– Она ещё не оправилась, иначе он бы обязательно упомянул об этом, – пробормотала я. – А что-нибудь ещё... Что это такое? – Как видишь, вырезка из газеты. – Тяжёлые брови Эмерсона во время чтения сошлись на переносице. Я протянула руку, и Эмерсон передал мне бумагу, прошипев: – О, будь оно всё проклято. Это оказалась короткая заметка из каирской англоязычной газеты, датированная несколькими днями позже нашего отъезда, и в ней сообщалось, что из Нила извлекли тело. Мужчина среднего возраста, пяти футов десяти дюймов роста, но точная идентификация ещё не произведена, так как на теле не обнаружено никаких личных вещей, а лицо было неузнаваемо. Полиция обратилась за помощью к населению с просьбой сообщить о лицах, подходящих под это описание и отсутствующих в своих обычных местах обитания. – Мистер Шелмадин! – воскликнула я. – Мы должны немедленно связаться с Каиром, Эмерсон! – Если вы сделаешь шаг в сторону телеграфа, я запру тебя, – щёлкнул зубами Эмерсон. – Сдержи своё возмутительное воображение, Пибоди. Описание может соответствовать половине мужского населения Египта. – Он не вернулся в свой дом, Эмерсон; так говорил Риччетти. Требуется приблизительно три дня, чтобы тело поднялось на поверхность из-за образования газов. Яростный жест Эмерсона предупредил меня о возвращении Нефрет. – Газы? – повторила она. – О чём ты говоришь, тётя Амелия? – Ни о чём. – Эмерсон скорчил мне гримасу. – Один из принципов уголовного расследования, – объяснила я, зная, что, если я не скажу ей, она пойдёт расспрашивать Рамзеса, а уж он будет более чем счастлив возможности пустить пыль в глаза. Нефрет уселась и скрестила тонкие лодыжки. – Что за газы, тётя Амелия? Я наблюдала это явление, но никогда не понимала его причины. Эмерсон вскинул руки и с грохотом удалился, предоставив мне объяснять процессы разложения. Нефрет слушала с интересом и задала множество уместных вопросов. На следующий день рано утром мы спустились на берег. Думаю, что Эмерсон хотел уйти один, но эта надежда была обречена с самого начала. Кратко приказав мне остаться (приказ, который я бы категорически отказалась выполнять, о чём он отлично знал), он, тем не менее, не мог воспрепятствовать мне сопровождать его, и я была полна решимости пойти, потому что подозревала, что он собирался исследовать нечто важное и не желал поделиться со мной. Рамзес выказал ничуть не меньшую решительность, и, как только Эмерсон уступил Рамзесу, ему пришлось согласиться и на просьбу Нефрет. Единственной, кто остался на судне, оказалась мисс Мармадьюк, потому что она являлась единственной, кто должен был подчиняться его приказам. Вручив ей пачку листов, Эмерсон попросил её переписать их. Я не слышала, чтобы Эмерсон рассказывал Абдулле о своих планах, но, должно быть, он нашёл способ сделать это, поскольку Абдулла уже ждал его. Я также пришла к выводу, что Абдулла не ожидал моего прибытия, так как не мыл ослов. Эмерсон долго ругался, когда я настояла на мытье. Но исключительно по привычке: Эмерсон всегда добр к животным, а о бедных маленьких ослах никогда не заботились должным образом. Я довела этот процесс до уровня искусства. Потребовалось меньше часа, чтобы вымыть животных, нанести мазь на язвы под грязными чепраками и заменить их чистыми, которыми я заблаговременно запаслась. Рамзес помогал с лечением. Нефрет держала головы ослов и что-то сочувственно нашёптывала им в уши, и, признаюсь, животные вели себя намного лучше, чем обычно, когда их мыли. Эмерсон неустанно жаловался, пока мы усаживались на ослов. – Если бы у нас был автомобиль... – снова начал он. – Послушай, Эмерсон, будь благоразумным, – прервала я. – Зачем нам автомобиль в Луксоре? Там нет дорог. Ответ Эмерсона я не расслышала, потому что его осёл, продолжая капризничать из-за непривычного омовения, сорвался в рысь. Как я и предполагал, нашим пунктом назначения оказалась деревня Гурнех. Нам и раньше приходилось получать удовольствие, встречаясь с жителями этого нездорового места. Расположенные на холме возле Дейр-эль-Бахри, деревенские обиталища смешиваются с могилами древних мертвецов. В прежние времена в этих жилищах находились гробницы, и оккупанты сопротивлялись, порой и силой, любым попыткам властей переселить их. Их отношение вполне понятно. Зачем заниматься строительством дома, когда имеется хорошая прохладная гробница? Кроме того, как однажды заметил Эмерсон, люди предпочитают жить неподалёку от работы. Гурнехцы были непревзойдёнными расхитителями египетских гробниц. Другим процветающим промыслом Гурнеха являлось изготовление подделок, которые предлагались туристам и, в некоторых известных случаях, доверчивым археологам, как подлинные древности. Наши с Эмерсоном отношения с гурнехцами осложнялись тем фактом, что часть жителей приходилась родственниками Абдулле. Что частично ставило в неловкое положение и самого Абдуллу. Его преданность Эмерсону (и, надеюсь, могу сказать, мне) была первостепенной, но мы старались избегать мелких неприятностей вроде заключения под стражу племянников и двоюродных братьев. Оставив наших ослов у подножия склона, мы последовали за Эмерсоном по восходящей дорожке, которая вела мимо входов в гробницы и кирпичных домов, а иногда проходила и через внутренние дворы. Эмерсон остановился неподалёку от довольно претенциозного обиталища, превышавшего большинство других по размеру и находившегося явно в лучшем состоянии, чем соседние. Я заметила, что Абдулла отстал, и у меня хватило дыхания, чтобы задать вопрос Эмерсону. – Эмерсон, ты хочешь навестить семью кого-то из родственников Абдуллы? Эмерсон остановился и протянул мне руку. – Малость не в форме, Пибоди? Как дети? – Оба скачут не хуже коз. Они перестали разговаривать... Всемогущий Боже, какой злодейский вид у этих мужчин! Наверное, знакомые Рамзеса. Ответь на мой вопрос. – Какой вопрос? А... Нет. И пошёл дальше, таща меня за собой. Обнесённый стеной внутренний двор находился позади дома. Наше появление заметили; как только мы подошли, дверь дома открылась, и появился человек. Тяжёлая палка в одной руке и мальчик, на плечо которого он опирался, поддерживали его сутулое тело. Подняв голову, он моргнул и каркнул: – Мархаба – добро пожаловать. Это ты, о Отец Проклятий? Даже старые, больные глаза, такие, как мои, без ошибки распознают твою величественную осанку; и рядом с тобой, очевидно, почтенная Ситт, твоя жена, хотя она – лишь смутное очарование прелести… – Да, да, – прервал Эмерсон. – Эссаламу алейкум и тому подобное, Абд эль Хамед. Ты пригласишь нас? – Вы оказываете честь моему дому, – угрюмо ответил Абд эль Хамед. Повернувшись, он перенёс весь свой вес на костлявое коричневое плечо помощника. Мальчик напрягся и прикусил губу; пальцы Хамеда напоминали когти, и ногти сильно вонзились в детское тело. Которого было не так уж много. Я могла бы пересчитать все его рёбра, так как он носил только пару рваных подштанников до колен. Мальчик казался на год или два моложе Рамзеса, хотя возраст таких несчастных, недоедающих и подвергающихся скверному обращению, трудно оценить. Голые голени пестрели синяками, а большой палец на правой ноге был сплошной гнойной раной. Эмерсон видел то же, что и я. Со сдержанным арабским ругательством он отодвинул мальчика в сторону, схватил старика под руку и прошёл в дом. Комната была похожа на любую другую в подобных домах – пол из взрытой земли, стены из глиняного кирпича, высокие