Петтигрю начинал терять терпение. — Вы имеете в виду, ему не хотелось, чтобы его застали за подглядыванием в замочную скважину начальника управления. Это я вполне понимаю, — сказал он. — Но вы меня очень обяжете, если перейдете ближе к делу и расскажете, что именно вы задумали. — Что мы задумали? — вмешалась миссис Хопкинсон. — Вы хотите сказать, что сами не догадались? Разумеется, мы репетировали наш легкомысленный «сюжет». Петтигрю в недоумении переводил взгляд с одного лица на другое. — Думаю, это я должен все объяснить, поскольку ответственность лежит в первую очередь на мне, — сказал Вуд. — Человеку, не являющемуся писателем, это немного трудно понять, но я весьма горжусь тем, что в своих произведениях всегда придерживаюсь фактов. Я ведь принадлежу к реалистической школе письма. Вероятно, кто-то сочтет, что мне недостает воображения. Я действительно не могу писать о вещах и местах, которых не видел сам. Чтобы написать историю, мне нужен реальный антураж, а изучая его, я нередко попадаю в довольно щекотливые ситуации. Например, собирая материал для «Смерти на станции «Бейкерлоо», я был дважды арестован в метро за проникновение в зоны, куда посторонним вход воспрещен, и… — Прошу прощения, что перебиваю, — сказала миссис Хопкинсон, — но если я сейчас же не уйду, Джудит через минуту начнет меня искать! Хорошо мистеру Иделману, он сам себе хозяин, а у такого маленького человека, как я, все по-другому. Джудит считает, что я пошла… Ну, вы сами понимаете куда, — кивнула она в направлении дамской комнаты, — но нельзя же находиться там полдня. Не хмурьтесь, мистер Петтигрю! Вы же не станете портить нам удовольствие, правда? — Позвольте уточнить ситуацию, — сказал Петтигрю после ее ухода. — Это, разумеется, не мое дело, но раз уж вы начали объяснять, думаю, следует закончить. Насколько я понимаю, Вуд, вы проводите разведку в этой части здания на предмет сделать ее местом действия своей детективной истории? — Именно так, — согласился Вуд. — Если помните, в тот вечер, когда впервые возникла эта идея, вы сами сказали, что библиотека могла бы стать великолепным местом действия для совершения преступления. Я лишь раз был в этой комнате, и мне просто необходимо было еще раз на нее взглянуть. — Кроме того, — подхватил Иделман, — для нашего «сюжета» важно знать, какая часть комнаты видна через замочную скважину. — Совершенно верно. Вот почему нам все это надо было увидеть своими глазами. Я был озабочен проблемой: как убийца сможет проникнуть в библиотеку незамеченным. И чтобы решить ее, мне требовалось провести разведку на месте. — Мы должны были выяснить, кто и в какое время дня ходит по этому коридору, изучить маршруты следования посыльных и так далее, — уточнил Иделман. — Узнать, когда начальника вероятнее всего застать одного… — Разработать маршруты отступления, — вставил Вуд. Теперь эта парочка подхватывала реплики друг друга, как хорошо сыгранный актерский дуэт. — Послушайте, — попытался урезонить их Петтигрю, — но ведь это же чистейший вздор! Когда пишут книгу, то к сюжету приспосабливают географию места действия и поступки персонажей, а не наоборот. Неужели вы думаете, я поверю в то, что вы мне тут нагородили? — Признаю, в некотором смысле ваша критика обоснованна, — сказал Иделман после долгой паузы. — Но видите ли, в настоящий момент мы не совсем пишем книгу. — А я считал, что вы пытаетесь внушить мне именно это, Вуд. — Конечно, я не могу говорить за Вуда, — продолжил Иделман, не дав Вуду и рта раскрыть. — Он писатель, а я нет. Но что касается моего участия, то мы просто, как выразилась только что миссис Хопкинсон, репетируем свой «сюжет». Мы проверяли, возможно ли было бы на практике совершить гипотетическое преступление, которое мы придумали. В конце концов, было бы бессмысленной тратой времени работать над сюжетом in vacuo[7], не представляя себе, может ли такое случиться в действительности. — Пустая трата времени — вся эта затея, — возразил Петтигрю. — И… Но Иделман, подняв указательный палец, сделал ему знак замолчать. Из соседней комнаты послышался свист чайника, пока еще тихий, но набиравший силу. Взглянув на часы, Иделман повернулся к Вуду. — Десять с половиной минут, — сказал он. — Думаю, времени на все хватает. — И когда послышались торопливые шаги мисс Дэнвил, добавил: — Вот и она, дело