Она поставила тарелку в посудомоечную машину, поблагодарила Мариту за ужин и поднялась к себе в комнату. Впервые за долгое время они с Якобом посмеялись над чем-то вместе. «Стоит ему постараться, и он может быть очень приятным», – думала Линда, ловко закрывая глаза на то, что сама в последние годы не была особой милашкой. Она подняла трубку, чтобы попытаться дозвониться до Юхана. К своему удивлению, она почувствовала, что ее действительно волнует, как у него дела. ⁂ Лайне боялась темноты. Ужасно боялась. Несмотря на многочисленные вечера, проведенные в усадьбе без Габриэля, она так и не привыкла. Раньше с ней дома была хотя бы Линда, а перед тем – Якоб, теперь же она оказалась в полном одиночестве. Она знала, что Габриэлю приходится довольно много ездить по работе, но все равно не переставала ощущать горечь. Не о такой жизни она мечтала, выходя замуж за богатого человека. Не то чтобы деньги сами по себе были для нее столь важны. Ее привлекла надежность. Надежность в занудстве Габриэля и в его деньгах в банке. Ей хотелось иметь жизнь, полностью отличную от жизни матери. В детстве она жила в страхе перед пьянством отца. Он терроризировал всю семью, превратив своих детей в неуверенных, обделенных любовью и нежностью людей. Из его детей теперь осталась только она. Ее сестра и брат оба погибли от внутренней тьмы, первая – обратив тьму на себя, второй – вовне. Сама она была средним ребенком, не впадавшим в крайности. Была просто неуверенной и слабой. Недостаточно сильной, чтобы дать выход своей неуверенности вовнутрь или наружу, и только год за годом предоставляла ей потихоньку расти. Особенно ощутимой неуверенность становилась, когда Лайне одиноко бродила вечерами по тихим комнатам. Тогда ей отчетливее всего вспоминались вонючее дыхание, побои и тайные ласки ночью. Она действительно думала, что, выходя замуж за Габриэля, нашла ключ, который откроет темную шкатулку у нее в груди. Впрочем, глупой она не была. Она понимала, что является утешительным призом – заменой той, кого он на самом деле хотел взять в жены. Но это не играло никакой роли. В каком-то смысле так было даже легче. Никаких чувств, способных всколыхнуть неподвижную поверхность. Одна скучная предсказуемость в бесконечной цепи сменяющих друг друга дней. Ей казалось, что это и есть предел ее мечтаний. Тридцатью пятью годами позже она знала, насколько сильно тогда заблуждалась. Ничего нет хуже одиночества вдвоем, а, сказав «да» в церкви Фьельбаки, именно это она и получила. Они вели параллельную жизнь. Занимались хозяйством, воспитывали детей и, за неимением других тем, разговаривали о природе и погоде. Только она знала о существовании в Габриэле другого человека, не того, который ежедневно представал перед окружающими. Она годами наблюдала за ним, втихаря изучала его и постепенно узнала этого человека. Ее удивило, какую тоску в душе это пробудило. Ей думалось, что он даже сам не знает, но за скучной, сдержанной внешней оболочкой далеко в глубине скрывается страстный мужчина. Она видела много накопившейся злости, но полагала, что там присутствует столь же много любви. Если бы она только обладала способностью ее вызвать… Даже во время болезни Якоба они не сумели сблизиться. Они бок о бок сидели возле его, как они тогда считали, смертного одра, не будучи в силах принести друг другу хоть какое-то утешение. У нее часто возникало ощущение, что Габриэль даже предпочел бы, чтобы ее там не было. В замкнутости Габриэля можно было во многом винить его отца. Эфраим Хульт производил на людей сильное впечатление, и все, кто с ним сталкивался, сразу разбивались на два лагеря: на друзей и врагов. Равнодушным к Проповеднику не оставался никто, но Лайне понимала, как трудно, вероятно, было расти в тени такого отца. Его сыновья не могли получиться более разными. Юханнес всю свою короткую жизнь был