и узкие окна. Помимо дивана, стоявшего у стены, единственным предметом мебели был низкий стол. Эмерсон устроил старика на диване, сбросив кур, которые там ночевали, и пригласил меня сесть. – Да, отдохни, уважаемая Ситт, – кивнул Хамед. – Я позову своих женщин, чтобы приготовить… – Не нужно их беспокоить, – мягко прервал Эмерсон. – Я обожаю приобретать древности, Хамед; давайте посмотрим, что у вас есть, а? – Одним длинным шагом он добрался до занавешенного дверного проёма сзади и вошёл в соседнюю комнату. Визг удивления и тревоги приветствовал его появление, и Хамед, чудесным образом оправившись от немощи, вскочил и поспешил за Эмерсоном. За ним последовали мы с Рамзесом и Нефрет. Комната была мастерской, а кричал малыш, которого Эмерсон ухватил за воротник грязной галабеи[89]. На полках, теснившихся на стенах, располагалась коллекция ушебти, скарабеев и других мелких предметов старины. Вокруг валялись простые инструменты торговли – небольшая печь для выплавки фаянса[90], различные формы, долота, резцы и пилки. Эмерсон отпустил ребёнка, сбежавшего через другую дверь. Выбрав предмет с полки, он протянул его мне. – Не так плохо, а, Пибоди? Мастерская Хамеда славится лучшими подделками в ​​Луксоре. Но это – не высший сорт, который предлагается серьёзным коллекционерам, таким, например, как Уоллис Бадж. Рамзес подобрал большого скарабея из зелёного фаянса. – Это действительно неплохо, отец. Однако иероглифы ошибочны. Он скопировал текст Аменхотепа III, но знак совы… Удивительно, но его прервал мальчик, а не Хамед. Вырвав скарабея у Рамзеса, он подступил к нему вплотную, сверкая глазами: – Всё верно, сын слепого верблюда! Я знаю знаки! Эмерсон, казалось, не наблюдал за Хамедом, но его сапог перехватил палку, прежде чем та нанесла удар по голени мальчика. – Так это сделал ты, сын мой? Как тебя зовут? Парень обернулся. Гнев придал воодушевление тонкому лицу; он был бы весьма симпатичным, если бы лицо не искажалось грязью, синяками и угрюмой яростью. – Как тебя зовут? – настоятельно повторил Эмерсон. – Давид. – Ответ последовал от Абдуллы, стоявшего в дверях. – Его зовут Давид Тодрос. Он – мой внук. 4. ИСКРЕННОСТЬ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ХАРАКТЕРНОЙ ЧЕРТОЙ ПРЕСТУПНИКОВ – Что твой внук делает в таком месте, как это, Абдулла? – сурово спросила я. Абдулла потупил глаза под моим возмущённым взглядом. – Это не моё дело, Ситт Хаким. Я бы взял его в свой дом. Но он не согласен. Он предпочитает голодать и получать побои от этого преступника, нежели… – Быть слугой инглизи[91], – прервал мальчик. Его глаза, дикие, как у пойманного животного, метались по комнате. Я стояла в одной двери, а Эмерсон – в другой, поэтому побег был невозможен. Парня загнали в угол, но не заставили сдаться; он поджал губы и плюнул – не в меня или Эмерсона, поскольку не был опрометчивым, но между ног Рамзеса. Выражение лица моего сына заметно не изменилось. Однако я могла бы объяснить Давиду, что он допустил серьёзную ошибку в своих рассуждениях. – Ты предпочитаешь быть рабом этого человека? – бесстрастно спросил Эмерсон. – Инглизи не бьют своих слуг. Губы мальчика скривились. – Они нанимают их, как «принеси-унеси», а затем вышвыривают прочь. А здесь я изучаю торговлю. Я учусь... – Он размахивал скарабеем перед носом Эмерсона. – Знаки верны. Я знаю, что там написано! – Ах, так, – ответил Эмерсон. – Тогда прочитай эту надпись. Она была скопирована с одного из памятных скарабеев Аменхотепа III. Я узнала имена и титулы, которые выкрикивал Давид, указывая на знаки грязным пальцем, но через некоторое время он умолк. Рамзес, несомненно, знавший текст наизусть, открыл рот. Поймав взгляд отца, он снова закрыл его.