сделано. И за все это время, заметьте, никто, кроме нас, в коридоре не появился. Все сходится идеально. — Зачем, черт возьми, вы втягиваете мисс Дэнвил в свои безумные игры? — Ну как же, мы ведь договорились, что убийцей будет она, не так ли? И если уж придерживаться реальности, то она вполне способна убить начальника… или кого-нибудь другого, не важно. Нужно только ею правильно проруководить. Она чрезвычайно внушаема. Знаю это по собственному опыту. Вуд пробормотал Иделману что-то, чего Петтигрю не разобрал. — Ах да! Вуд напоминает мне, что ваша секретарша, которая не одобряет нашей затеи, сейчас принесет вам чай, так что нам лучше ретироваться. Простите за отнятое время. Обещаем, что больше не потревожим вас никакими репетициями. Мы уже все выяснили — даже насчет оружия. Поскольку вам так интересно, что мы делаем, наверное, следует просветить вас и на этот счет. Должно быть, вы обратили внимание на те длинные, похожие на вертелы штуковины, которыми сотрудники прокалывают бумаги для их сшивания. Они очень острые. Здесь их все называют шилами. Мы решили, что орудием убийства будет именно такое шило. Оно очень подходит к обстановке, вы не согласны? А теперь нам пора. Еще раз — примите наши извинения. За чаем, который прибыл так подозрительно быстро после ухода нарушителей спокойствия, что впору было предположить, будто мисс Браун знала об их визите, Петтигрю размышлял над невероятной историей, которую только что услышал. И чем больше он о ней думал, тем труднее было ему поверить в нее. Особенно его озадачивала роль, которую Иделман присвоил себе в этой афере, — роль главного апологета; казалось, он из кожи вон лез, чтобы опередить всех своими высказываниями. Но неужели он и в самом деле мог посвящать часть своего рабочего времени такому абсурдному, совершенно пустому занятию? Другое дело миссис Хопкинсон. Петтигрю считал ее существом безмозглым, которому все равно, в какого рода «играх и развлечениях», как она сама это называла, участвовать. Что касается Вуда, он — писатель, а все писатели, каждый по-своему, немного сдвинутые. Но Иделман! Уж если о нем что-то и можно было сказать, так это то, что он сдвинут как раз на работе. И в его характер никак не вписывается то, что он злоупотребляет служебным временем ради столь бессмысленного занятия. А если он лукавит и говорит неправду, то чем на самом деле может объясняться его интерес? Петтигрю нахмурился. У него сложилось тревожное впечатление, что Иделман ничего не делает без определенной цели, притом он наверняка должен быть уверен, что это цель, заслуживающая его усилий. Особенно ему не понравилось замечание Иделмана насчет внушаемости мисс Дэнвил. Оно перекликалось с его собственным осторожным предсказанием последствий, которые могли иметь место в случае, если она узнает о роли, предназначенной ей в «сюжете». Не может ли оказаться, что по какой-то причине этот тип замышляет причинить вред бедной уязвимой душе? И если так, то какой именно вред? Он передернул плечами. Нет, так нельзя! Он снова впадает в мелодраматическую подозрительность по отношению к своим товарищам, при том что причин для этого сейчас даже меньше, чем в предыдущем случае. Это на него не похоже. Определенно атмосфера Марсетт-Бея начинает влиять и на него. Чтобы успокоиться, он открыл папку, которую ему принесли незадолго до того, как он застал Вуда врасплох у двери кабинета начальника, и с интересом обнаружил, что от него требуют соображений по поводу юридических перспектив судебного иска в связи с серьезным делом о незаконной торговле. Совершенно очевидно, это было именно то дело, о котором говорил Моллет во время их последней встречи. Название фирмы было «Бленкинсоп лимитед». Оно казалось смутно знакомым. Потом он вспомнил, как слова «дело Бленкинсопа» с нарастающими возмущением и резкостью произносила в «Фернли» мисс Кларк, хотя, в чем там была суть, он не мог сказать. Вскоре он уже увлекся докладом Моллета, который, безусловно, был образцовым в своем роде. Дело, несомненно, могло стать перспективным с судебной точки зрения, но было слишком запутанным, чтобы решить вопрос с ходу за ничтожный остаток рабочего дня. Тем не менее он продолжал читать, надеясь по крайней мере составить общую картину, чтобы подробнее поработать над ним на следующий день. Но через некоторое время