– Тебе было больно, Рамзес? Будь откровенен, прошу. Если отрицание не соответствует действительности, то это глупость, а не отвага. – Мне не было больно. Спасибо за вопрос. – Рамзес… – Да, мама? Он напрягся, когда я обняла его, но не от боли, и через мгновение неуклюже обнял меня в ответ. – Спокойной ночи, Рамзес. – Спокойной ночи, мама. Эмерсон ждал в коридоре. – Что сказал Абдулла? – спросила я. – Ничего. Он до умопомрачения переживает за мальчика, но слишком горд, чтобы признать это. Чёртов упрямый старый дурак; он ведёт себя скорее, как англичанин, чем египтянин! Арабы обычно не так сдержанно выражают свои эмоции. Если бы ранее он проявил бо́льшую привязанность к мальчику, Давид мог бы пойти к нему, а не сюда. Я готов принять объяснения Давида до определённого момента, но они не могут объяснить жестокость нападения на него. И я прошу тебя, Пибоди, не начинай выдумывать теории! У меня нет настроения выслушивать их, и я хочу поближе взглянуть на этот фрагмент настенной росписи. Дауд отнёс его в нашу комнату. – Надеюсь, Дауд не вернулся в Гурнех? Я хочу, чтобы он... – Ты считаешь меня полным идиотом? Он на палубе, за окном Рамзеса. Знаешь, Пибоди, сегодня вечером Рамзес показал себя молодцом, согласна? Надеюсь, ты сказала ему об этом. – Мне не нужно было говорить ему об этом. Я только взгляну на Гертруду и присоединюсь к тебе. Гертруда спала или притворялась спящей. Я направилась в нашу комнату. – Она спит. – Или притворяется спящей. – Ах, – улыбнулась я, расстёгивая жакет. – Значит, и тебе в голову пришла такая возможность? – Конечно. Сейчас я готов заподозрить всех и во всём. Что она делала на палубе в обмороке? – Полагаю, она будет утверждать, что её разбудил предостерегающий крик Рамзеса, и что вид крови заставил её упасть в обморок. Я считаю, что мы должны уволить её. Либо она шпионка, и в этом случае опасна, либо невиновна, и тогда представляет собой досадную помеху. Сняв верхнюю одежду, я надела халат прямо на бельё, чувствуя, что разумно быть готовой к действиям на случай, если меня вызовут ночью. Однако Эмерсон не обратил внимания на эту деятельность, которая обычно очень сильно интересовала его. Он наклонился над столом, изучая фрагмент росписи. – Посмотри, Пибоди. – О Боже! – воскликнула я. – Это король, Эмерсон, а не наша королева Тетишери. Немес[112] на голове и урей[113] на лбу… – Именно. От картуша остались только следы, но, вероятно, это – муж Тетишери. Он будет изображён в её могиле, и, вероятно, там же появится и её внук Ахмос, если она доживёт до его правления и будет похоронена им. – Конечно! – Я наклонилась, чтобы повнимательнее рассмотреть. – Красиво, правда? Я понятия не имела, что художники того периода были настолько опытными. Эмерсон нахмурился и провёл пальцами по щеке. – Я тоже. Это заставляет меня задуматься: если... О, дьявол, Пибоди, я не могу докучать тебе лекцией в такой поздний час. Сам факт того, что я не узнаю́ этот фрагмент, является достаточным доказательством того, что он исходит из необнаруженной гробницы. – Конечно, дорогой. Смеем ли мы надеяться, что остальная часть гробницы украшена таким же образом? – Неизвестно. Тем не менее, это, безусловно, часть большой картины. Ты искала то, что пробудит Эвелину? Я думаю, что это лежит перед нами. – То есть, Эмерсон? – вскрикнула я. – Что ты имеешь в виду? – Мы должны начать собирать команду, Пибоди. И нам необходим художник. Картер – превосходный копировальщик, но он не может быть освобождён от других обязанностей. Нам нужна Эвелина, и настало время возобновить карьеру, от которой она отказалась, когда вышла замуж за Уолтера[114]. Он нам тоже понадобится: обнаружатся надписи, а возможно, и папирусы. – Эмерсон зашагал по комнате, сверкая глазами. – Утром я отправлю