«Неужели еще вчера он обнимал ее на этой самой тропе, заигрывая и приглашая танцевать?» — Я была в розарии, когда ты пришел, — ответила подошедшая почти вплотную Теодора. — Я подумала, что это самый подходящий момент для разговора наедине, если ты все еще хочешь меня выслушать… — Дай-ка угадаю, наверное, мне стоит узнать, что происходит с женщиной, которая одну ночь проводит в моих объятиях, а на следующий день дает мне понять, что плевать на меня хотела? Теодора шумно вздохнула, словно прося у высших сил дать ей терпения. — Вижу, что ты снова вернулась к своим мрачным цветам, — продолжал Лайнел, жестом показывая на ее платье. — Мне снова называть тебя «мисс Стирлинг»? — Не говори глупостей, — ответила девушка. — Я пришла не спорить с тобой, а прояснить ситуацию. Знаю, что вела себя не очень красиво последние несколько часов, когда ушла в свою комнату ничего не объяснив. Появление «Персефоны» стало настолько неожиданным, что в тот момент я могла думать только о том, что и как сообщить патрону в следующем письме. Но сейчас я хочу поговорить не об этом. — Собираешься, наконец, сказать чего же я такого сделал, чтобы так тебя разочаровать? — Лайнел, ты здесь совершенно не при чем. Боюсь, проблема только во мне, как бы я ни пыталась убедить саму себя, боюсь, что не могу ее разрешить. Выглядела она по-настоящему подавленной, прижав руки к груди так, словно замерзла от холода. Помолчав несколько секунд, Теодора прошептала: — Я выхожу замуж за князя Драгомираски, — Лайнел и бровью не повел, лишь продолжал так пристально смотреть на девушку, что та нервно сглотнула. — Ничего не хочешь мне ответить? — Полагаю, «Совет да любовь» будет в самый раз, — едва слышно ответил Лайнел. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Последние несколько часов были для меня словно… агония. Я только и думала о том, что придется рассказать тебе правду, что ты имеешь право все знать, но со всем тем, что произошло… — Я же сказал, совет вам да любовь. Пусть это станет вишенкой на твоем торте. Скоро ты станешь принцессой. Женой одного из богатейших мужчин Европы! — Ты говоришь так, будто я только этого и хотела, — прошептала она. — А разве нет? Думаешь, я поверю, что твой обожаемый патрон просил твоей руки, а ты позволила ему себя умолять? Даже не представляю с чего я взял, что Маргарет Элизабет Стирлинг соблазниться перспективой провести остаток своих дней облаченной в бархат и драгоценности и путешествуя из одного дворца в другой… Обуявшее Лайнела бешенство поднималось все выше и выше, почти не позволяя ему дышать. Теодора смотрела на него со смесью ярости и глубокой печали. — Я не знаю как поступила бы Маргарет Элизабет Стирлинг, — наконец ответила она. — Но решение принимала не Теодора. Это лишь то, что от нее ждут. — Как ты можешь быть настолько цинична? — воскликнул Лайнел. — Ты смеешь смотреть мне в глаза и говорить, что чрезвычайно опечалена тем, что должно произойти между вами двумя? Ты действительно считаешь меня полным идиотом, способным поверить в эту чушь? — А, похоже, ты до сих пор считаешь меня манипуляторшей. Для тебя, если я что-то делаю, то действую согласно какому-то плану, верно? Она злилась, но в голосе слышалось больше боли, чем ярости. Лайнел открыл было рот, чтобы выпустить очередную шпильку в ее адрес, но умолк, вспомнив то, на что поначалу не обратил внимания. Когда Теодора произнесла «Я выхожу замуж за князя Драгомираски», радости в ее голосе было не больше, чем у леди Лилиан перед свадьбой с Арчером. — А ведь ты не любишь этого типа. Ты любила его отца, князя Ласло, будучи еще ребенком. А теперь ты считаешь себя обязанной принять его предложение… — Я еще в Новом Орлеане говорила тебе, что ты ничего не знаешь о Драгомираски, — напомнила Теодора. — То, что меня соединяет с Его Королевским Высочеством… гораздо сильнее, чем ты думаешь, Лайнел. Я им жизнью