Монгол жестом прервал поздравления. – За мужество и героизм, проявленные при отражении вражеского наступления, и умелые действия при руководстве партизанским отрядом Николай Егорович Лоскутов награжден орденом Красной Звезды. Коля, друг мой, ни звездочек, ни ордена я тебе принести не мог, так что прими поздравления с пустыми руками. – А вот и нет! – комиссар отряда достал из кармана две заранее приготовленные звездочки и бросил их в кружку Лоскутову. – Командир, по обычаю, до дна! Все до дна, товарищи! Кружки с водкой сдвинули, выпили. Николай Егорович выловил звездочки, спрятал в карман гимнастерки. – А что-то у нас товарищ рейдовик не до конца выпил! – решил навести порядок комиссар. – Обычай требует за очередное звание всем и до конца. – Это русским обычай требует пить до конца, а я, как видишь, – полукровка. Во мне половина русской крови, а половина – тунгусской. Нам, тунгусам, спиртное пить вообще нельзя, вот я и пью только половину дозы. За русского. За тунгуса пропускаю. После упоминания о тунгусах все стали вспоминать забавные истории, связанные с жизнью и обычаями коренных народов Сибири. Говорили исключительно о событиях, происходивших до войны. О войне, во всех ее проявлениях, вспоминать никто не хотел. С наступлением темноты Монгол вышел на крыльцо выкурить трубочку на свежем воздухе. Сзади к нему бесшумно подошла Оксана. – Грустишь в одиночестве? – спросила она. – Философствую, – рейдовик показал мундштуком трубки на звездное небо. – Как-то один мой учитель, безбожник и материалист до мозга костей, выдвинул теорию, что у человека все-таки есть душа, которая, по его мнению, после смерти человека улетает к звездам. Красивая теория, жизнеутверждающая. Но в ней нет ничего о конечной цели путешествия. Предположим, я умер, и душа моя достигла некоей точки сортировки: герои – направо, трусы и подлецы – налево. Куда меня направят, вот в чем вопрос! Вдруг я окажусь на звезде, где собрались одни активисты и партработники? Главным у них, естественно, Карл Маркс. Всех, кто не прочитал до конца его полное собрание сочинений, он велит варить в кипятке тысячу лет подряд. А я Маркса вообще не читал. Вот вляпаюсь! Шутова засмеялась: – А куда бы ты хотел попасть? – Я бы хотел путешествовать между звездами. Скучно на одном месте сидеть. С шумом открыв дверь, на крыльцо вышел разгоряченный спиртным комиссар. – Вот вы где притаились! Воркуете, как два голубка. Пошли в дом, а то водка стынет. – Пошли, – согласился Монгол, – посетим планету пьяниц. Наутро партизаны убыли на базу. На хуторе остались только командир отряда с отделением автоматчиков и рейдовик. – Вот что, Коля, – оставшись один на один, сказал Монгол, – вчера народу было много, а сейчас самое время поговорить. На тебя, друг мой, в НКВД заводят уголовное дело по расстрельной статье. – За что? – помрачнел Лоскутов. – За похищение государственного имущества в особо крупном размере. – Ты рехнулся, что ли? Какое на хрен хищение, когда я уже год безвылазно сижу за линией фронта, во вражеском тылу? Я где здесь государственное имущество надыбаю? – Обоз, Коля, денежный обоз. – Ты про этот миллион? Так я его у немцев отбил. – А немцы где эти деньги взяли, в городе Берлине напечатали, вместо рейхсмарок? Шире надо смотреть, Коля, шире! Ты же бывший мент и должен быстрее меня провести логическую цепочку. Где немцы взяли советские рубли? Захватили при наступлении в каком-нибудь госбанке. От того, что немцы захватили советские рубли, они не перестали быть госсобственностью. Это, как ни крути, народные деньги, а ты их куда дел? Переписал, составил акт и закопал? – Ну да, так все и было. Мы же посылали соответствующее донесение на Большую землю. – Грош цена твоему донесению! – Монгол нервно постучал кончиками пальцев о крышку стола. – Где свидетели пересчета денег? Все погибли. Где бойцы, которые закапывали деньги? Никого нет! Все мертвы. Ты один знаешь, сколько денег отбили у немцев и где они закопаны. При таком раскладе товарищам из «органов» показалось очень подозрительным, что обладателем тайны миллиона рублей остался ты один. – Откуда в НКВД известно, что погибли все имевшие отношение к деньгам? – Понятия не имею. Стучит кто-то, кто в теме. И каким образом на тебя доносы через линию фронта передают, я не знаю. Даже предположить не могу. Но одно тебе точно могу сказать, стукач этот – из твоего окружения. Это, Коля, кто-то из вновь назначенных тобой командиров старается. Твое место для себя готовит. – Пусть старается, за мной греха нет, – Лоскутов помолчал. – Слушай, Монгол, а может, мне комиссару с заместителем нарисовать схему, где деньги зарыты? – Не стоит. Не вводи ближнего в искушение – голова целее будет. Миллион рублей, Коля, как ни крути, большие деньги. Огромные. Я даже не представляю, что можно на них купить. Весь день партизаны помогали хозяевам хутора по хозяйству, а рейдовик готовился к