«Простите, генеральный прокурор или все-таки человек, похожий на генерального прокурора?» «Генеральный прокурор». «А кто режиссировал этот проект века?» «Генеральный прокурор». «То есть он и снимался и снимал, так?» «Да, было снято несколько дублей, из которых потом был выбран самый удачный — тот, в котором генеральный прокурор меньше всего похож на себя и больше похож на человека, похожего на генерального прокурора». «И зачем на ваш взгляд это было нужно?» «Я не стал бы об этом говорить, поскольку мы не занимались этим непосредственно и у меня нет доказательств, дело ведет Генеральная прокуратура…» «А доказательства того, что Замятин сам спровоцировал банный скандал?» «Да, такие доказательства есть — магнитофонная запись его режиссерского дебюта». Снова Хмуренко в студии: «Мы рассчитываем, что магнитофонную запись, о которой говорил только что сотрудник ФСБ, вы тоже услышите в наших ближайших передачах. А пока попробуем представить себе, что могло толкнуть человека, занимающего столь высокий пост, на подобную провокацию? Есть поговорка: из двух зол выбирают меньшее. А не был ли порноскандал меньшим злом? Генеральный прокурор сознательно обрекает себя на шумную отставку. Зачем? Например, чтобы уйти вовремя, не вызывая подозрений и ненужных слухов. Если генеральный прокурор подает в отставку просто так, без повода, а потом вдруг выясняется, что он замечен в дружбе с крупными мафиози, что он брал взятки, что он за определенную мзду прекращал дела на вышеупомянутых мафиози, что скажут об этом в Кремле, Совете Федерации и в той же Генеральной прокуратуре? Скажут: ушел, потому что испугался. А при наличии такого изумительного компромата, как умело срежиссированный порнофильм, всем сразу становится понятно: идет травля честного человека и даже если потом всплывают факты злоупотреблений, генеральный прокурор всегда может заявить, что это очередные очернительские происки коррупционеров, с которыми он так долго, но безуспешно боролся. По некоторым сведениям Замятин собирается подать в суд на изготовителей порнофильма и в случае, если таковые изготовители будут найдены, надеется этот суд выиграть. В свете вышеизложенного сделать это будет весьма проблематично. Но раз он все равно решил обратиться в суд, теперь у него велик соблазн выдвинуть обвинение против нашего телеканала. Если господин Замятин полагает, что за правду о нем ему, Замятину, надо платить, то я готов это сделать. Сегодня мною создан общественный фонд „В поддержку чести генерального прокурора Замятина“. Я же сделал первый взнос в размере одного рубля. И призываю всех наших телезрителей поддержать мое начинание». — Ну что скажешь? — спросил Меркулов. — Это не я, — побожился Турецкий. — Комплекция не та, и вообще. — Я не про то, я про этого якобы фээсбэшника. — А! Так я тебе давно говорил, что Хмуренко достал! Что надо было его еще после Косых арестовать. Теперь требуй от руководства канала, чтобы Хмуренко нам своего свидетеля сдал. И еще: вызвал бы ты завтра этого Соколова из Прокуратуры Москвы для логического завершения сегодняшних мероприятий. Хмуренко. 15 апреля. 10.10 — Две бомбы, Александр Сергеевич! — завопил Миша Лепешкин. — За два часа, пока вас не было, две атомные бомбы! Скорее бегите договариваться про девятичасовой эфир! Он не подпрыгнул до потолка только потому, что не мог делать резких движений. — Что такое? Президент подал в отставку? И назначил Ильичева премьером? — Да, примерно! Пока вы с большим успехом заседали и обменивались мнениями с коллегами на совещании у нашего глубокоуважаемого гендиректора, Совет Федерации на своем утреннем заседании принял обращение к президенту с предложением немедленно отменить указ о временном отстранении Замятина. Или самому временно сдать полномочия на время расследования дела о его счетах в швейцарских банках и коррупции в президентской администрации! А в Думе, как только об этом узнали, объявили перерыв, а сразу после перерыва решили начать обсуждение импичмента, не откладывая до двадцать