обязана. — Как это ты им жизнью обязана? Что могла для тебя сделать эта династия, чтобы ты жертвовала своим счастьем ради преданности их семье? — Все, — вполголоса ответила Теодора. — Прежде, чем в моей жизни появился князь Ласло, я была никем… меньше чем никем. Двадцать лет назад он купил меня на невольничьем рынке Анталии, в Турции, — пояснила она растерявшемуся Лайнелу. — Однажды он просто появился у торговой точки моего хозяина вместе с супругой, леди Альминой, но наша встреча не была случайной: они искали меня после того, как леди Альмина видела меня в своих снах. Князь Ласло заплатил за меня пятьсот монет, целое состояние, учитывая, что я была всего лишь девчонкой. Он сделал это потому что его жена считала, что я стану ключевой фигурой в их будущем. С тех пор князь заботился, чтобы я ни в чем не нуждалась, получила прекрасное образование и потом, когда их наследник достигнет совершеннолетия, связала с ним свою жизнь так, как он в свое время с леди Альминой. Именно она рассказала мне об этом перед смертью, у могилы своего супруга. Я обязана дать им наследника, Лайнел. Это — моя часть сделки. — Ушам своим не верю, — воскликнул Лайнел, встряхнув головой. — Да рабство было отменено уже почти век назад! Сколько бы он за тебя не заплатил, ты — не его собственность! — Я всегда буду его собственностью. Я поклялась своей душой, что пока жива, буду служить Драгомираски. Я никогда не смогу его оставить, ни по какой причине… — Ни по какой? — тоном ниже спросил Лайнел. — Даже ради меня? Вопрос показался ему нелепым едва он его произнес. Какая женщина в своем уме откажется от принца ради него? Это же смешно. Но к его удивлению, Теодора не рассмеялась. — Ты не услышал ничего из того, что я тебе говорила, — произнесла она. — Все, что ты услышал, это мое решение выйти за Драгомираски, несмотря ни на что. Ты ни на секунду не задумался о том, что и у меня сердце разрывается при мысли о том, что мы должны с тобой расстаться… — Так не делай этого! — Лайнел подошел ближе. — У тебя еще есть время передумать! Рядом нет никакого Драгомираски, никто не узнает о твоем исчезновении пока не станет слишком поздно, чтобы нас найти. — Ты предлагаешь мне с тобой сбежать? Ты правда думаешь, что мы сможем скрыться от одного из самых могущественных людей планеты? — Сможем, если будем вместе. Я серьезно, Теодора… — А потом? — настаивала она. — Что с нами будет, если нам удастся скрыться? Будем всю жизнь сидеть в пещере? — Я не говорю сейчас о будущем, говорю о настоящем. Нашем настоящем, Теодора, нас двоих. Ты же не можешь вот так просто просить меня уйти. Потому что я… Слова застряли у него в горле и Лайнел замолчал, Теодора устало провела ладонью по лицу. — Ты снова думаешь только о себе, о своих собственных интересах. Это все, что тебя волнует: добиться своего, во что бы то ни стало… — Я люблю тебя, — вдруг произнес Лайнел, прервав девушку на полуслове. — Будь ты проклята, я так люблю тебя, что мне больно даже думать об этом, но… я отказывался это признавать, потому что приходил в ужас от того, что со мной происходит то, что мне всегда казалось абсурдом, — он удрученно покачал головой. — Теперь же сопротивляться бесполезно, ты такая же изворотливая лгунья как и я, но несмотря на все это я люблю тебя. Если хорошо подумать, то, может, именно за это я тебя и люблю, потому что никто не может искоренить свои дурные привычки и наклонности. Ты навсегда останешься моей дурной привычкой, сколько бы принцев за тобой ни охотилось. Я не смогу отказаться от тебя, как не смогу отказаться от себя самого… — Ты только что описал мои собственные чувства, — с полными слез глазами ответила Теодора. — Я знаю, что ты сделан из того же теста, что и я, но то, что мы оба это поняли, ничего не меняет и не дает нам права… Прежде, чем девушка смогла закончить фразу, Лайнел обхватил ее голову руками и