— Мои регалии, — кивнул на всю эту красоту хозяин. — Я ведь еще монгольский князь и китайский мандарин первого класса. Он остановился подле стенного шкафа, к дверцам которого были приделаны скобы и висел большой замок — Ключ всегда при мне, рядом с нательным крестом, — сказал Семёнов, вытягивая из-под рубашки цепочку. — Сезам, откройся! Наверное, моя настоящая карма — благородное воровство, если добыча так легко, сама собой, идет ко мне в руки, подумал Маса. За дверцей на крепких деревянных полках стояли четыре небольших ящика. — Который на тебя смотрит? — спросил атаман. — Пускай этот, крайний. Откинул крышку с самого левого. Электрический свет заиграл веселыми бликами на плотно сдвинутых брусках. — Берем любой. В лапище Семёнова слиток казался совсем маленьким. — На, подержи. Три фунта чистейшего царского золота! Маса рассмотрел слиток Клеймо 999 пробы, двуглавый орел, штамп казначейства, пятизначный порядковый номер. — Убедился? В каждом ящике таких двадцать четыре штуки. Сейчас они идут по 4800 долларов, а в конце года, если верить консультанту, цена подскочит минимум до пяти с половиной. Тут я тебя, голубчик, и превращу в тленную бумагу. — Генерал бережно взял слиток, поцеловал его, положил обратно. — Тогда сразу твое жалованье и выдам. А будешь работать молодцом — еще и с премией. Так-то, брат Кацура. Он приобнял Масу за плечо, оставив дверцу открытой. На сердце заскребли кошки. Человека, который тебе доверился, обокрасть — плевое дело. Хоть прямо сейчас: стукнуть ребром ладони по кадыку, взять ящик, да вынести. Ну, у ворот еще бурята Михайлова перевести в горизонтальное положение. Вот и вся «операция». Можно, пожалуй, еще и за вторым ящиком вернуться. Только будет ли такое воровство благородным? А в следующую минуту настроение у Масы совсем испортилось. — Леночка, Мишенька, поцелуйте папу — и спать, — раздался молодой женский голос. В гостиную с визгом ворвались девчушка и мальчуган, оба лет трех-четырех, налетели на атамана, обхватили его ножищи справа и слева. — Ленусик, Михасик, — заурчал медведь, обнимая обоих сразу. Подхватил, посадил девочку на одно плечо, мальчика на другое. Подошла румяная красавица со сложенными в венец русыми волосами, в красивом переливчато-бархатном платье. — Грегуар, прекрати баламутить детей! — строго молвила она. — Я их потом не уложу. Я что сказала? На пол! — Сейчас, сейчас, — засуетился белый рыцарь, кровожадное чудовище. — Подите, подите. Слышите — мама ругается. Душенька, это Егор Кацура, мой новый переводчик. Очень хороший человек. А это моя супруга, Елена Викторовна. — Бурят? Якут? — подозрительно спросила супруга. — Пьете много? — Я японец. Совсем не пью. — Это хорошо. — Суровая госпожа Семёнова помягчела. — Собутыльников ему и так хватает. — Ле-еночка, — укоризненно протянул его превосходительство. Но жена не слушала. Она присела, чтобы вытащить из-под стола Михасика. — О том, что было на мосту, молчок, — шепнул атаман. — Она мне голову оторвет. Маса кивнул. Его сердце когтили уже не кошки, а тигры. Григорий Семёнов ему все больше нравился. Верный признак настоящего героя — быть подкаблучником. Взять того же Геракла, которого Омфала заставила прясть. Или покойного господина, никогда не умевшего противиться воле любимой женщины. Масахиро Сибата знал про себя, что и сам поступал бы также. Собственно, уже поступил: не по своему же хотению оказался он в роли благородного вора? Только что тут благородного? Эх... В дверь сунулась знакомая кривоносая физиономия с серьгой в ухе. Выразительно зашевелила бровями. Атаман поманил