— Что же мне делать? Господин Баба просит господина Соно о помощи... Маса протянул письмо. Прочитав, Идзаки смахнул последнюю слезинку, распрямился. — Вы получите помощь от меня, Сибата-сан. Это мой долг по отношению к памяти господина Соно. Я стольким ему обязан! Что возможно — сделаю. И тут Маса понял, что ему сильно повезло. Будь жив начальник, за множеством других забот он максимум сообщил бы какую-нибудь информацию, ныне же включился великий механизм Онги, Долга Благодарности — да еще перед только что умершим. — Тогда идемте в «Урага-гуми» и потребуем, чтобы они поскорей вернули девочку. Бедняжка, наверное, до смерти перепугана. Капитан замялся. — Я сказал: «Сделаю что возможно». Вы же, господин Сибата, требуете невозможного. — У вас осталось слишком мало людей, чтобы справиться с якудза, если они заупрямятся? — Не в этом дело. Якудза не окажут сопротивления даже если я приду к ним один. При условии, что я потребую от них чего-то правильного. — То есть законного? — Нет, «законное» и «правильное» у нас в Ёсиваре не одно и то же. Здесь особый мир, в котором существуют три силы: внешний закон — то есть мы, внутренний закон — то есть якудза, и «Общество сакуры» — своего рода профсоюз хозяек заведений, за счет которых живет Ёсивара... Во всяком случае жила до вчерашнего дня... — Идзаки сделал скорбную паузу. — Взаимоотношения между этими тремя силами очень деликатные, они отработаны до мельчайших деталей, за долгие годы. Каждая сторона знает правила, то есть свои права и свои обязанности. Мамы-сан и якудза должны соблюдать тишину и порядок. Никакого воровства у клиентов, никаких драк или, упаси боже, убийств. Давать взятки полицейским запрещается (бесплатные визиты к девушкам по праздникам не в счет, это выражение благодарности). В свою очередь, мы не имеем права нервировать клиентов неожиданным появлением в борделях — если, конечно, там не произошло какого-нибудь скандала, выплеснувшегося наружу. Потому что наблюдение за внутренним порядком — уже прерогатива клана Урага, мы в их кухню не вмешиваемся. Например, откуда берутся новые девушки и как с ними там обращаются — не наше дело. Если только кто-нибудь не наложит на себя руки, да еще с шумом, так что скрыть невозможно. Постороннему человеку правила, по которым существует Ёсивара, покажутся дикими, но ни один большой город мира не может обходиться без проституции. Просто в глупо устроенных странах этот некрасивый бизнес еще и порождает букет всяких сопутствующих преступных промыслов, а у нас всё под контролем и не выходит за рамки приличий. Познавательную лекцию Маса выслушал с интересом и догадался, к чему она была произнесена. — То есть у вас нет права прийти к оябуну и напрямую спросить: «Где похищенная в Иокогаме девочка?» — Да, это будет вопиющим нарушением конвенции. Он мне не ответит и будет в полном своем праве. Я только потеряю лицо. Но это не означает, что у меня нет никакой возможности вам помочь, — продолжил капитан. Маса выжидательно на него смотрел. — Мы, конечно же, получаем информацию о том, что творится за стенами борделей, от своих осведомителей. То есть осведомительниц. Шлюхи есть шлюхи, Сибата-сан, в них нет чувства верности по отношению к своему заведению. Полицейский брезгливо поморщился. «Страно, если бы была — когда знаешь, что в тридцать лет тебя засунут в мешок и выкинут на помойку», — подумал Маса, но делиться этой мыслью не стал, а тоже изобразил на лице неодобрение. — Например, мне известно, что вчера вечером, когда толчки закончились и пожары догорели, было чрезвычайное собрание «Общества сакуры» с участием якудзы. Самая почтенная и мудрая мама-сан произнесла речь. Она сказала, что теперь несколько дней людям будет не до увеселений, но потом наступит обратная реакция. (Это очень образованная дама, она читает все газеты и любит выражаться по-современному.) Те, кто выжил, сказала она, ощутят наплыв чувственной энергии и захотят доказать сами себе, что они живы. В Ёсивару хлынут толпы. А у нас, сказала мама-сан, дома разрушены и катастрофическая нехватка кадров. Нужно быстро соорудить временные производственные помещения — пускай просто палатки, но украшенные цветами и веселыми ширмами. Это-то мы сделаем, но проблема в том, что некоторые из нас остались без рабочей силы. И здесь мы очень надеемся на помощь наших покровителей из «Урага-гуми». — А, тогда понятно, — кивнул Маса. — Якудза получила заказ на свежее мясо. — Вот еще одна причина, по которой бессмысленно обращаться к оябуну. Трёхбрового я знаю, это законченный мерзавец, но он лишь выполнял приказ, а это значит, что клан будет его покрывать. И как вызволить вашу англичанку, я не знаю. Будь жив Соно-сан, он мог бы попросить оябуна о личном одолжении, но я в должности пока не утвержден. Мне откажут. — ...