поцеловал с таким отчаянием, что ее охватила дрожь. Теодора попыталась его оттолкнуть, но не смогла помешать ему прижать себя к стволу дуба, налегая всем телом и целуя с таким жаром, что, казалось, еще чуть-чуть и вспыхнет пожар. Лишь через несколько секунд Лайнел заметил, что она плачет и трепещет в его руках словно птица. Очень медленно мужчина отстранился и посмотрел ей в лицо. В его глазах было столько же слез, сколько и в ее. — Я не могу от тебя отказаться, ты слышишь меня? — настаивал он, хватая ее за плечи. — Можешь улыбаться своему князю, говорить ему то, что он желает услышать, повторять себе самой, что все делаешь правильно, но мы оба будем знать, что ты окажешься в клетке, причем ты сама себя туда и помещаешь. Сейчас у тебя еще есть время обрести свободу. — Невозможно обрести то, чего никогда не имел. Вчера ночью, на болоте, мне захотелось поверить, что для нас еще существует надежда… но когда мамбо рассказала нам, что ее народ сделал для Виолы и о цене, которую они отплатили за преданность… — Да кому какое дело до того, что там решила сделать кучка безумцев? Проблема не в нас, а в тебе! Виола мертва, а мы пока еще живы! — Я знаю, — прошептала она, протягивая руку и проводя ею по его лицу. — Поэтому знаю, что принимаю правильное решение… я хочу, чтобы ты остался жив… Он снова поцеловал ее. На этот раз медленно, но когда попытался обнять, Теодора резко вырвалась и побежала к дому. И все, что ему оставалось — это стоять под сенью дубов и наблюдать как с каждым мгновением увеличивается дистанция, отделяющая его от той, кого он любил больше жизни. Глава 32 Александр, Оливер и Вероника сразу поняли, что что-то не так, но проявили достаточно такта, чтобы не задавать вопросов. Когда они пересекали темные сады, Теодора украдкой утирала слезы. Вероника вопросительно взглянула на Лайнела, но тот лишь молча мотнул головой, не желая голосом выдать свое волнение. Через пару минут они дошли до первых деревьев, отделяющих территорию отеля от болот и стали пробираться сквозь заросли, осторожно обходя корни дубов и лужи застоявшейся воды, пока не дошли до места назначения. Обмотанный одеялами сверток, который бывшие рабы прислонили к одному из кипарисов, был похож на завернутый в саван труп. Слишком взволнованные, чтобы говорить, они впятером подхватили статую и, стараясь удержать равновесие, направились к Ванделёру. К счастью, на пути им не попался никто из жителей деревни, даже света в окнах хижин не было. Александр обратил внимание, что было новолуние, точно так же, как и в ночь кораблекрушения «Персефона». Подобное совпадение не могло не внушать некоторых опасений. — Будьте осторожно, поднимаясь на борт. По-моему, древесина не сможет долго выдерживать наш вес, — тихо предупредил он, когда они добрались до причала. Бриг был похож на скопление теней во мгле, вокруг него явственно ощущалась аура опасности. — Думаю, лучше покончить со всем этим как можно раньше, — прошептал профессор, — здесь есть что-то, от чего бросает в дрожь. — Ты прав: находиться рядом с ним гораздо хуже, чем наблюдать с берега, — в тон ему прошептал Оливер, поднимаясь по трапу. — А уж этот всепроникающий смрад гниения! Из-за ущерба, нанесенного обшивке «Персефоны» хлынувшей во время кораблекрушения водой, палуба опасно накренилась на правый борт, и англичане с трудом пробирались по наклону вверх к противоположной стороне брига. Лишь положив, наконец, ростру на палубу, они решились беспокойно оглядеться вокруг, и от увиденного содрогнулись. Впечатление зараженного паразитами разлагающегося трупа, которое создавалось при свете дня, с наступлением ночи лишь усилилось, словно теперь, в темноте, стало очевиднее наличие тысяч крошечных, заселивших остов корабля организмов. — Из всех ситуаций, в которые мы попадали до сих пор, эта мне кажется самой ужасающей, — пробормотала Вероника, с отвращением