из того, что я прочла, выходило, что у него были невероятные способности к манипуляциям с мозгом; он мог стирать определенные воспоминания, не нанося ущерба другим. Адам был прекрасным примером этого дара. Он помнил все, кроме меня. Но Хайден сказал, что тот, кто сделал это с моей мамой, сделал все неправильно. Просматривая дело Курта, я начала сомневаться, что он мог так напортачить. Я также предположила, что тот, кто устроил аварию, хотел убедить маму, что Оливия тоже умерла. Я отбросила волосы с лица и перевернула страницу. Бинго. Это не было криминальной статьей — формально не было — но у Курта была интересная история в молодости. Приводы в полицию, грабежи и нападения. Все это было до достижения им двадцати одного года, что я особо не принимала в расчет, ведь люди меняются. А вот психологическое заключение на третьей странице привлекло мое внимание. Курта описывали, как человека с болезненной тягой к нарциссизму с антисоциальными и параноидальными наклонностями среди «О». Я предположила, что «О» означало «Одаренные». Мне не нужна была степень в психологии, чтобы понять, что он не милый и пушистый, но ничто не указывало на то, что он сорвавшийся псих-убийца. Я разочаровалась, положила его папку назад и взяла дело Паркера. Пока я читала о нем, мне стало интересно, зачем Кромвелу вообще понадобились эти файлы. Зачем ему хранить эту информацию? Кромвел был мэром, а не психологом, а такие вещи были больше похожи на клинические исследования. Личные данные Паркера меня не удивили. Кромвел отмечал его неспособность блокировать чужие мысли, что вело к антисоциальному поведению. С Фиби было то же самое касательно ее эмпатических способностей, а последние записи были о ее реакции на меня и лечебных техниках, над которыми хотел поработать Кромвел. В папке Габриеля тоже было немного. Дело Оливии включало биографию и обычные данные: имена наших родителей и родственников, но о ее даре говорило одно особое слово — «Чудотворный». Я некоторое время вглядывалась в него, а потом закрыла папку и поставила на место, планируя взять вместо нее свою. Но тут я увидела еще одну папку с инициалами «Т.Г.». Больше на ней ничего не было. Из любопытства я взяла ее и открыла. Первая страница была помечена как засекреченный документ. Я перевернула на вторую и дальше. Все слова были замазаны черным. Я нахмурилась и поставила ее обратно. Взяв папку со своим именем, я приготовилась к худшему, представляя, что увижу там что-то типа «дурные манеры и вздорный характер». Так что я удивилась, когда ничего не обнаружила на первой странице. Совсем ничего: ни биографии, ни даты рождения — лишь дату, когда Хайден и Курт появились в моем доме и перевезли себя. Эта странность выбила меня из колеи, я даже не знала, что увижу дальше. И, боже, я хотела подойти к Кромвелу, снять перчатку и стукнуть его. У меня даже имени не было. Записи, относящиеся ко мне, были помечены как «Проект Э». Проект Э обладает нестабильным даром. Способность обездвижить и даже убить одним прикосновением напоминает способности Проекта Джи. Также Проект Э является кандидатом для программы ассимиляции. На данный момент нет никаких доказательств того, что ее способности можно контролировать. Обращаться нужно с осторожностью. Мои пальцы вцепились в бумагу так, что страницы смялись. Ассимиляция? Для меня? Он может ассимилировать мою ногу и свою задницу. И с каких это пор он начал верить, что у меня есть дар? Если я правильно припоминаю, последний раз он говорил, что это противоестественно и неправильно. Я захлопнула свое дело: и так я не могла удержаться, а еще была зла и смущена. Я взяла папку Хайдена, присела и открыла ее. Мои глаза тут же просканировали страницу. Так же, как и у Курта, там была полная информация, и я знала, что самое интересное будет на второй и третьей страницах. Не делай этого.