– Передо мной – квартира! Передо мной – квартира! – забубнил я, прикрыв глаза и мысленно представляя себе интерьер родимой прихожей. В каком-то журнале я читал, что самовнушением можно добиться невероятных, просто-таки феноменальных результатов. Партайнгеноссе Борман, к примеру, лечил самовнушением ангину. Говорят, успешно. Кант вообще разработал и претворил в жизнь целую систему самовнушения. Правда, под конец жизни она вышла ему боком, он свихнулся, ну так то под конец жизни… В общем, я решил пойти по их дорожке. Я горячо пожелал увидеть милый сердцу коврик для обуви и старую вешалку. Потом напрягся и снова пожелал. И открыл глаза. Знаете, что я увидел? Правильно – то же самое. То есть ту же серую, клубящуюся поверхность. Это не выползало в коридор, словно в дверном проеме стояла невидимая преграда. Я таращился на ничто, как баран на новые ворота. А пение проникло в мозг, обволокло сознание и настоятельно требовало шагнуть вперед… – Чертовщина! – Я потряс головой и постарался сосредоточиться. Хорошо, результатов от самовнушения – ноль. Не всем дано, признаю. Возможно, здесь нужна психика потоньше и морда поширше. Каким будет следующий шаг? Я могу прикорнуть под дверью, в надежде, что к утру морок сам собой развеется, то есть пройдет приступ белой горячки. Тем более, сейчас лето, не замерзну. Хм, а что скажут соседи? Выйдут поутру, а я спокойно дрыхну у порога, изрыгая перегар, как дракон пламя. Тогда звание первого алкоголика дома будет мне обеспечено. Да, это отпадает… Ох, какой бардак в голове! Стоп! Есть еще один способ! Ну-ка, встали… Встали, встали, я сказал! Вот так. Теперь закроем глаза, сцепим покрепче зубы, чтобы не стучали, и… вперед. Да не бойся, дурак! Ты же входишь в собственную квартиру! Стоит тебе почувствовать под ногами коврик, потрогать вешалку – все встанет на свои места. Ну же, заставь себя сделать шаг! Я заставил. Шагнул широко, презрительно усмехаясь собственной трусости: «Хо-хо! Под ногами-то – коврик! Эх ты, трусливый заяц!» Ни коврика, ни пола под ногами не оказалось. Я шагнул в пропасть, в ледяную пустоту, наполненную загадочным пением. Я падал и, наверное, кричал. Да что кричал, орал как резаный, пока сознание не померкло. 2 Нет воздуха, нет времени, нет пространства. Стремительный полет… нигде… Круг света… Шире… ШИРЕ… ШИРЕ! – А-а-а! Бамс! Яркая вспышка. Снова темнота. Я пропал из своего мира, чтобы… 3 Не появиться в другом. Я висел в черной, невообразимо огромной и страшной пустоте и не мог толком пошевелиться – ноги и руки были словно спутаны упругой паутиной. – Промахнулся! Ох! Я промахнулся! Ломкий стариковский голос доносился как сквозь вату – откуда-то из неведомого далека. Может, из другой вселенной. Я замычал вопросительно. – Подожди! Подожди! Я перенастрою портал! Хм. Ну давай, перенастраивай. Страха я почему-то уже не испытывал. Попытался разорвать паутину – не сумел, хотя мускулы напрягал. – Ты слышишь меня? Человек? Ко мне обращается, что ли? – Уу-у-у! – О чудо! О радость! Я успею тебя вытянуть, прежде чем они до тебя доберутся! Кто это – они? Местный аналог лангольеров? Признаться, вот на этом месте я начал испытывать легкое волнение. – Уу-у-у! – Я вложил в тебя наш язык, арвест, это я успел сделать. Ты понимаешь меня, человек? – Уу-у-у! Д-да-а-а… – Да-да-да, ты меня понимаешь, что за радость! А мне-то что за радость, скажите на милость? – Я вложил в тебя язык, значит, ты можешь меня разуметь. Ты нужен мне, человек! Сейчас… сейчас я тебя вытяну… Нужен, чтобы спасти мой мир, чтобы разобраться с Атро! Кто это – Атро? И почему именно я? Но-но! Поставьте меня обратно. Верните где взяли, и скажите, что так и было! Я не хочу играть роль Гордона Фримена, которого засунули в горнило Сити-17! «Нужный человек в нужном месте и в нужное время…» Да нафиг мне это нужно? – Эй, а ну, старый хрыч, вертай назад! – гаркнул я во всю мощь своих легких. – Вертай, я сказал! Я на это не подписывался! Стариковское бормотание усилилось. Я понял, что он меня слышит и прекрасно понимает, но включать обратный ход не намерен. Мое волнение перешло в страх. – Эй, дед! Мужчина! Э-э… товарищ! Друг! Ты ошибся номером! Я – не он! Он – другой. Эй, ты, я говорю – ты меня с кем-то спутал! Тут меня дернули. Сверху. Как репку из грядки. Я заорал: – А-а-а-а-а! Больно было, мое тело будто хотели растянуть на лишние полметра. В голосе старика послышался ужас: – Не… не надо! Эй, вы, не надо его вытягивать! Мое волнение превратилось в ужас. Могучая невидимая рука снова дернула меня – вверх. Раз дернула, два дернула – но мои ноги прочно увязли в невидимой трясине. А рука продолжала дергать меня, пытаясь освободить, да так, что хрустели кости. – Эй, да вы охренели там? – заорал я. Рука молча дергала меня вверх, но трясина не отпускала. – Не дам! Не отпущу! – визгливо завывал невидимый старик. – Вы не получите его, подлые мерзавцы! Меня бы кто-нибудь спросил… так, для приличия. – Не пущуууу! Рука дергала меня, грозя разобрать по косточкам. Во тьме вдруг проявились лица – странные, огромные, искаженные этой самой огромностью, гротескные, целый хоровод лиц. Три… пять… около десяти: они смотрели на меня, они нависли надо мной – мужские или женские, я не мог разобрать, так как от боли перед глазами помутилось. Рука обхватила меня, стала тянуть неуклонно и жестоко, от чего… Лица взирали на меня – с ненавистью и страхом. …боль стала настолько сильной… Внезапно трясина подалась, выпустила меня с громким чпоканьем. …что я потерял сознание. 4 Я очухался от похлопываний по щекам. Надо сказать, плюхи были весьма увесисты, били меня размашисто и со вкусом, да так долго, что во рту разлилась кровавая река. Надо мной склонилась одутловая красная морда с кривыми зубами. Глаза выпучены, изо рта разит перегаром, щетина такая, что можно граффити со стен отдирать. – Хорош! Все зубы целы. А глянь, какие мускулы! На этом рабе мы сделаем состояние!