Все началось еще накануне вечером. Один из конкурирующих каналов решил, невзирая на время года, проявить активность и выпустил первую серию нового реалити-шоу «Последнее искушение». Шум поднялся большой. Подключились вечерние газеты, и интерес к участникам был создан еще до начала показа сериала, что всегда хорошо. Шеф позвонил в начале двенадцатого, вечером. Клас сидел на балконе вместе с Линдой, держа в руках бокал вина. Когда у него зазвонил телефон, Линда вздохнула, а когда он сказал, что придется ответить, встала и ушла в комнату. – Ты смотрел вчера «Последнее искушение»? – спросил шеф, не поздоровавшись и не извинившись за поздний звонок. – Нет, – честно ответил Клас. Вероятно, ему следовало посмотреть, наверняка есть такие, кто считает, что в его обязанности, как ответственного за программы, входит смотреть хотя бы премьерные программы конкурентов, но он был занят другим – семьей. – У них получилось хорошо? – Рейтинг 412 000! 18,7 процента зрителей от 15 до 44. Больше всего просмотров у целевой группы. Клас молчал. Что он мог на это сказать? Это хорошо, особенно в конце июня. Очень хорошо. Их собственные программы с таким количеством просмотров можно сосчитать по пальцам одной руки. Если ампутировать два пальца. Или три. Действительно отличные цифры. Разумеется, уже достаточно плохо, что конкурент вырвался вперед, но оказалось, что ситуация еще хуже. – Разве нам не предлагали эту программу? – спросил шеф тоном, говорившим, что ответ ему известен. – Предлагали, – подтвердил Клас. – Я отказался. Единственная реакция – молчание. Будто вопрос «почему» настолько очевиден, что его не требуется задавать. – Я отказался не совсем от той программы, которую показали вчера, – проговорил Клас, чувствуя, что звучит более оборонительно, чем ему хотелось. – Они внесли целый ряд изменений, улучшений. – Откуда ты знаешь? Ты же не смотрел программу. – Я слышал об этом от продюсеров. Они те же, что делают для нас «Жен с Манхэттена». – А у нас они эти изменения внести не могли? Его компетентность открыто поставлена под сомнение. Не в первый раз и, наверное, не в последний. Разговор закончился пятью минутами позже на том, что они договорились встретиться сегодня утром. В девять часов. Первая встреча в этот день. Клас пришел из мира продюсерских компаний. Там он в течение многих лет собирал команды, продавал идеи, находил нужного человека на нужное место для решения возникавших проблем. Однако содержание не являлось его сильной стороной. И никогда ею не было. Когда-нибудь это, вероятно, вскроется. Возможно, сегодня. Двое его предшественников на должности ответственного за программы продержались, соответственно, четыре и девять месяцев. На канале говорили, что это единственная должность, имеющая в офисе кресло с катапультой. Поэтому нельзя было отрицать, что, покидая квартиру, он слегка нервничал. Вместе с тем он уговаривал себя, что отказался от идиотского реалити-шоу, а не, скажем, от «Битлз». Он нажал кнопку вызова лифта. Ничего не произошло. Снова нажал. Полная тишина в шахте лифта. Кто-нибудь не закрыл дверь или что-то испортилось. Дьявол. Он почти бегом двинулся вниз по лестнице, ощущая стресс по нескольким причинам. Первая – утренняя встреча. Вторая – убийства участников реалити-шоу. И Мирослав Петкович, и Патриция Андрэн выступали на их канале. Правда, Андрэн участвовала в шоу «Мать-одиночка в поиске» еще до того, как он стал отвечать за программы. Им стали звонить журналисты, стремившиеся узнать детали со съемок, личные воспоминания. Не осталось ли что-нибудь за рамками материала, которым они снабжали прессу в течение сезонов? Что-нибудь эксклюзивное? Клас переадресовывал их в продюсерскую компанию. Он ничего не мог сказать ни о Мирре, ни о Патриции – ни с кем из них он не встречался и, честно говоря, едва знал, кто они такие. Программы, в которых они участвовали, он не смотрел. Впрочем, отдельные фрагменты иногда просматривал – по обязанности, но ни за что не стал бы досматривать серии до конца. Как и любой другой сотрудник канала. Это считалось телевидением для идиотов, для продажи рекламы. Цинично построенные программы с жестким отбором участников создавались для того, чтобы во взаимовыгодном сотрудничестве с вечерней прессой привлекать правильную публику и получать максимум медийного пространства. Подобные высказывания даже не вызывали споров. Все об этом знали, придерживались одного мнения. Однако он чувствовал, что даже здесь канал ожидает от него большего. Поговаривали о часовом специальном выпуске, посвященном обеим жертвам, где можно смонтировать фрагменты старых интервью с личными размышлениями друзей и членов семьи. Иными словами, о программе, посвященной их памяти. Словно они были звездами спорта или политиками. Что-то собой представляли. Положим, это тоже цинично. Естественно, они что-то собой представляли, и ужасно, что погибли два молодых человека, но… Программа памяти. Соберись. Он распахнул ведущую к парковочному гаражу под домом металлическую дверь и свернул налево. Вытащил из кармана ключи от машины и уже собирался открыть свой «Лексус», когда увидел его. Озираясь в пустом гараже, он громко перебирал всевозможные ругательства. Он просто не верил своим глазам. Ему не выехать. Прямо позади его машины припарковался какой-то идиот. Причем вплотную к «Лексусу» стояла не самая обычная машина. А проклятый здоровый жилой автофургон. 