его отвлек шум за дверью. Это были знакомые звуки — шарканье шагов, бормотание, сдавленные смешки… Ну нет, это уж слишком! Не то чтобы он поверил обещанию Иделмана и Вуда больше не беспокоить его, но то, что они снова принялись за свое менее чем через час, казалось просто оскорбительным. В состоянии тихой ярости он снова бросился к двери и распахнул ее. Однако на сей раз возле кабинета начальника никого не было. Вместо этого он увидел, как, поспешно закрыв дверь в комнату его секретарши, мистер Филипс, с красным лицом, быстро пошел прочь по коридору. Петтигрю как можно скорее ретировался к себе. Вот уж чего он хотел в последнюю очередь. Подглядывать за личной жизнью мисс Браун, пусть даже случайно, — крайняя степень падения. Что она, упаси бог, может о нем подумать? Он даже намеревался было ринуться в ее комнату с извинениями, но это лишь усугубило бы постыдность ситуации. Она, вполне вероятно, тоже начнет извиняться, и это будет невыносимо. Вина, безусловно, целиком и полностью лежит на Филипсе, но от этого не легче. Черт бы побрал этого Филипса! Черт бы побрал Иделмана! Черт бы побрал это Контрольное управление и все, что с ним связано, включая дело Бленкинсопа! Мощная волна ностальгии по Темплу захлестнула его. Он почувствовал себя глубоко несчастным. Глава девятая. Действие начинается Хотя на следующее утро мисс Браун предстала перед ним безмятежно спокойной, он испытал облегчение, услышав, что ей разрешили трехдневный отпуск и она сегодня же отправляется дневным поездом в Лондон. Он вежливо пожелал ей приятно провести время и в ответ на ее извинения по поводу того, что так поздно предупредила его, заверил, что при нынешнем затишье в работе юрисконсульта ее отсутствие не причинит ему никаких неудобств. — Поздравляю вас хоть с таким маленьким глотком свободы, — сказал он. — Меня начальство предупредило, что до Рождества никакого отпуска мне не полагается. — Вообще-то мне тоже, — ответила мисс Браун. — Но я уговорила начальника отдела кадров дать мне эти три дня в долг в виде исключения. — В самом деле? Петтигрю чувствовал, что с него достаточно личных дел мисс Браун, и был решительно настроен не спрашивать ее, какими такими заслугами ей удалось смягчить начальственное сердце, но она сама продолжила: — Мне неловко напоминать вам о моих личных проблемах, мистер Петтигрю, но я получила образцы предложений из других страховых компаний, которые вы упомянули, и мы с Томом сошлись во мнении, что условия «Импириан» подходят мне лучше всего. Том? Ах да, конечно, так зовут Филипса. Забавно, но Петтигрю никогда прежде не слышал, чтобы она так его называла. — Они требуют, чтобы я прошла медицинское освидетельствование, поэтому я и уговорила начальника отдела кадров дать мне эти три дня в счет будущего отпуска, чтобы сделать это. — Должно быть, вы проявили недюжинную смекалку. Этот начальник обычно кажется неприступным, как каменная стена, но вы, судя по всему, нашли уязвимое место в этой глыбе. Какая-нибудь прореха в цементном шве или что-то в этом роде? Дайте-ка сосчитать. Сегодня вторник. Полагаю, ваш отпуск начинается со среды. Значит, я должен ожидать вашего возвращения в понедельник, чтобы вы навели порядок в том бедламе, который я учиню за это время? Мисс Браун покачала головой. — Мой отпуск начинается с сегодняшнего полудня, — сказала она. — Так что я строго-настрого должна вернуться к полудню пятницы. Мне предложили задержаться до пятничного вечера, но тогда я должна была бы выйти на работу в субботу утром. — Чудовищно! — воскликнул Петтигрю. — Беру назад все, что сказал об «уязвимом месте». Этот человек, должно быть, сделан из цельного железобетона. — Это не так уж важно для меня, — успокоила его мисс Браун. — Кроме медицинского осмотра, в мои планы входило лишь быстро пройтись по магазинам, но я легко смогу уложиться в отведенное время. А лишний день мне, вероятно, пригодится позднее. Петтигрю внезапно осенило, какова будет цель ее похода по магазинам и зачем ей впоследствии понадобится дополнительный свободный день. Почему-то мысль о том, что она одна едет страховать свою жизнь и покупать скудное по военному времени приданое, выкраивая день от и без того короткого отпуска на медовый «месяц» с Филипсом, вызвала у него прилив жалости. Он ничего не мог с этим поделать, кроме как скрыть от