И вы только зря потеряете лицо. Хорошо, но ведь Трёхбровый и его люди не только похитили ребенка, они еще совершили убийство. Разве это не основание для полиции потребовать клан к ответу? — Не получится. Преступление совершено в Иокогаме, и, насколько я понимаю, даже еще не возбуждено дело... — Капитан задумался. — Что же тут можно сделать? Маса терпеливо ждал. Никогда не следует торопить специалиста, если его компетенция вызывает доверие. — Вот как мы поступим, — через минуту-другую молвил эксперт по веселому кварталу. — Хозяйка «Пионового фонаря» мне обязана. Пару месяцев назад я ее выручил. Это очень изысканное заведение, на любителя. Девушки там наряжаются призраками и сосут кровь клиентов либо слегка их душат. Одна новенькая переусердствовала. Я убедился, что преступного умысла не было, и позволил врачу дать заключение об инфаркте. Теперь я предъявлю маме-сан долг благодарности к оплате. Идемте. Они шли по улицам раздавленного стихией греховного царства. В темноте оно выглядело куда живее, чем при свете дня. Вечер спрятал руины и пожарища. Повсюду зажглись красные бумажные фонари — хрупкие предметы в катастрофе оказались прочнее бревен и кирпича. Веселые огни покачивались на легком ветру, словно зазывно подмигивая двум пешеходам. Наверное, принимали их за первых вернувшихся клиентов. И повсюду — слева, справа — кипела работа. Стучали молотки и топоры, визжали пилы. Как трава, прорастающая на поле побоища, подумал Маса. А капитан выразился еще лиричней: — Жизнь побеждает смерть! — с чувством сказал он. — Знаете, я всегда немного стыдился, что работаю в Ёсиваре, но сейчас рад. Встряхнулась, зализала раны — и вприпрыжку дальше. Она повидала всякое на своем веку, ее так просто не сломаешь. Все кругам плачут, Но не ропщет на карму Старая дворняга. — У вас лишний слог в последней строке, — заметил Маса. Попытался представить себе русского околоточного или американского шерифа сочиняющими стихи — не получилось. — Пришли. Идзаки показал на ворота. Они были сломаны, но на каменном столбе сиял красивый фонарь в виде пиона. — Подождите меня за оградой. Мама-сан не станет откровенничать при постороннем. Во дворе, как и повсюду, горели лампы, суетились люди. Полуголые, потные рабочие со скрученными жгутом полотенцами на головах расчищали обломки рухнувшего дома. Капитан подошел к густо напудренной пожилой женщине в пунцовом кимоно. Беседа длилась довольно долго. Сначала говорил Идзаки, а мама-сан кивала — должно быть, принимала соболезнования. Потом она вынула из рукава бумажный платочек и пару минут с достоинством поплакала. Это не мешало ей зорко следить за рабочими и покрикивать на них, если они что-то делали не так. Терпеливо дождавшись завершения скорбного ритуала, полицейский зашептал хозяйке на ухо. Затем пошептала она. Два церемонных поклона. Конец визита. — Хорошая новость, — сообщил Идзаки, вернувшись. — Сегодня в полночь мамы-сан, потерявшие много работниц, приглашены на аукцион. Клан «Урага» выставляет на продажу первую партию — сорок единиц товара. — Они похитили так много девушек? — ужаснулся Маса. — Мы должны освободить их всех, не только англичанку! — Уверяю вас, большинство проданы родственниками, которые остались без средств к существованию. Другие осиротели и, не зная куда податься, подписали контракт добровольно. Украденные же настолько запуганы, что нипочем не признаются. И вашу-то непонятно, как вытаскивать. Посторонних на аукцион не пустят. Внутрь попадут только хозяйки. Даже их охранники останутся снаружи. — Это уж моя забота. Вы только скажите, где будет аукцион. — В Дзёкандзи, «Подкидном Храме». Он чудесным образом уцелел. Мама-сан говорит, это хороший знак. Ёсивара возродится. А еще она говорит, что очень скоро, прямо завтра восстановится Кокутай, и всё будет по-старому, даже лучше. — Как он