телеграмму. – Значит, ты предлагаешь это по собственным эгоистичным причинам? Эмерсон остановился и серьёзно посмотрел на меня. – Несмотря на то, что я считаю, что Эвелина обладает редким талантом проникновения в дух и в детали египетской живописи, сейчас ей требуется именно это – отвлечение внимания, тяжёлая работа, похвала. Однако она не согласится, если мы не убедим её, что она оказывает нам услугу. И убедить её в этом должна ты. Слёзы восхищения затуманили мои глаза, когда я с любовью взглянула на Эмерсона. Он такой большой и громогласный, что даже я иногда забываю чувствительность и восприимчивость, которые он хранит глубоко в душе. Мало кто из мужчин так точно понял бы потребности женщины. (Безусловно, Эмерсону часто приходилось напоминать о моих потребностях, но его можно простить за веру в мою уникальность.) Он попал в самое яблочко. Тяжёлая работа, заслуженная признательность, проявление её данного Богом таланта и постоянная угроза опасности для остроты ощущений – вот что требовалось Эвелине, вот чего она тайно жаждала. Я вспомнила некий большой чёрный зонтик. Никто не знал, что Эвелина умеет с ним обращаться, пока она не пустила его в ход, чтобы обезоружить и поймать грабителя[115]. – Эмерсон, ты уловил самую суть, – призналась я. – Утром отправимся на телеграф вместе. Даже если мы не найдём гробницу... – Мы найдём её, Пибоди. – Как? – Уже поздно, дорогая. Идём спать. Я пробудилась на рассвете, воодушевившись, помимо своей обычной энергии, удивительными событиями, ожидавшими меня. Враги, приближающиеся со всех сторон, страдающий пациент, ожидающий моего внимания, Эвелина, которую нужно убедить – и королевская гробница, которую предстоит найти и спасти. Нам, вероятно, придётся сражаться с половиной населения Гурнеха, если – когда! – мы найдём её. Перспективы вырисовывались поистине восхитительные. Оставив спящего Эмерсона, я поспешила в комнату Рамзеса, где обнаружила, что мальчишки не спят, и тихим голосом завела беседу – если её можно было назвать беседой, поскольку, по сути, говорил один Рамзес. После осмотра пациента я решила, что первым делом нужно его накормить. И попросила Рамзеса принести поднос. Это, казалось, изрядно удивило Давида. Видимо, он не привык к тому, что его обслуживают. Он ел с хорошим аппетитом, и когда он закончил, я объяснила, как намереваюсь поступить дальше. После непродолжительной оживлённой дискуссии Рамзес предложил предоставить эту работу ему. Сначала я возражала на том основании, что Рамзесу ещё предстоит продемонстрировать собственную способность мыться, а тем более мыть других, но выражение лица Давида предупредило меня, что он будет драться, как тигр, если я продолжу настаивать. Желательный эффект могли дать только полное погружение в воду и длительное вымачивание, поэтому я предоставила Давида нежной заботе Рамзеса и отправилась завтракать. Остальные к тому времени уже собрались, и после того, как я доложила о состоянии своего пациента, Гертруда нерешительно промолвила: – Я хочу извиниться, миссис Эмерсон, за своё трусливое поведение вчера вечером. Я испытала невероятное потрясение, увидев эту ужасную сцену. Но мне следовало бы лучше контролировать себя. Я обещаю, что в следующий раз подобного не произойдёт. Профессор рассказал мне о бедном мальчике. Мне посидеть с ним сегодня, пока вы занимаетесь археологическими делами? – Не обязательно, – ответил Эмерсон. – Сегодня мне понадобится ваша помощь, мисс Мармадьюк. Собирайте вещи, после завтрака мы переедем в Луксор. – Подозрительно, – пробормотала я после того, как она ушла. – Очень подозрительно, Эмерсон. – Тебе всё кажется подозрительным, Пибоди. – Я не доверяю этой женщине, – заявила Нефрет. – Вечером она поднялась на палубу до меня. Что она там делала? – Не знаю. А что она