нее тот факт, что объектом жалости является именно она. — Ну что ж, — сказал он, — в любом случае я не вижу причины, по которой вам необходимо и дальше попусту тратить время в офисе. Нет, не говорите мне, что полдень еще не наступил. Здесь нет ничего такого, что не могло бы подождать до вашего возвращения. — Я собиралась составить указатель к меморандуму министерства торговли о Льготных таможенных пошлинах для колоний, — нерешительно начала мисс Браун, но он перебил ее: — Дорогая моя девочка, если бы это выражение не казалось почти богохульным в этих стенах, я бы сказал, что меморандум министерства торговли не стоит и пары булавок из нашей мелкой продукции. Отправляйтесь. Купите себе сандвичей в подпольном кафе на Бридж-стрит и постарайтесь пораньше прибыть на вокзал. Тогда вам, может быть, удастся занять место, конечно, если разбойники из министерства контрактов битком не набьют поезд еще в Гринлейке. Избавившись от секретарши с таким чувством облегчения, какое и представить себе раньше не мог бы, он приготовился провести тихое утро в изучении правонарушений, совершенных фирмой Бленкинсопа. В целом период отсутствия мисс Браун прошел для Петтигрю лучше, чем он ожидал. Лишь раз он в порядке эксперимента попробовал воспользоваться услугами стенографистки из общего машинописного бюро. По его вызову явилась молодая особа с миловидным личиком. Она смутно напомнила ему о некоем неприятном инциденте в прошлом, однако о каком именно, Петтигрю вспомнить не мог. Вспомнил, только когда особа покинула его кабинет, потому что услышал за дверью вульгарно-доверительный говорок Рикаби, пенявшего ей за то, что он вот уже десять минут ждет ее, чтобы идти обедать. Только Рикаби недоставало, подумал он, чтобы сделать этот коридор, некогда казавшийся таким уединенным, пристанищем всех придурков управления. С тех пор он зарекся искать замену мисс Браун и довольствовался тем, что складывал в стопку рукописные страницы, которые ей предстояло расшифровать и распечатать по возвращении. Телефон доставлял ему меньше хлопот. Всем звонившим, чьи голоса казались назойливыми, он ворчливо бросал: «Секретаря мистера Петтигрю нет на месте. Хотите оставить сообщение?» — и с удовлетворением отмечал, что очень немногие готовы были доверить свои послания какому-то помощнику секретаря, каковым он наверняка, с их точки зрения, являлся. Обстановка в «Фернли» тоже, во всяком случае на тот период времени, стала более цивилизованной. Во вторник вечером Вуд ужинал в городе с друзьями, в результате чего «сюжет», лишившись главного своего сочинителя, не смог выдержать конкуренции со стороны другого аттракциона, который можно было условно назвать «мозговым трестом». Когда Иделман, который (по его собственным словам) был насильно втянут в него, развлекал публику искрометными и весьма оригинальными выпадами против всех социальных и политических реформ, его словесная пиротехника была прервана появлением припозднившейся и слегка нетрезвой миссис Хопкинсон. В отличие от всех остальных известных Петтигрю женщин миссис Хопкинсон, будучи навеселе, становилась обаятельнее, чем всегда. Ее неукротимая веселость невольно заражала окружающих, и, не успев понять, как это случилось, вскоре все уже сидели вокруг стола и с бесшабашным самозабвением играли в дурака. Игра затянулась гораздо позднее обычного для «Фернли» часа окончания вечернего отдыха и закончилась бесспорной победой Филипса. На следующий вечер мисс Кларк и Веселая Вдова отправились в кино, а Рикаби — в «Белого оленя». Оставшаяся четверка мужчин дружески разыгрывала роббер в бридж картами, слегка залоснившимися после вакханалии предыдущего вечера, предоставив мисс Дэнвил мирно размышлять над своей благочестивой книгой. Позднее, укладываясь в постель, Петтигрю отметил, что последние два вечера понравились ему больше, чем все предыдущие, проведенные в Марсетт-Бее. Хроническое невезение, однако, породило в нем склонность к пессимизму, и он невольно поймал себя на мысли, не является ли это затишьем перед бурей. Так оно и оказалось. В четверг во время ужина стало очевидно, что у мисс Кларк на работе выдался плохой день. Она жестко сцепилась с помощником начальника управления и теперь только и искала повод отыграться на ком-нибудь, кто окажется под рукой. Атмосфера в гостиной была наэлектризована. Миссис