— Новости от госпожи Эрефрен, — сказал он, повернувшись к сержантам. — Сегодня ночью она выдержала собственную битву, и атака продолжается. Её способность читать течения варпа подорвана. Затем капитан посмотрел в яму. — Нас должно заботить не оседание, — подчеркнул Аттик, показывая на нечто, открывшееся в провале, — а вот это. Под ложей колонистов обнаружилась гигантская каменная структура, и холмик оказался всего лишь вершиной её приземистого купола. По виду, строение было создано из того же материала, что и монолит в эпицентре аномалии. Однако, в колонне оставалась некая двойственность, она казалась одновременно естественной и искусственной, в то время как открывшаяся структура определенно не возникла сама по себе. Больше того, видимая часть циклопического строения обладала тревожащим совершенством — Гальба не видел ни швов, ни следов раствора, всё как будто говорило о том, что здание вырубили из цельной чёрной скалы. Словно целый утёс плавно принял нужную форму, а затем прошедшие тысячелетия постепенно погребли его под землей. Точно такая же структура виднелась и во втором провале. — Если подобное скрыто под двумя из холмов… — начал Антон. — Да, — подхватил Аттик, медленно поворачиваясь кругом, — увидим ли мы то же самое под остальными? Последовав примеру капитана, Гальба только сейчас заметил, как точно расположены возвышенности. Мысленно соединив их диагоналями, воин понял, что линии пересекаются в центре плато. — Почему в двух других местах оседания не произошло? — задался вопросом Антон. — Только там, где колонисты возвели свои здания. — Здесь должна быть связь, — заявил Даррас, — просто мы ещё не видим её. — Если так, то мы найдем эту связь, — пообещал Аттик. — Важно, что наш враг начал проявлять себя, и поэтому стал уязвим для контратаки. — Что вы имеете в виду? — нахмурился Гальба. Капитан указал на ксено-структуру. — Это построили не ящеры. Значит, перед нами прямое свидетельство присутствия на Пифосе разумной жизни, — он повернулся к Антону. — Не призраки же всё соорудили. Гальба не дал себя в обиду. — Сколько времени потребуется природе, чтобы похоронить нечто подобное? Как можно быть уверенным, что раса, создавшая это, по-прежнему существует? — Факт их возвращения доказывает это. Кого ещё мог бы заинтересовать Пифос? Впрочем, меня мало заботит природа врага, не считая той информации, что поможет его уничтожить. Помехи, мешающие госпоже Эрефрен, срывают дальнейшие операции, и нам дорого обходятся психические атаки противника. — Какие будут распоряжения? — спросил Даррас. Аттик прошелся по краю провала. — Откроем правду, — сказал он. — Спустимся в самое сердце лжи. Работы оказалось больше, чем когда бы то ни было, и всё делалось в спешке. Капитан отдал приказ полностью обнажить подземную структуру, и на плато перевезли всех колонистов, а также сервов, не занятых в обслуживании базы. Им отдали простую команду: «копать». Каншелл делал, что ему говорили. Оборудования не хватало, «Веритас феррум» был оснащен для уничтожения, а не колонизации, а те инструменты, что беженцам удалось спасти из зоны посадки и пронести через резню, устроенную ящерами, оказались такими же изношенными и залатанными, как и сам флот. Они составляли большинство из имевшихся орудий, но ни о каких землеройных машинах и речи не было — только лопаты и кирки, зачастую собранные из обломков кораблей. Раскопки обещали стать грандиозными, а с такими инструментами — практически невыполнимыми. Однако, имелась воля к действию и рабочие руки, а колонисты с радостью помогали сервам. Половина новоприбывших продолжала возводить стену и сдерживать кровожадных хищников — на какое-то время атаки ящеров стали редкими, и их отражали без труда. Остальные