обратному переходу. Лоскутов, чтобы отвлечься от черных мыслей, работал наравне с остальными. Вечером, уставший от непривычного крестьянского труда, он выпил самогонки и рухнул спать. Ночью ему снились бывшая жена и зануда-теща. – Коля, – увивалась вокруг него жена, – выкопаешь деньги после войны и заживем по-человечески! Домик у моря купим, патефон с пластинками. Будем по вечерам танцы устраивать! – Нет у меня денег! – Лоскутов пытался во сне отогнать жену. Но она снова возникала из пустоты и нашептывала: – Коля, ты сапоги себе хромовые справишь, а мне чулки шелковые и платье в горошек. – Уймись! Не твои это деньги и не мои! – Зря ты так, зятек, – по-змеиному зашипела теща. – Мы ведь можем и прокурору написать, что ты народное добро припрятал и все хочешь на уличных девок извести. Скажи по-хорошему, где ты деньги закопал? Неприятный сон прервал рейдовик. – Вставайте, граф, вас ждут великие дела! В утреннем тумане, по росе, партизаны выдвинулись к опушке леса, за которой начиналась территория, контролируемая немцами. В намеченной рейдовиком точке перехода, на проселочной дороге, партизаны обнаружили препятствие – у обочины стоял сломавшийся немецкий автомобиль. В другой бы раз отряд обошел автомобиль стороной, но у машины, опасливо посматривая в сторону леса, стояли двое полицаев. – Командир, полицаи! – возбужденно прошептал за спиной Лоскутова Сизов, недоучившийся студент. – Машина из саперной части, – уточнил рейдовик, рассматривая автомобиль в снайперский прицел. – Водитель немец, а эти два охламона ему в охрану выделены. Совсем, видать, плохо дела идут у наших «друзей», если полицаев в эскорт снаряжают. Будете брать? – Монгол, ты уж извини за задержку, но долг требует! – Лоскутов жестом велел автоматчикам разойтись в стороны и приготовиться к атаке. Рейдовик пожал плечами: задержка так задержка! Действуйте, если долг велит. Во время войны на оккупированной территории СССР случалось, что партизаны проявляли по отношению к немцам гуманизм. Например, не добивали раненых на поле боя или не нападали на госпитали. Но к полицаям было совсем другое отношение. Долг партизана – это беспощадное истребление полицаев всеми силами и средствами. Тут ни о каком гуманизме или милосердии речи быть не могло: встретил полицая – убей его! Не место этой твари на нашей священной земле. По команде Лоскутова бойцы одновременно, в полный рост, вышли из кустов на обочину. У грузовика лицом к лесу покуривал пожилой полицай. Второй, помоложе, стоял к лоскутовцам спиной и что-то объяснял товарищу. Водитель-немец копошился в моторе, из капота выглядывали только его обтянутые галифе ягодицы. Увидев партизан с автоматами наперевес, пожилой полицай неспешно отбросил окурок и поднял руки вверх. – Ты чего? – изумился молодой и тут же рухнул на землю от удара прикладом в голову. – Эй, братан, приехали! – один из партизан звонко хлопнул немца по заднице. – Шабаш работать, фюрер перекур объявил. – Ты чего такой смурной? – «участливо» спросил Лукин пожилого полицая. – День с утра не задался? Бывает. – Стрелять будете? – Нет, по головке тебя, сволочь, гладить будем, – со злостью замахнулся на полицая партизан Волчек, имевший к предателям личные счеты. – Погоди ты, чего завелся? – Лукин не дал ударить пожилого. – Командир, куда его? – Этого и немца в лес, а этого в кузов. Волчек, Сизый, займитесь им, пока в себя не пришел! Лукин и еще трое партизан повели пленных в лес. Волчек ударом ножа прикончил лежащего на земле полицая и с недоучившимся студентом закинул его в кузов автомобиля. Лоскутов и боец, до войны бывший шофером, стали осматривать двигатель. Рейдовик проверил груз и обнаружил ящики с взрывчаткой. Килограммов двести аммотола, не меньше. «Ого! К нашему наступлению готовятся. Мосты минировать будут», – решил он. До леса конвоиры и пленники шли молча, в лесу разговорились. – Ты скажи вот что, – спросил у пожилого полицая Лукин, – как нынче в городе с ценами? Водка сколько стоит? – Хорошей водки, довоенной, днем с огнем не найти. На базаре только самогонка, и та паршивого качества. – А с едой как? Почем хлеб на базаре? – Килограммовая буханка черного хлеба рублей 500 выйдет. Кило коровьего масла – тысяча. Стакан постного масла можно рублей за сто пятьдесят сторговать. – Как же вы живете на такую зарплату, при таких ценах? Воруете, поди? – У кого воровать-то, нищие все кругом! – Лука, хорош с ним лясы точить! – вмешался в беседу один из партизан. – От дороги отошли, пора и дело делать. – Помолиться напоследок дадите? – тяжело вздохнув, попросил полицай. – Ты, коли такой набожный, шел бы в церкву, попом служить, а ты в полицаи подался, – Лукин стволом автомата показал пленному повернуться к нему спиной. – Раньше креститься надо было, теперь уже поздно. Атеистом помрешь. Услышав двойной, заглушенный лесом звук выстрела, Лоскутов спрыгнул с бампера, подошел к кузову. – Монгол, что там?