пятого. — А президент? — Выступил с телеобращением к «дорогим россиянам», — Лепешкин довольно удачно сымитировал президентские интонации, — сказал, что о Думе он всегда был хренового мнения, а от Совфеда такого западла не ждал. Но все равно ложил и на тех, и на других, согласно Конституции. Я пытался дозвониться до наших корреспондентов в Думе, но там полный абзац: в пресс-центре все телефоны заняты, во фракциях всюду занято, и Лада, как назло, по мобильному не отвечает. — Как это «не отвечает»? — А попробуйте сами! «Связь с абонентом временно отсутствует…» Или застряла в железном лифте, или в Думе. А там, конечно, сразу десять тысяч человек народу из одной точки пытаются базарить по мобильникам. Заглюкали весь диапазон. Да! Что же вы стоите?! Надо скорее договариваться про вечерний эфир, а я пока буду названивать Ладе и в Думу. Хмуренко скривился и махнул рукой: — Запомни, Миша, я за всякими засранцами типа Петра Витальевича не бегаю. Понадоблюсь — сами прибегут. — А если не прибегут? — Значит, не судьба. Не обломится нам сегодня вечерний эфир, выпрашивай не выпрашивай. — Но вы представляете, насколько рейтинг… В этот момент зазвонил телефон. — Да! — ответил Хмуренко и, недослушав Петра Витальевича, дал отбой. — Все, уважаемый Михаил Михайлович. Новости наши, и не надо было ни за кем бегать. — Несколько секунд он переминался с ноги на ногу, стремительно соображая, как поступить: куда идти самому, а куда отправить помощников. — Значит, так: я сейчас посылаю нашу бригаду в Думу, а ты, как временно кабинетный работник, вызванивай Ладу, и все думские фракции по очереди бери за жабры. Всем предлагай двухминутное интервью в новостях, но не в прямом эфире — перетопчутся; сразу договаривайся, где записать, и не позже половины восьмого — нужно успеть смонтировать. Следи за всеми сообщениями и звони мне каждые полчаса — держи в курсе. Появится Лада, пусть немедленно свяжется со мной, если я не отвечаю, значит, пусть едет в Генпрокуратуру, добивается у и. о. генерального интервью по поводу возвращения Замятина на работу. Я сам — в Кремль, в пресс-службу президента. Вопросы есть? — Есть. Что значит «все фракции»? А если какой-нибудь Ильичев станет набиваться на интервью? — Не станет. А если вдруг изъявит желание, ради бога, соглашайся. Уделаем его по полной программе. Да, когда устанешь звонить, пиши текст по Думе и Совету Федерации. Только без своих любимых закидонов, пожалуйста. Мне сегодня редактировать некогда, буду читать с листа прямо в эфире. Упирай на коммунистический заговор и на то, что простой коммунистический избиратель капээрэфовские аппаратные интриги не понимает и не поддерживает. И про раскол не забудь. Действуй! Братишко он на месте не застал, зато подоспел к заявлению пресс-секретаря президента. Объявили, что оно состоится через две минуты. Потом через десять минут. Несколько раз в кармане пищал мобильный телефон, но разговаривать в переполненном помещении было неудобно, а выходить в коридор тактически неверно — изрядно потолкавшись, он занял место напротив трибуны и не хотел его лишиться. Очередной раз перенесли заявление пресс-секретаря, еще на пять минут. Хмуренко обратил внимание, что большинство коллег поглядывают на него с явным любопытством, тем не менее никто не пытается завести разговор. Он начал подозревать, что здесь что-то не так, наконец к нему протиснулся корреспондент «Эха Москвы» и пригласил на завтра в прямой эфир. Хмуренко ответил, что не знает пока своего завтрашнего расписания и перезвонит в студию позже. Заявление было коротким и аморфным. Очевидно, его десять раз перекроили, исходя из каких-то высших соображений, и в итоге вымарали всю содержательную часть. Суть сводилась к тому, что президент собирается работать с представителями Совета Федерации, чтобы убедить их в правильности занятой им жесткой позиции по отношению к Замятину. — Прошу вопросы, — сказал пресс-секретарь. Хмуренко, по праву наиболее маститого, и расположившегося ближе всех к трибуне, получил слово первым.