присоединились к слугам легиона в атаке на грунт у основания холмов. Йерун больше не надеялся, что усталость поможет уснуть, он знал, что ночь принесет крики, и мог только надеяться, что вопить будет кто-то другой. Впрочем, Каншелл радовался работе, помогавшей отвлечься в течение дня, и даже представлял, что его труд имеет значение. Из вокс-рожков, вещавших по всей длине и ширине плато, разносились заверения Аттика в том, что Железные Руки перенесут войну на территорию врага. Каншелл хотел верить капитану, но, чем больше он копал, чем больше появлялось на свет, тем быстрее слабела уверенность серва. Прежде всего, из-за того, как быстро продвигалась работа. Земля как будто с радостью раскрывала свои секреты, пока Йерун, вместе с десятками других рабочих, брал приступом края второй ямы. С каждым ударом грунт осыпался во тьму, щебень и комья стучали по поверхности чёрной структуры. Шло время, и она всё более открывалась свету, становясь при этом ещё загадочнее. Масштаб строения становился отчетливее, и Каншелл задумывался, не охватывает ли оно всё плато. Тем временем Аттик направил несколько отрядов на раскопки в точке, равноудаленной от всех четырех холмов, но пока что их усилия увенчались созданием глубокой дыры в земле. Уверенность серва слабела и по вине загадочности, окружающей структуру. Выступая на свет, постройка просто насмехалась над здравым смыслом — её фасад казался бунтом изукрашенных скульптур, не отображавших ничего реального. Искаженные линии и выпуклости обработанного камня образовывали абстрактные символы жуткого величия, и, когда Йерун вглядывался в резьбу, то видел мощь, застывшую в скале, и скалу, готовую взорваться мощью. Долго смотреть не получалось, от образов начинала болеть голова, и они пытались выдавить серву глаза. Нестерпимо зудела кожа, словно слезающая с костей, а когда Каншелл отводил взгляд, начинались новые муки. Боковым зрением Йерун постоянно замечал движение, змеиные извивы, зовущие к себе. Разумеется, когда серв оборачивался, то всё замирало — но эта неподвижность была насмешкой и ложью. С каждым разом Каншелл всё сильнее страшился, что теперь-то камень шевельнется и мгновенно погубит его. Работая, колонисты продолжали петь. Они так же всецело отдавались раскопкам, как и возведению стены, превращая труд в акт богослужения. Никто не выказывал страха, и Йерун по-чёрному завидовал им, видя на лицах других сервов отражение собственных ужасов. Их взгляды точно так же метались по сторонам, и все слуги легиона выглядели бледными и взвинченными из-за недостатка сна. Внешняя энергичность подпитывалась отчаянием, но некоторые, хоть и испуганные, казались более уверенными в себе. Эти люди обладали неким глубинным запасом сил, и Каншелл видел в них нечто необычное, нечто, роднившее их с колонистами. Они верили. Аттик не отдавал команды на спуск, пока рабочие не вынули достаточно грунта — Йерун следил, как капитан ходит от одной зоны раскопок к другой, оценивая глубину. Воин наблюдал за процессом с бесчувственностью когитатора, не спеша отправлять легионеров в провалы. Железный колосс собирал всю возможную информацию, хотя Каншелл не представлял, что можно было понять из постепенного обнажения каменных структур. Впрочем, через три часа Дурун приготовился вести отряд в самую крупную расселину, перед первой из лож. Перестав копать, серв воззрился на два отделения, собравшиеся у края провала. Железные Руки закрепляли альпинистские тросы, способные выдержать космодесантника в силовом доспехе, а рядом стояли несколько Гвардейцев Ворона с прыжковыми ранцами на спине. — Ты испуган, — произнес голос, глубокий, словно пещеры под горным хребтом. Обернувшись и подняв взгляд, Каншелл увидел Кхи’дема из Саламандр, возвышающегося