— Но разве он не может подождать? Человек, которому они должны? Я думаю, ему придется, раз им нечем платить. — Это уж вряд ли. Ведь эта ферма — лакомый кусок, а закладная у старого Стритера. Давид удивленно свел брови. — Что это — закладная? — спросил он. — Это как парадная зала? Про это я знаю, потому что она есть у моей Госпожи Роз, а здесь, внизу, у нас такой нет. Перри Ларсон раздраженно вздохнул. — Ох, другого от тебя и не жди. Нет, оно даже и близко не стоит к твоей этой… зале. Ежели проще сказать, дело такое: мистер Холли говорит Стритеру-то: «Дай мне сотню долларов, а я тебе в нужный срок и уплачу. А если нет, мол, продавай мою ферму и бери себе деньги». Ну теперь так оно и есть. Мистер Холли платить не может, вот Стритер ферму-то на продажу и выставит. — Как? Ведь мистер и миссис Холли здесь живут! — Именно! Только теперь-то им придется уходить, такой уж расклад. — И куда же они пойдут? — Господь один ведает. А я нет. — И поэтому они там плачут? Потому что придется уйти? — Конечно! — И совсем никак ничего нельзя сделать, чтобы… этого не случилось? — Вот не знаю, что тут поделать — разве кто уплотит все до будущей субботы. Да ведь цельную тысячу таких штучек с куста не сымешь, — завершил он, нежно поглаживая монету. При этих словах лицо Давида внезапно переменилось. Его щеки побледнели, а глаза в ужасе расширились. — И вы говорите, деньги могут… это исправить? — спросил он, с трудом выговаривая слова. — И-мен-но! Цельная тысяча монет, и не меньше. В глазах Давида показалось облегчение — словно он увидел мост над бездной. — Вы имеете в виду, что любые деньги подойдут, не только серебряные, как эти? — Ох ты ж, малец! Конечно, любые. Все ж ты есть шахматная доска из ума-разума да околесицы. Любые деньги подойдут — любые! Доходит до тебя? Все, что считается деньгами. — А золото подойдет? — голос Давида совсем ослабел. — Уж конечно! Золото, серебро, банкноты или чек, ежели он обеспечен. Казалось, Давид не слышал последних слов. Первые он жадно впитал со странно напряженным выражением лица, но к концу предложения только пробормотал: «О, спасибо» — и отвернулся. Теперь он медленно шел по направлению к дому, опустив голову и волоча ноги. — Уж вот это в евойном духе, — пробормотал мужчина, — унести ноги как побитая дворняжка. Ставлю два цента и пончик: через пять минут он станет, как уж он говорит, «играть это» на евойной скрипочке. И чтоб я провалился, ежели мне не хочется узнать, что он сделает из этого. Думается мне, будет смахивать на панихиду. Давид на секунду остановился на крыльце, задержав дыхание. Из кухни доносились рыдания миссис Холли и суровый голос, читавший молитву. Вздрогнув, мальчик со всхлипом развернулся и тихо прокрался наверх в свою комнату. Он действительно начал играть, так что Перри Ларсон не зря бился об заклад. Но не трагедия с закрытым банком и не угроза продажи фермы звучала в скрипичной мелодии. Вместо них он играл лебединую песню маленькой груды золота — золота, которое еще лежало в шкафчике за камином, но очень скоро будет брошено к ногам мужчины и женщины, скорбящих внизу. И в ней слышался плач мальчика, который видит, как его воздушный замок сгорает дотла, а чудесная жизнь и работа в большом мире превращаются в бесконечные дни, занятые прополкой и копанием земли в узкой долине. А еще в песне было что-то вроде борьбы — столкновение яростных «да» и «нет». Но в конце последовал мощный взрыв восторга, восторга отречения — и мужчина в амбаре вскочил на ноги и гневно воскликнул: — Чтоб ему провалиться — теперь-то он джигу наяривает! В такую пору ничего лучше не надумал! Очень-очень скоро к нему приблизилась смутная фигурка мальчика. — Я подумал, — запинаясь, произнес Давид, — что, может, я бы помог. Ну, с деньгами, понимаете. — Слышь-ка малец, — взорвался Перри с явным раздражением, — как я сразу тебе толковал, не по твоей это части. Розовые облачка, певчие сойки и черничные кустики тут ни при чем. И можешь «играть это», как ты сам говоришь, до судного дня, но добра тут не выйдет, и хотя, по чести сказать, когда ты играешь их и прочие штуки, живенько да бодренько выходит, но нынче от такого проку нет. Давид сделал шаг вперед, и его обеспокоенное личико появилось в лунном свете. — Но я говорил о деньгах, Перри, — объяснил он. — Они были добры ко мне и взяли к