Мужчина медленно повернул голову к Страндбергу, потом обратно к Торкелю, медленно поднимая обе руки над головой. – Вам незачем так утруждаться. Я здесь для того, чтобы сдаться, – проговорил он и улыбнулся. Ни на одной фотографии из имевшихся в Комнате он не улыбался, и Торкель отметил, что благодаря улыбке он перестал быть обыкновенным и неприметным. Он сделался отвратительным. Полукруг полицейских подошел на несколько шагов ближе. – Вставайте. Никаких резких движений, – донеслось от Страндберга. Мужчина кивнул и начал вставать со скамейки. – Ложитесь на пол, – продолжил отдавать приказания Страндберг, когда мужчина поднялся. Продолжая держать руки над головой, он ловко опустился на колени и осторожно повалился вперед. Уперся ладонями в пол и очутился на животе. Два полицейских с краев подбежали к нему, каждый со своей стороны. Остальные следили за Лагергреном с поднятыми пистолетами, готовые к малейшему движению. – Вы Давид Лагергрен? – снова спросил Торкель, на этот раз более сурово. – Да, я понял, что вы меня ищете, – раздражающе спокойно ответил Лагергрен. Один из полицейских тем временем поставил колено ему на спину, а второй схватил его вытянутые руки, отвел их ему за спину и надел наручники. Торкель убрал пистолет в кобуру. Полицейские начали обыскивать лежавшего на полу мужчину. Закончив, они поставили его на ноги. Торкель подошел к нему. – Что вы хотите? – спросил он. – Сдаться, – ответил Лагергрен. – Вы же меня искали? Или я ошибаюсь? – добавил он. Он снова улыбнулся. На этот раз он выглядел не просто отвратительным. Он улыбался, как человек, по-прежнему держащий все под контролем. 78 Давид Лагергрен сидел за столом в комнате для допросов с голыми стенами, которая выглядела приблизительно так, как он себе и представлял. Простой деревянный стол, пустой, за исключением какой-то записывающей аппаратуры на одном конце, возле светло-серой стены. Четыре стула, окна с матовым стеклом, никаких занавесок, на потолке три лампы дневного света. Стены пустые, кроме одной стороны, где имелось стекло с высокоотражающей поверхностью. Давид был почти уверен в том, что это реальный вариант того окошка, которое он видел в массе американских полицейских фильмах. Картину завершал стоявший у двери и неотрывно смотревший на него полицейский в форме. Сидеть на допросе ему еще не доводилось. Он вообще никогда не имел дела с полицией, за исключением отдельных рутинных проверок трезвости и наличия водительских прав на дороге. Он был убежден, что в газетах напишут о том, что он раньше не был судим. Это укрепит его позицию. Заставит большее количество народу прислушаться к нему. Он – не закоренелый преступник. Это важно. Он знал, как сам реагировал, читая о людях, подвергшихся ужасным вещам, застреленных, заколотых ножом, избитых или изувеченных каким-то иным образом. «Жертва полиции уже знакома». Сочувствие и сострадание сразу уменьшались. Закрадывалось ощущение, что человек, наверное, получил по заслугам. Думалось: разборки. Криминальное поведение, приведшее к наказанию. С ним будет по-другому. Хорошее образование, постоянная должность, отсутствие судимости. Человек, которому можно сочувствовать, хоть его и подозревают в преступлении. Дверь открылась, и вошли два человека. Одного он узнал – тот же мужчина, что был на входе. Проще говоря, начальник. Пришедшую с ним женщину он раньше не видел. Молодая, тридцать пять, возможно, моложе, но она выглядела усталой и измученной, что могло добавить несколько лет к ее фактическому возрасту. Под мышкой она держала толстую папку, в которой, как он предположил, речь идет о нем. Полицейский в форме оставил их. – Здравствуйте, Торкель Хёглунд, это Ванья Литнер, – сказал начальник, когда дверь закрылась, и кивнул в сторону молодой женщины. Безо всякой необходимости, в комнате не было никого другого, кого еще могли бы звать Ванья Литнер. Давид улыбнулся обоим. Они уселись напротив него. Ванья положила папку перед собой на стол, а Торкель потянулся к магнитофону, стоявшему на конце стола. Он произнес сегодняшнюю дату, сказал, кто присутствует в комнате, и спросил, правда ли, что Лагергрен отказался от юридической помощи во время допроса. Давид кивнул. – Пожалуйста, отвечайте словами, для записи, – попросил Торкель. – Вы отказались от юридической помощи? Давид слегка наклонился в сторону, поближе к записывающему устройству. – Да. – Вам незачем наклоняться ближе, оно улавливает все, что произносится в комнате, просто говорите нормально. Давид опять кивнул и посмотрел на Ванью, которая открыла лежавшую перед ней папку. У него перед глазами замелькали снимки, карты, отчеты и распечатки, когда она быстро пролистала материал и, похоже, разделила его на пачки поменьше, выдвинув отдельные части в сторону так, что получился маленький толстый веер. Очевидно, она остановилась на одной фотографии и положила ее на стол перед ним. Давид посмотрел на снимок. Патриция Андрэн. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он позвонил ей и попросил об интервью. Она так обрадовалась. Показалась воистину приятной девушкой. Жизнерадостной и оптимистичной. Особенно учитывая то, через что она прошла. Полной решимости постараться помочь тем, кто пребывает в такой же ситуации, в какой находилась она – с избивавшим ее женихом, и сделать все, чтобы сыну жилось лучше. – Может, начнем с нее? – спросила Ванья, пододвигая фотографию ближе к нему. Он оторвался от фотографии и встретился с Ваньей взглядом. – Вы знаете, кто это? – поинтересовалась Ванья, кивая на снимок. Давид по-прежнему не отвечал. Ванья поставила на фотографию палец и несколько раз постучала, будто он не понял, о чем она спрашивает. – Я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом, – четко заявил он. – Он у нас больше не работает, – коротко сказал Торкель. – Вы знаете, кто это? – повторила Ванья, снова постучав по снимку. – Я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом. Он увидел, насколько рассердил Ванью его ответ. Ее глаза буквально потемнели. Торкель тоже рассердился, предположил он, но он это лучше скрывает. – Это исключено, – почти выпалила Ванья. – Вы будете разговаривать с нами. – Нет, я буду разговаривать только с Себастианом Бергманом. Торкель, быстро обдумав, протянул руку и выключил магнитофон. Потом он немного посидел, глядя куда-то вдаль, и с глубоким вздохом обратился к коллеге: – Мы можем на минутку…? Ванья, не говоря ни слова, встала и сердитым шагом направилась к двери. – Мы скоро вернемся, – сказал перед уходом Торкель. Несколькими секундами позже вернулся полицейский и занял свое место у двери. Давид снова попробовал ему улыбнуться. Улыбка осталась без ответа. Когда Торкель вышел из допросной, Ванья стояла в коридоре, прислонясь к стене, со скрещенными на груди руками. Дождавшись, пока полицейский скроется внутри, Торкель подошел к ней. Он сдержал импульс положить ей руку на плечо, ему подумалось, что она стряхнет ее. – Я знаю, что ты собираешься сказать, – опередила она его. Вероятно, правда. – Мы должны заставить его разговаривать, – произнес Торкель. – Мы пытались всего минуты две. – Ты считаешь, он передумает? Ванья ответила не сразу. Она стиснула зубы и еще крепче прижала руки к груди. Нет, Давид Лагергрен не передумает – в этом она не сомневалась. Ничто в его психологии на это не указывало. Себастиан Бергман бросил ему вызов, оскорбил его, унизил, что угодно. Совершенно естественно, что он хочет разговаривать только с ним. Опять померяться с ним силами, снова победить. Ответь она «да» на вопрос Торкеля, он бы знал, что она лжет. Но сказать как есть нельзя. Это в каком-то смысле развяжет Торкелю руки и позволит взять Себастиана обратно. Ответом «нет» она бы это санкционировала. – Я не знаю. – Помогать принимать решение, которое, как она в глубине души знала, ему придется принять, она не собиралась. – Я должен взять Себастиана обратно, – мягко проговорил он и на этот раз положил руку ей на плечо. Она ее не стряхнула. – У меня нет выбора, Ванья. Она мрачно кивнула. Он прав. Там, внутри, сидит серийный убийца. Самый жуткий из всех, с какими они сталкивались. Убийца, которому, кроме того, удалось с помощью трюка прорваться в СМИ и даже обзавестись кое-какими сбитыми с толку сторонниками. Торкелю необходимо раскрыть это дело. Довести до обвинительного приговора. Ошибки должны быть сведены к нулю. Личные мотивы принимать во внимание нельзя. Она это понимала. У него действительно нет выбора. – А у меня он есть, – сказала она и, серьезно посмотрев ему в глаза, распрямилась и пошла по коридору. – Ванья… – услышала она сзади, но звука шагов не последовало, значит, он за ней не пошел. – Ванья, не уходи просто так. Остановись, чтобы мы смогли хотя бы поговорить. Она отрицательно покачала головой. Если она остановится, он сумеет ее уговорить. Поэтому она пошла дальше.