40 Стрелки часов не достигли еще и половины девятого, а Торкель чувствовал, что уже проголодался. Будильник прозвонил в четверть шестого. После короткой пробежки по еще не проснувшемуся Стокгольму, душа и довольно скудного завтрака Торкель поехал на остров Кунгсхольмен, в Управление полиции. Раньше он оправдывал пустой холодильник своим частым отсутствием, но сейчас это не соответствовало действительности. Они пробыли в Ульрисехамне менее двух суток – недостаточно долго для того, чтобы что-нибудь испортилось. Правда заключалась в том, что ему все труднее становилось есть в одиночку. Просыпаться одному, засыпать одному. Жить одному. Ощущение одиночества усилилось после известия о помолвке Ивонн и Кристофера. Осенью они поженятся, на хуторе в Бергслагене, где родился Кристофер. Скромная свадьба. Его они едва ли пригласят. Он желал бывшей жене всего самого хорошего, но ее переход к долговременным любовным отношениям еще больше высветил то, насколько далек от них он сам. Ему пришлось признать, что с Урсулой ничего не выйдет. После свадьбы Билли они оказались у нее в номере с бутылкой шампанского. Но когда бутылка опустела, Урсула ясно дала ему понять, что хочет, чтобы он ушел. Продолжать тосковать и надеяться бессмысленно. Есть еще Лисе-Лотте. Их поцелуй был потрясающим, нес в себе обещание чего-то большего, но он покинул Ульрисехамн, даже не позвонив ей. Обещал и не позвонил. Женщинам такое не нравится. Она ему тоже не позвонила. Значит, поцелуй можно было считать одноразовым явлением. На работу он приехал раньше всех остальных. Наслаждался тишиной, готовясь к утренней встрече с прессой. У полиции имелись пресс-секретари, и большинство отделов пользовалось их услугами, а он нет. В девять часов он встретился с третьей государственной властью. Как он и ожидал, журналистов собралось больше, чем в Ульрисехамне. Намного больше. Камеры на штативах. Лес микрофонов, прикрепленных на столе, за который он сел. Ничего особенно нового он рассказать не мог. Третья убитая, плюс серьезно пострадавшая, но живая молодая женщина. Личности уже установлены. Все собравшиеся, скорее всего, знали о сестрах Юханссон столько же, сколько полиция, если не больше, так что последовавшие за его кратким обзором вопросы были исключительно вариациями на одну и ту же тему. Где и почему? Что произошло с Эббой? Когда они смогут с ней поговорить? Почему она осталась в живых? Им, как ни странно, удавалось по-прежнему утаивать от прессы деталь о тестах, которые приходилось проходить жертвам, и никто, похоже, не заходил на их аккаунты в социальных сетях или, во всяком случае, не связал убийства с появившимися там краткими результатами тестов. Они не знали, что Эбба получила зачет, и Торкель не намеревался им об этом рассказывать, поэтому через несколько минут, в течение которых вопросы, казалось, просто повторялись, он завершил встречу, пообещав сообщить журналистам новые сведения, как только в деле произойдет сдвиг. Торкель решил подняться к себе в отдел по лестнице и по пути наверх почувствовал, что голоден. Когда он вошел в комнату для ланча, Билли как раз наливал там себе чашку кофе. Он приветственно кивнул Торкелю и пригубил горячего напитка. – Привет, ты только что пришел? – Нет, я общался с прессой. Торкель подошел и открыл холодильник. Бросил взгляд на Билли, который отпил еще глоток, подавил зевок и потер глаза. – Ты в порядке? – спросил Торкель, доставая из холодильника масло и сыр. Вообще-то Билли не отличался тем, что лишался сна под воздействием расследований, которыми они занимались, но ведь никогда не знаешь, что произойдет. Бывает, какая-нибудь деталь задевает за живое. Лучше спросить. – Да, а что? – с удивлением произнес Билли. – Ты выглядишь немного усталым. – Вот оно что… Нет, все нормально. Просто вчера поздновато лег. – Ладно. Торкель открыл дверь большой кладовки и достал оттуда пакет хрустящих хлебцев. – Как идут дела? – поинтересовался он. – С чем? – Со всем. С работой. – Телефонные компании пообещали прислать распечатки как можно скорее, а снимки с пунктов оплаты я, в случае удачи, получу сегодня в первой половине дня и тогда смогу начать проверять автофургоны. – Скажи, если тебе понадобятся люди в помощь. Билли кивнул. Скорее всего, понадобятся. Пунктов оплаты на подъезде к Стокгольму много, да еще нет точного времени. Даже если бы они знали, что́ ищут, пришлось бы пересмотреть много материала. У Торкеля зазвонил телефон. Он воткнул нож для масла в упаковку маргарина и ответил, а Билли тем временем вышел из комнаты вместе с чашкой кофе. Тридцатью секундами позже Торкель закончил разговор, набрал номер Ваньи и спросил, где она находится. Звонили из Каролинской больницы. Можно ехать разговаривать с Эббой Юханссон. 41