Хопкинсон явилась, как всегда, но на сей раз была не только трезва как стеклышко, но и начисто лишена своего обычного добродушия. Петтигрю, имевший некоторый опыт в подобных делах, решил, что она страдает от похмелья. Вопреки обыкновению она была расположена продолжить начавшийся днем на работе спор, и они с мисс Кларк долго и язвительно перебранивались. В конце концов Филипс объявил, что идет к себе наверх, так как должен закончить какую-то работу, и удалился. Едва за ним закрылась дверь, как мисс Кларк и миссис Хопкинсон, объединив усилия, принялись поносить его. Смысл их нападок был до боли знаком Петтигрю. Филипс, мол, коварная злонамеренная скотина, когтями и зубами вцепившаяся в бедную глупышку Браун. Скандальному развитию событий следует воспрепятствовать. Как жаль, что нет никого, кто мог бы предостеречь ее от неверного шага. И так далее. Мисс Дэнвил, которая обычно слишком боялась мисс Кларк, чтобы вмешиваться в спор, участницей которого та была, на сей раз набралась храбрости и начала защищать мистера Филипса. Она заявила, что считает его чрезвычайно милым, разумным, преданным человеком и что мисс Браун повезло завоевать привязанность столь достойного мужчины. На это мисс Кларк лишь фыркнула, давая понять, что мнение мисс Дэнвил о мистере Филипсе и вообще о ком бы то ни было не имеет для нее ни малейшей ценности. Миссис Хопкинсон же вдруг яростно обрушилась на несчастную мисс Дэнвил. Это ведь она, как всем известно, виновата в том, как сложилась ситуация, это она из каких-то своих темных побуждений пытается бросить ничего не подозревающую девушку в объятия мужчины, который ничем не лучше мормона. — Как вы можете говорить подобные вещи? — запротестовала бледная, потрясенная мисс Дэнвил. — Да, мормон! — повторила миссис Хопкинсон. — Вот кто он есть на самом деле! Называет себя вдовцом, вы ж понимаете! Все они так говорят! Я точно знаю, что у него есть жена, да, и трое детишек, бедных брошенных им крошек. Вот увидите, он погубит эту девушку, и вы будете за это ответственны! — Это неправда! Это неправда! — вскричала мисс Дэнвил, теперь уже почти рыдая. Перебранка, которая поначалу велась приглушенными голосами в одном углу гостиной, откуда доносились лишь бессвязный лепет и шипение, разгораясь, сделалась достаточно громкой, чтобы привлечь внимание остальных. Петтигрю, который в противоположном конце комнаты пытался писать письмо, услышав последнее высказывание миссис Хопкинсон, понял, что пора вмешаться. — Не следует говорить подобные вещи, — строго сказал он, подходя к развоевавшимся дамам. — Если вы, миссис Хопкинсон, продолжите выдвигать такого рода обвинения, у вас могут возникнуть серьезные неприятности. — Но это же правда, — не унималась миссис Хопкинсон. — В самом деле? Может, скажете мне, какие у вас есть доказательства того, что вы утверждаете? — Это все знают, — сердито огрызнулась миссис Хопкинсон. — И нечего говорить об очевидном своим крючкотворским юридическим языком. — Тем не менее я скажу вам еще кое-что своим юридическим языком, — сурово ответил Петтигрю, — и надеюсь, что ради вашего же блага вы меня поймете. Вы только что обвинили мистера Филипса в намерении совершить двоеженство — это очень серьезное обвинение. Если кто-нибудь захочет передать ему ваши слова, он может подать на вас в суд за клевету, и вам придется заплатить такой штраф, что вся ваша жизнь пойдет под откос. Я достаточно ясно выразился? Впечатление, которое произвела его речь на миссис Хопкинсон, доставило ему удовлетворение. Она покраснела как рак, пробормотала что-то, чего Петтигрю не смог разобрать, и присоединилась к мисс Кларк, которая к тому времени уже ретировалась в дальний угол гостиной. Победа была легкой, однако Петтигрю не мог не испытывать смущения, размышляя о том, что миссис Хопкинсон, пусть с излишним художественным преувеличением, лишь облекла в слова те мысли, которые еще совсем недавно тревожили его самого. К действительности его вернул жалобный голос мисс Дэнвил: — Это ведь неправда, мистер Петтигрю! Скажите, что это неправда! — Она была вконец расстроена, в ее больших темных глазах блестели слезы, и она дрожащими руками шарила в сумке в поисках носового платка. — Конечно же, это неправда, — ласково сказал Петтигрю, опускаясь рядом с ней на диван. — Не думайте больше об этом.