пальцем. — Чего тебе, Мандрыка? — Энтот очухался, — тихонько сообщил помощник. — Мы его малость поспрошали, но молчит, гнида. — «Поспрошали» они, — так же вполголоса передразнил Семёнов. — По-японски, что ли? Пойдем, Егор, попереводишь. — И сладким голосом супруге. — Леночка, ты укладывай деточек. У нас тут небольшое дело. — Не напиваться! И не шуметь! — погрозила пальцем Елена Викторовна. — Ни-ни, мы тихонько. Втроем они прошли длинным коридором, спустились по лестнице в погреб. Там горела керосиновая лампа, полукругом стояли казаки, смотрели сверху вниз. — А ну, братцы, расступись, — велел Семёнов. Расступились. На земляном полу сидел человек с опущенной головой. Одно ухо, багровое и распухшее, оттопыривалось. Из рассеченной брови сочилась кровь. Рядом валялась кепка. Услышав тяжелые шаги, пленник поднял голову, и Маса испытал пренеприятное ощущение, называемое по-французски «дежавекю». Это как дежавю, только еще хуже. На земле сидел, моргал узкими глазами Момотаро Кибальчич. НЕ БЫЛО БЫ ФУКУ — ДА ВАДЗАВАИ ПОМОГЛО Но ошеломление длилось недолго. Ничего фантастического в явлении Кибальчича вообще-то не было. Секретный эмиссар Коминтерна прибыл в Японию готовить революцию, создавать нелегальную коммунистическую организацию. Теперь, когда у Советов в Токио официальное диппредставительство, подпольная группа наверняка выполняет тайные поручения посольства. Например, такие, как похищение белогвардейского вождя. А что пути двух русских японцев вновь пересеклись — это уже карма. Как поется в романсе: «С своей походною клюкой, с своими мрачными очами судьба, как грозный часовой, повсюду следует за нами». Но до чего же это некстати! — Как ты мне надоел! — злобно рявкнул Маса по-японски на Кибальчича, который пялился на него с не меньшим изумлением. — Нарочно ты, что ли, под ногами путаешься? Момотаро оскалил разбитый рот, сплюнул красную слюну. Процедил, тоже по-японски: — И тебе эдрасьте. Давненько не виделись, ронин. Заодно и попрощаемся... — Ишь ты, — поразился атаман. — С моими молчал, а с тобой сразу заговорил! Ну-ка переведи ему. Давай, по-японски: «Сейчас, красная сволочь, казаки тебя по-настоящему потрошить станут. Перво-наперво, кто тебя подослал?» Маса грозным голосом сказал: — Когда я тебя ударю, ори во всю глотку, как можно громче. — Большевики не орут, — скривил рот Кибальчич. — «Борусевики»! — повторил атаман понятное слово. — Признался! Эк у тебя, Егор, ловко допрос идет! Давай, пытай дальше: «Назови имя того, кто дал тебе задание». — Делай, что говорю, идиот!!! — гаркнул Маса на упрямца. Повернулся к атаману: — Григорий Михайлович, разреши я с ним по-своему потолкую. Быстрей получится. Скинул пиджак, стал засучивать рукава. Атаман хлопнул его по плечу. — Я гляжу, ты на все руки мастер. И жнец, и швец, и на дуде игрец. Ну-ка, сыграй на дуде. Может, запоет? Коротким, резким ударом Маса ткнул связанного пальцем под ключицу, где нервный узел. В четверть силы, но все равно чувствительно. Надо было отдать Кибальчичу должное — он заорал так, что зазвенело в ушах. — Стой! — схватил Масу за локоть атаман, испуганно оглядываясь на лестницу. — Жена услышит. — Почесал подбородок. — Вот что, ребятки, ведите его во двор. В сарае продолжим. Там пускай вопит. Это Масе и было нужно. — Упирайся! — рыкнул он на Момотаро и замахнулся. Тот опять послушался. Когда казаки поставили его на ноги, начал рваться, брыкаться. На лестницу не шел. — Берите за ноги, я под мышки. Понесем, — сказал Маса. Наклоняясь, незаметно сунул руку в штанину. Пленника подхватили, оторвали от земли.