большим ребенком, бонвиваном, бравшим от жизни все, что ему хотелось, и никогда не останавливавшимся достаточно надолго, чтобы увидеть последствия оставленного им хаоса. Габриэль предпочел развернуться в противоположную сторону. Лайне видела, как он стыдился за отца и брата из-за их широких жестов, из-за их способности во всех ситуациях сиять, как звезда во мраке ночи. Самому ему хотелось раствориться в анонимности, которая ясно показывала бы окружающим, что он не имеет ничего общего с отцом. Габриэль больше всего стремился к респектабельности, порядку и справедливости. О своем детстве и годах разъездов с Эфраимом и Юханнесом он никогда не говорил. Тем не менее кое-что она знала и понимала, насколько для мужа важно скрывать эту часть своего прошлого, так плохо сочетавшуюся с образом, в котором ему хотелось представать перед внешним миром. Тот факт, что Якоба вернул к жизни именно Эфраим, пробудил у Габриэля противоречивые чувства. Радость по поводу того, что нашелся способ победить болезнь, омрачалась тем, что на помощь, подобно рыцарю в сверкающих доспехах, явился отец, а не он сам. Он отдал бы что угодно, чтобы стать в глазах сына героем. Размышления Лайне прервал какой-то донесшийся снаружи звук. Угловым зрением она увидела, как через сад промелькнула тень, потом вторая. Лайне опять охватил страх. Она принялась искать переносной телефон и, прежде чем наконец нашла его на обычном месте, на базе, успела дойти до паники. Дрожащими пальцами она набрала номер мобильного телефона Габриэля. Что-то ударило в окно, и она громко закричала. Оконное стекло разбил камень, который теперь лежал на полу среди осколков. Еще один камень разбил соседнее стекло, и Лайне, рыдая, выскочила из комнаты, помчалась на второй этаж и заперлась в ванной в судорожном ожидании голоса Габриэля. Но до нее донесся лишь монотонный голос автоответчика, и она, слыша панику в собственном голосе, наговорила мужу бессвязное сообщение. Потом она села на пол, крепко обхватила колени руками и, сотрясаясь всем телом, прислушивалась к звукам за дверью. Ничего больше слышно не было, но она не решалась пошевелиться. Когда наступило утро, она по-прежнему сидела на том же месте. ⁂ Эрику разбудил звонивший телефон. Она посмотрела на часы. Половина одиннадцатого утра. Очевидно, пытаясь полночи подобрать удобное положение и обливаясь потом, она все-таки уснула. – Алло, – сонным голосом произнесла она. – Привет, Эрика, прости, я тебя разбудила? – Да, Анна, но ничего страшного. Мне все равно не следовало бы валяться и спать средь бела дня. – Нет, пользуйся случаем и спи сколько можешь. Потом тебе особенно много спать не удастся. Как ты себя, кстати, чувствуешь? Эрика воспользовалась случаем и стала жаловаться сестре на все тяготы беременности. Поскольку та родила двоих детей, она прекрасно понимала, о чем говорит Эрика. – Бедняжка… Утешает только то, что знаешь: рано или поздно этому придет конец. А каково, когда Патрик тоже дома? Вы не действуете друг другу на нервы? Помню, мне в последние недели хотелось только, чтобы меня оставили в покое. – Да, должна признаться, я чуть на стену не лезла. Поэтому я не особенно протестовала, когда его вызвали разбираться с убийством. – С убийством? Что же случилось? Эрика рассказала об убитой немке и обнаружении двух пропавших женщин. – Фу, какой ужас! – На линии послышался треск. – Где вы находитесь? У вас на яхте все хорошо? – Да, отлично. Эмма и Адриан влюблены в яхту и, по мнению Густава, вскоре станут настоящими яхтсменами. – Кстати о Густаве. Как там у вас дела? Он скоро созреет для знакомства с родственниками? – Собственно, поэтому я и звоню. Мы сейчас в Стрёмстаде и собирались двинуться вниз. Ты можешь отказаться, если у тебя нет сил, потому что мы вообще-то планировали завтра остановиться во Фьельбаке и навестить вас. Жить будем на