глядя на свои пальцы, испачканные чем-то липким при попытке ухватиться за поручни. — Это хуже, чем кладбище… гораздо хуже. На кладбище, во всяком случае, трупов не видно. — Здесь тоже, — напомнил профессор, который, впрочем, вовсе не выглядел спокойным. — Не думаю, что обнаружим скелет одного из моряков, особенно учитывая то, что бриг наверняка осмотрели люди, вытащившие его из воды. Тела погибших, скорее всего, до сих пор покоятся на дне реки. — Ну, это если только они не решат сегодня ночью выйти прогуляться, — тихо добавил Оливер. — Лучше нам поторопиться, Александр. Мы и так уже слишком долго испытываем наше везенье. Профессор не мог не согласиться с его словами и жестом попросил по-прежнему молчавших Лайнела и Теодору помочь подтащить ростру к носу корабля. Приблизившись к остаткам разрушенного капитаном Вестерлеем бушприта, они, тяжело дыша от усилий, поставили статую на ноги, прислонив ее к опоре. Александр достал нож и разрезал веревки, которыми были обвязаны слои одеял. Сдернув покровы, они, наконец, увидели лицо Персефоны, Виолы и Мюриэль и застыли в почти благоговейном молчании. Мамбо была права, Шарль Эдуард Делорме тоже: в этой скульптуре было что-то зловещее. Алекс понял это, как только взглянул на нее. Черты были прекрасны, без сомнений, взгляд чист, невероятные голубые глаза…., но исходившая от нее угроза была настолько ощутимой, что все пятеро покрылись гусиной кожей. — Постарайтесь не прикасаться к ней, — предупредил Лайнел, когда Александр протянул к статуе руку, чтобы снять оставшиеся покровы. — Мамбо Альма сказала, что для нашего же блага к ней лучше не приближаться. — И что же нам теперь делать? — спросил Оливер. — Мы их воссоединили, Персефона вновь на борту… Но как мы узнаем, что все кончено? — Возможно, это никогда не закончится, — произнесла Теодора. — Если даже колдунья не смогла… Она так и не успела закончить фразу. Александр вдруг поднял ладонь, и когда все обернулись к нему, то увидели, как застыло его лицо. Взгляд профессора был прикован к противоположной стороне судна, к чему-то полуразрушенному и покрытом водорослями. Когда-то там были каюты. Они вдруг поняли, что привлекло его внимание: через уцелевшие стекла виднелся слабый свет. — Господь всемогущий, — прошептал Оливер, медленно подходя к профессору. — На «Персефоне» есть кто-то еще? Как мы могли этого не заметить? — Думаешь, это кто-то из рабочих, вытаскивавших бриг на поверхность? — спросил Лайнел. — Очень в этом сомневаюсь, — тихо ответила Вероника. — Мужчина, с которым мы разговаривали, плевать хотел на «Персефону». Он не знал истории корабля, единственное, что его интересовало, — это хорошенько подзаработать на буксировке. Не вижу смысла в том, что он вдруг решит тут сидеть всю ночь и заботиться о сохранности судна. — Есть только один способ все выяснить, — сказал Александр и как можно тише пошел к корме. От его спутников не укрылась ни осторожность его шагов, ни нож, который он, по-прежнему, держал в руке. Разумеется, все последовали за ним. В той части корабля покрывающая палубу грязевая короста была гораздо толще, возможно, потому, что корма, по словам Хэдли, все это время была погружена в речной ил. Стараясь не потерять равновесие на скользких досках, Александр дошел до едва державшейся двери в маленькую каюту… и застыл на месте. Внутри кто-то был, хотя, как и догадывалась Вероника, вовсе не сотрудник судоходной компании. На столе стояла маленькая масляная лампа, бросая тени, не позволявшие различить черты лица, но было понятно, что это женщина. Волосы у нее были длинные, убеленные сединой и заплетенные в косу, переброшенную через плечо. На женщине была лишь сорочка и голубая шаль. — Доброй ночи, профессор, — поздоровалась она. — Я уже начала задаваться вопросом сколько мне еще придется ждать, но была уверена, что вы меня не подведете. Вы очень сообразительны.