делала? – спросил Эмерсон, облокотившись на стол. – У неё не осталось времени, чтобы что-то сделать – я почти наступала ей на пятки. Как только она увидела меня, сразу же закричала и упала. Но если бы я не пришла в этот момент, кто знает, что могло бы произойти? – Глаза Нефрет сверкнули. – Не оставляйте её одну с Давидом, профессор. Её предложение посидеть с ним крайне подозрительно. Эмерсон перевёл взгляд с Нефрет на меня и обратно на Нефрет. – Кажется, я слышу эхо, – пробормотал он. – И начинаю задумываться, достаточно ли я силён, чтобы справиться сразу с двумя. Ну да ладно. Man tut was man kann[116]. Полагаю, Рамзес разделяет ваши сомнения по поводу мисс Мармадьюк? Да, естественно. Ну, о Давиде можете не беспокоиться. Один из наших людей останется на страже, и пока я не буду уверен в мотивах мисс Мармадьюк, не перестану внимательно следить за ней. Для чего, по-вашему, я пригласил чёртову бабу составить нам компанию? Когда я вернулась в каюту Рамзеса, то застала Давида в постели, одетым в одну из галабей Рамзеса. У него был вид человека, только что подвергшегося самым изощрённым пыткам, и он не возражал, чтобы я его осмотрела – конечно, с должным вниманием к его достоинству. Синяки, порезы и царапины требовали лишь минимального внимания, но нагноившийся палец на ноге после мытья выглядел ещё хуже. Ноготь отсутствовал, и инфекция была глубокой. Пока я чистила и перевязывала его, Эмерсон стучал в дверь, требуя, чтобы я поторопилась. Я велела ему войти. – Я почти готова, Эмерсон. Давид, я хочу, чтобы ты принял это лекарство. – Лауданум? – Положив руки на бёдра, Эмерсон косо посмотрел на меня. – Ты уверена, что это разумно, Пибоди? – Он испытывает сильную боль, хотя и не признаётся в этом, – ответила я. – Ему нужно отдохнуть. – Нет! Не нужно… – Давиду пришлось замолчать, так как я пальцами зажала ему нос и аккуратно залила жидкость в глотку. – Не волнуйся, – улыбнулся Эмерсон. – Один из твоих дядей, или двоюродных братьев, или, к дьяволу, ещё кто-то, будет начеку. Здесь ты в безопасности. Есть что-нибудь ещё, что ты хочешь мне сказать? – Нет, Отец Проклятий. Не знаю… – Мы поговорим позже, – сказал Эмерсон. – Пошли, Пибоди. Рамзес? – Уверен, – сказал Рамзес, как только я закрыла дверь, – что ты дала ему лекарство не потому, что подозреваешь, будто он попытается убежать, мама. Этого не случится. – Полагаю, он дал тебе слово, – саркастически хмыкнула я. – Да. И, – продолжил Рамзес, – я обещал, что, если он останется с нами, я научу его читать иероглифы. Времени для продолжения разговора не оставалось. Гертруда и Нефрет уже ждали, и Эмерсон столкнул нас всех в шлюпку. Рамзес начал читать лекции ещё в храмах Луксора и во время путешествия разговаривал без перерыва. Это дало мне возможность собраться с мыслями, которые следовало упорядочить. Как мы были заняты, и сколько дел предстояло сделать! Выявление потенциального убийцы Давида имело первостепенное значение не только для предотвращения дальнейших нападений, но и для выяснения, почему кто-то так намеревался заставить его замолчать. Эти сведения можно было получить от самого мальчика, если он захочет говорить – и если он знает. Прежде всего мы отправили телеграммы Эвелине и Уолтеру. Читая через плечо Эмерсона написанные им строки, я шёпотом пробормотала: – Эмерсон, ты действительно считаешь разумным сообщать, что мы нашли неизвестную королевскую гробницу? Я не сомневаюсь, что содержание этого послания молниеносно разлетится по всему Луксору и чуть ли не сразу же окажется в Каире. Каждый вор из Гурнеха встанет у нас на пути, а месье Масперо очень рассердится на нас за то, что мы немедленно не сообщили ему, и кроме того... – Составь телеграмму собственноручно, Пибоди, и оставь меня в покое, – властно нахмурился Эмерсон.