себя, когда никто не захотел, а теперь я желал бы что-нибудь для них сделать. Этих монет не так много, и они не серебряные. Всего сто шесть, я считал. Но, может, они хоть как-то пригодятся. Это… это будет… начало, — после когда-то любимого слова его голос сорвался. Но Давид сразу продолжал с новой силой. — Вот, смотрите! Это подойдет? И он обеими руками протянул свою шапку, провисшую под весом золота. Перри Ларсон разинул рот и вытаращил глаза. Ошарашенный, он протянул руку и дрожащими пальцами прикоснулся к кучке сияющих дисков, которые в мягком освещении казались маленькими родственниками луны, рожденными на земле. В следующую секунду он резко отскочил. — Вот те на! Мальчик, где ж ты добыл деньги? — Папа дал. Он ушел в далекую страну, знаете. Перри Ларсон сердито фыркнул. — Слышь-ка, малец, ну хоть раз, коли можешь, скажи по-простому! Верно, даже ты не ждешь, что я поверю, будто он прислал тебе их из… оттуда, куда он ушел! — Ох, нет. Он оставил их мне. — Оставил тебе! Ну, как скажешь, малец. Да только при нем ни цента не нашли! — Он дал их мне раньше, когда мы были на обочине. — Дал их тебе! А где же, во имя всего святого, они были с тех пор-то? — В маленьком шкафчике в моей комнате. За книгами. — Вот те раз! — пробормотал Перри Ларсон, робко протягивая руку к одной из монет. Давид беспокойно смотрел на него. — Они… подойдут? — спросил он, запнувшись. — Это не тысяча, только сто шесть, но… — Подойдут! — взволнованно прервал его мужчина. Он рассматривал монету, поднеся ее к глазам. — Подойдут! Уж подойдут. Чтоб я лопнул! Подумать только, такое-то богатство за пазухой держал! Да столько временить. Теперь уж я в любые небылицы поверю. Ничем уж меня не удивишь. И он торопливо направился к дому. — Но я не держал их за пазухой, — поправил Давид, стараясь успевать за широко шагающим мужчиной. Я сказал, что они были в шкафчике в моей комнате. Ответа не последовало. Ларсон дошел до крыльца и замешкался у дверей. Из кухни все еще доносились рыдания. Других звуков не было. Однако мальчик не мешкал. Он поднялся по ступенькам и прошел через открытую дверь кухни. У стола сидели мужчина и женщина. Оба они прикрывали глаза руками. Быстро перевернув шапку, Давид опрокинул свою ношу на стол и уважительно отошел назад. — Если вам будет угодно, сэр… возможно, это как-то поможет? — спросил он. При звоне монет Симеон Холли и его жена резко подняли головы. Рыдание замерло на губах женщины. Мужчина коротко вскрикнул. Он торопливо протянул руку и почти уже схватил золото, но вдруг переменился в лице. Издав резкое восклицание, он отпрянул. — Но откуда взялись деньги? — потребовал он ответа. Давид разочарованно вздохнул. Стоило ему показать это золото, обязательно начинались расспросы — вечные расспросы. — Конечно, — продолжал Симеон Холли, — ты не… — тут его глаза встретились с прямым и открытым взглядом мальчика, и он не смог закончить предложение. Прежде чем Давид успел ответить, от кухонной двери послышался голос Перри Ларсона. — Нет, сэр, ничего такого, все чисто, как я погляжу, хотя, как по мне, так звучит-то вовсе безумно. Отец евойный дал. — Его… отец! Но где же… где же оно было все это время? — Он говорит, сэр, в евойной комнате, в шкафчике за камином. Симеон Холли повернулся, изумленно нахмурившись: — Давид, что это значит? Почему ты хранил золото в подобном месте? — Ну как же, ведь с ним нечего было делать, — озадаченно ответил мальчик. — Мне оно не было нужно, понимаете, а папа сказал, что его надо хранить до тех пор, пока оно не понадобится. — Не было нужно! — гаркнул Ларсон в дверном проеме. — Провались я на этом месте! Похоже на мальца. Но Давид поторопился возразить. — Мы с папой никогда ими не пользовались. Только покупали еду и одежду, а здесь, внизу, вы даете мне все это. — Мать моя! — вмешался Перри Ларсон. — Парень, ты и думать не думал, что мистер Холли сам-то должен отдавать деньги, чтобы добыть это для тебя? Мальчик резко обернулся. Он был явно потрясен, а в его глазах стоял вопрос. — Что вы хотите сказать? Вы говорите, что… — выражение его лица внезапно изменилось, а щеки залились краской стыда. — Ну конечно… конечно, ему приходилось все покупать, так же, как папе. А я даже не думал об этом! Тогда они в любом случае ваши! Они принадлежат вам. Может, этого недостаточно, но все же они помогут!