яхте, так что не причиним никаких неудобств. Но ты должна сказать, если чувствуешь, что тебе это трудно. Просто безумно хочется взглянуть на твой живот. – Конечно, приходите. Мы все равно завтра пригласили на вечер с грилем Дана с его девушкой, так что бросить на гриль несколько дополнительных бургеров труда не составит. – О, как здорово, и я наконец смогу встретить ягненочка. – Слушай, Патрик уже приставал ко мне с тем, чтобы я прекратила злословить, поэтому ты тоже не начинай… – Да, но это требует некоторой специальной подготовки. Нам надо узнать, какая у детишек в моде музыка, какая одежда считается крутой и по-прежнему ли популярен стильный блеск для губ. Давай сделаем так: если ты проверишь канал MTV, то я куплю и проштудирую модный журнальчик «Векку-Ревюн». Кстати, существует ли еще журнал для девочек «Старлет»? Это тоже была бы, пожалуй, неплохая идея. Эрика от смеха держалась за живот. – Кончай, а то я помру. Прояви чуткость… Знаешь, в чужом глазу соринка всегда видна, а в своем и бревна не разглядишь. Мы ведь еще не встречались с Густавом, и, насколько нам известно, он может вести себя как настоящий урод. – Ну, слово «урод» я, пожалуй, связывать с Густавом не стала бы. Эрика услышала, что ее шутливый комментарий задел Анну. Надо же, какая сестра, оказывается, тонкокожая. – Лично я считаю, что мне повезло, что такой человек, как Густав, вообще посмотрел в мою сторону, учитывая, что я мать-одиночка, и все такое. Он может свободно выбирать среди девушек из дворянских родов, но тем не менее остановил свой выбор на мне, и, на мой взгляд, это кое-что о нем говорит. Я у него первая девушка, не относящаяся к дворянскому роду, и, по-моему, мне выпал счастливый жребий. Эрика тоже считала, что это кое-что о нем говорит, но, к сожалению, не в том смысле, который подразумевала сестра. Анна никогда особенно хорошо не разбиралась в мужчинах, и то, как она говорила о Густаве, немного настораживало. Но Эрика решила не осуждать его заранее – можно надеяться, что, как только она с ним познакомиться, ее опасения развеются. – Когда вы появитесь? – весело спросила она. – Около четырех, подойдет? – Идеально подойдет. – Тогда увидимся завтра, целую, пока. Положив трубку, Эрика ощутила легкое беспокойство. Какая-то поспешность в тоне Анны заставила ее задуматься над тем, так ли уж хороша на самом деле для сестры связь с потрясающим Густавом аф Клинтом. Она так радовалась, когда Анна развелась с Лукасом Максвеллом, отцом детей. Анна даже начала воплощать в жизнь свою мечту об изучении искусства и предметов старины, и ей невероятно повезло – она устроилась работать на неполный рабочий день в одном из крупнейших аукционных домов Стокгольма. Там она и встретила Густава. Он происходит из одного из самых знатных родов Швеции и занимается управлением родового поместья в провинции Хельсингланд, которое было когда-то пожаловано его предкам Густавом Васой[11]. Его семья общается с королевской семьей, и, если у его отца возникают помехи, приглашение на ежегодную королевскую охоту обычно присылают ему. Обо всем этом Анна с благоговением поведала Эрике, которая повидала в районе площади Стуреплан в Стокгольме вполне достаточно мажоров из высших слоев общества, чтобы испытать известное беспокойство. С Густавом она никогда не встречалась, поэтому, возможно, он сильно отличался от богатых наследников, которые, прикрываясь деньгами и титулами, позволяли себе вести себя в ресторанах и ночных клубах как свиньи. Завтра она увидит, так ли это. Она держала кулаки за то, чтобы Густав оказался человеком иного масштаба. Она никому так сильно не желала немного счастья и стабильности, как Анне. Эрика включила вентилятор и задумалась над тем, как ей провести день. Акушерка говорила, что гормон окситоцин по мере приближения родов выделяется все в больших количествах и вызывает у