может восстановиться, да еще прямо завтра? И откуда хозяйка борделя может знать подобные вещи? — Они всегда всё знают, — пожал плечами Идзаки. — У «Общества сакуры» свои источники. Дам вам совет — будьте осторожны. Эти женщины становятся опасны, если их разозлить. Даже я не смогу вас защитить. — Ничего, я привык. Вы мне и так уже очень помогли. Сердечно благодарю. Маса низко поклонился. — Нет, — сказал капитан. — Я не могу вас оставить. Никогда себе не прощу, если с вами что-то случится. Позвольте мне сопровождать вас. Я только сниму мундир, чтобы действовать в качестве частного лица. Очень прошу, не спорьте. И тоже поклонился. — Признателен за великодушное предложение, но это я себе не прощу, если из-за меня пострадает ваша карьера. Они препирались так, кланяясь друг другу, минут пять или даже больше. Капитан Идзаки был человек с очень развитым чувством чести, но немного зануда. Маса еле от него отвязался. Выражаясь по-русски, на кой васаби нужен помощник в таком элементарном деле? * * * Два часа спустя одинокий ронин сидел в развалинах когда-то, наверное, очень веселого, а теперь очень грустного дома и смотрел через сломанные сёдзи, украшенные похабными картинками, на улицу, по которой к Дзёкандзи шествовали участницы аукциона. Площадка перед Подкидным Храмом сияла разноцветными огнями, будто и не было никакого конца света. Вдоль ограды цепочкой стояли крепкие парни в красных куртках с цветком ириса на груди — очевидно, эмблемой клана «Урага». Но интересней было смотреть на хозяек любовных заведений. Почтенные мамы-сан, наряженные в дорогие кимоно, с набеленными лицами и высокими, сложными прическами чинно семенили короткими шажками, церемонно приветствовали друг друга, выражали удовольствие по поводу встречи и соболезнование по поводу случившейся неприятности. Каждую сопровождали вышибалы, одетые в кимоно с гербом своего борделя. Ёсивара — мир, которым управляют немолодые женщины, всё про жизнь знающие, снаружи мягкие, а изнутри железные, размышлял Маса. С одной из них — той, что выведет с собой девочку Глэдис, ему скоро придется иметь дело. Разговор будет непростой. Думать об этом было приятно. Маса любил железных женщин. Всяких любил, но железных — особенно. Он приготовился к долгому ожиданию и уже знал, чем его скрасит: будет представлять Землю, которой управляют не железные снаружи, но мягкие внутри мужчины, а женщины, похожие на ёсиварских матрон. Они сумеют всё обустроить так, что и преступники, и полицейские будут у них в услужении, и никто ни с кем не будет воевать, и все будут довольны. В храме ударил гонг — аукцион начался. Торги шли с невероятной быстротой. Должно быть, церемониал был идеально отработан. Удар молотка о медный щит, знак завершения очередного раунда, звучал раз в одну-две минуты. Прошло меньше полутора часов, и во дворе снова началось движение. Весь товар был разобран, мамы-сан стали расходиться. Маса еще раз заглянул в медальон с фотографией бедняжки Глэдис и припал к смотровой щели. Только бы не пропустить! Каждая матрона уводила с собой по две-три живых покупки. Девушки были очень молоденькие, некоторые просто дети. Все перепуганные, вжимающие головы в плечи. Хозяйки ласково щебетали с ними, обнимали, угощали сладостями. Но с обеих сторон топали вышибалы, бдительно присматривая за невольницами. Выскочить что ли с криком, да открыть пальбу в воздух, подумал Маса. Начнется суматоха, и если кто-то из девочек хочет свободы — воспользуется и убежит. Но куда они убегут в разрушенном мире, где царит Хаос? Из огня да в полымя? Опять же в «браунинге» всего один патрон. И как потом спасать Глэдис? Повздыхал, отказался от соблазнительной идеи. Однако вот из храма вышла последняя мама-сан, а девочка так и не появилась. Осталась внутри? Но почему? Или ее тут вообще не было? Тогда где она? И никого, кто мог бы ответить на эти вопросы. Надо идти к оябуну, трясти перед ним письмом с претензиями от Сандаймэ. Надежды на результат мало, но ничего больше не остается. С тяжелым сердцем Маса вышел на улицу — и тут же попятился обратно. Сердце легко запрыгало, как почуявший добычу поплавок. Из ворот Подкидного Храма вразвалку вышел плечистый детина с грубой физиономией и шрамом, наискось рассекавшим лоб и левую бровь. — Эй, Гама, где ты?! — крикнул Трёхбровый, озираясь.