над ним. Хотя легионер оставался в шлеме, Йерун ощутил в его глазах суровую доброту — нечто, невиданное сервом у Железных Рук, за исключением Гальбы. — Да, господин, — ответил Каншелл. — Не надо. Ищи уверенность в легионес астартес, ведь ни одна армия ксеносов не сможет устоять перед нами. — Я знаю… Кхи’дем вопросительно склонил голову. — Мои слова тебя не успокоили, верно? Если бы об этом спросил кто-то из Железной Десятки, даже Гальба, то Каншелл ответил бы честно потому, что признать собственную слабость было бы менее страшно, чем солгать машиноподобным владыкам. Сейчас серв чувствовал, что его просят, а не заставляют сказать правду. — Нет, — признал Йерун. — Простите, господин, но нет. — Почему так? — Я… Если бы разговор случился ночью, в окружении ужасов, приходящих с тьмой, то Каншелл не сомневался бы в ответе. День приносил слабое облегчение, но оно всё же смогло удержать серва от преступного признания. Сжалившись над ним, Кхи’дем ответил сам. — Потому, что ты считаешь врага кем-то совершенно иным. Каншелл почти незаметно кивнул. — Подобные мысли всё чаще встречаются среди сервов, но они ошибочны. Верь в своего капитана — я понимаю, что ты пережил нечто чудовищное, но это были осмысленные атаки. Если бы всё происходящее оказалось следствием истончения барьера между реальностью и имматериумом, мы мало что смогли бы поделать. Но на планете есть враг, с которым можно сражаться. Всё просто. — Да, господин, — ответил Йерун. «Нет, — подумал он, — всё не так просто». Сын Вулкана ещё секунду смотрел на серва, а затем ушел прочь. «Он знает, что я не верю ему». Каншелл покраснел от стыда. Потом он вернулся к работе, сбрасывая во тьму всё больше комьев земли. Кусочек грунта между провалом и откосом плато, на котором стоял Йерун, казался тонким, словно подтаявший лёд. Серва мучили мысли о бездонной пустоте под ногами, и тьма внизу была пастью, готовой поглотить его. Ведомый долгом, а не верой, Каншелл продолжал трудиться. Однажды подняв голову, он увидел, что оба отделения скрылись в расселине, а их боевые братья стоят на страже возле тросов. Йерун отвернулся, пытаясь найти уверенность, о которой говорил Кхи’дем. Безуспешно. А потом, раньше, чем думал серв, его смена закончилась. Вечер сжимал Пифос в своей хватке, и наступало время возвращаться «домой». На базе, как и в поселении, хватало свободного места для посадки транспортников, так что челночными рейсами удавалось перевозить большое количество слуг легиона. Выбравшись из переполненного пассажирского отсека, Каншелл впервые в жизни отправился искать Танауру. Женщина нашлась возле посадочной площадки. С «Веритас феррум» в очередной раз доставили боеприпасы, и Агнес вместе с другими сервами таскала пластальные ящики в арсенал, располагавшийся в северо-восточном углу базы. Заметив, что Танаура выглядела так же мрачно, как сам Йерун чувствовал себя, он почти отчаялся. Но больше идти было некуда, и, последовав за верующей, Каншелл подкараулил её у ангарных ворот арсенала. — Агнес, — позвал он. Танаура удивленно повернулась. — Йерун? В чем дело? — Мне нужно с тобой поговорить. Женщина судорожно вздохнула — она выглядела не просто измотанной и напуганной, но и проигравшей. — О чём? — спросила Агнес, и Каншелл засомневался: неужели её вера не сильнее, чем у него? — Извини, — сказал серв, чувствуя, как вечерняя темнота идет в наступление. — Ни о чём. Йерун уже повернулся, чтобы уйти, но Танаура удержала его. — Подожди! — Агнес сжимала руку серва с неистовством, рожденным внезапной и отчаянной надеждой. — Скажи мне. Ей было, самое меньшее, так же тяжело, как и ему. — Вещи, которые здесь творятся, — начал Каншелл. — То, что я видел… Это оказалось сложнее, чем думал Йерун.