беременных женщин инстинкт обустройства жилища. Это объясняло, почему Эрика в последние недели почти маниакально сортировала, нумеровала и каталогизировала все в доме так, будто речь шла о жизни и смерти. У нее возникла идея фикс, что все должно быть приведено в порядок до появления ребенка, и теперь она приближалась к той стадии, когда делать в доме было уже почти нечего. Гардеробы вычищены, детская готова, ящики со столовыми приборами пропылесосены. Осталось только навести порядок в погребе среди имеющегося там хлама. Сказано – сделано. Она, тяжело дыша, поднялась и решительно сунула под мышку настольный вентилятор. Лучше поторопиться, чтобы ее не застал там Патрик. ⁂ Решив взять пятиминутный перерыв, он сидел на солнышке перед зданием отделения полиции и ел мороженое, когда в одно из открытых окон высунул голову Йоста и позвал его: – Патрик, нам тут звонят, и я думаю, что лучше поговорить тебе. Патрик поспешно слизнул последний кусочек эскимо и вошел внутрь. Он взял трубку со стола Йосты и слегка удивился, услышав, кто звонит. После короткого разговора, во время которого он кое-что записывал, Патрик положил трубку и обратился к наблюдавшему за ним из офисного кресла Йосте: – Как ты слышал, кто-то побил стекла в доме Габриэля Хульта. Поедешь вместе со мной посмотреть? Йоста, похоже, несколько удивился тому, что он спрашивает его, а не Мартина, но только кивнул. Проезжая немного позже по аллее, они не смогли удержаться от завистливых вздохов. Усадьба, где обитал Габриэль Хульт, была великолепна. Она сверкала среди зелени, точно белая жемчужина, и вязы по обеим сторонам ведущей к дому дороги почтительно склонялись на ветру. Патрик подумал, что Эфраим Хульт, должно быть, проповедовал чертовски здорово, чтобы ему все это подарили. Даже хруст под ногами, когда они шли к лестнице по гравиевой дорожке, казался каким-то дополнительно роскошным, и Патрику стало очень любопытно посмотреть на дом изнутри. Дверь им открыл сам Габриэль, и Патрик с Йостой тщательно обтерли ботинки о коврик, прежде чем войти в прихожую. – Спасибо, что смогли так быстро приехать. Моя жена очень возмущена. Я уезжал по делам и вернулся только утром, поэтому вчера вечером, когда это произошло, она была дома одна. Продолжая разговаривать, он провел их в большую красивую комнату с высокими окнами, впускавшими максимум солнечного света. На белом диване сидела женщина с испуганным выражением лица, но, когда они вошли, она встала, чтобы поздороваться. – Лайне Хульт. Спасибо, что смогли так быстро приехать. Она снова села и рукой показала Патрику и Йосте садиться на противоположный диван. Они оба чувствовали себя слегка не в своей тарелке. Ни одному из них не приходило в голову наряжаться на работу – они отправлялись туда запросто, в шортах. На Патрике была, по крайней мере, надета красивая футболка, а Йоста был в настоящей стариковской рубашке с короткими рукавами, сшитой из какого-то синтетического материала в светло-зеленый рисунок. Контраст получался еще больше, поскольку Лайне была в легком костюме из льна натурального цвета, а Габриэль – в строгом костюме и при галстуке. «Пот, наверное, течет градом», – подумал Патрик, понадеявшись, что Габриэлю не приходится постоянно ходить в такой одежде в летнюю жару. Правда, представить его в чем-то менее официальном было трудно, да и казалось, он вовсе не потел в своем темно-синем костюме, в то время как у Патрика взмокло под мышками при одной мысли о том, чтобы носить нечто подобное в такое время года. – Ваш муж очень кратко сообщил по телефону о том, что произошло, но вы, наверное, могли бы рассказать более подробно. Патрик успокаивающе улыбнулся Лайне, доставая маленький блокнотик и ручку. Он стал ждать. – Да, я вчера была дома одна. Габриэлю часто приходится уезжать, поэтому на мою долю выпадает довольно много одиноких ночей.