– Господи, Пибоди, ты снова права. Единственным сообщником, которого он назвал, был Абд эль Хамед. Что для Али Мурада не представляло никакой опасности: мы и так подозревали Абд эль Хамеда и могли узнать его имя из любого другого источника. Нет. Если Мурад скрылся, то потому, что он боится кого-то другого. Нам лучше поговорить с Абд эль Хамедом. Если Али Мурад предупредил его, он тоже может скрыться – Или закрыть рот на замок, – подхватила я. – Всегда надейся на лучшее, Пибоди. Скорее, нам надо вернуться к лодке. Я не была бы излишне огорчена, обнаружив Абд эль Хамеда «валяющимся в собственной крови»[120]. Однако, когда мы добрались до его дома, он сидел на скамейке во дворе, наслаждаясь солнцем и куря кальян. Абд эль Хамед так нарочито демонстрировал непринуждённость, что я заподозрила: его предупредили, и он ожидал нашего появления. Эмерсон быстро оборвал бессмысленные приветствия. – Ты ещё здесь? Али Мурад мудрее тебя; он скрылся. Хамед изобразил преувеличенное удивление: – К чему скрываться, о Отец Проклятий? Без сомнения, Али Мурад наслаждается заслуженным отдыхом. Увы, я не могу позволить себе такую ​​роскошь. – Тогда я напрасно спешил, чтобы предупредить тебя, – ответил Эмерсон. – Но, может быть, ты не знаешь, что мальчик всё ещё жив. Удар попал в самый центр мишени. Отвратительное лицо Хамеда было приучено к обману, но стержень кальяна выскользнул из руки. – Твой слуга проявил небрежность, – продолжал Эмерсон. – Не затрудняй себя отправкой другого. Давид рассказал мне всё, что знал, и я посчитаю личным оскорблением, если на него нападут, когда он находится под моей защитой. Хамед пришёл в себя. – Я ничего не знаю об этом. Я никого не посылал за мальчишкой. Он убежал от меня. Он лжец, неблагодарный, вор... – Хватит, – прервала я. – Эмерсон, мы не будем обыскивать дом? – Зачем беспокоиться? – Эмерсон улыбнулся Хамеду, который трепыхался, как обезглавленная курица. – Нам предстоит ещё многое сделать, прежде чем завтра утром мы начнём работать над гробницей. – Порывшись в кармане, он швырнул старику монетку. – Отдыхай, Хамед. Сопровождаемые обычной любопытствующей толпой, в том числе козой и несколькими курицами, мы спустились с холма и направились к дому, где остановились наши люди. Первым нас встретил Селим, тут же нетерпеливо выпаливший вопрос: – Правда ли, Отец Проклятий, что ты нашёл гробницу? Где она? Когда мы начнём? Эмерсон нахмурился, но я видела, что он был чрезвычайно доволен собой. Он бросил на меня многозначительный взгляд, прежде чем громко возвестить: – Это секрет, Селим, известный только мне. Пусть все зайдут в дом. Мудрый человек не станет сообщать о своих тайнах всему свету. Беседа не заняла много времени, поскольку Эмерсону (как я и подозревала) нечего было сказать. Он поджимал губы, выглядел таинственным и бросал смутные намёки. Однако мужчины были очень впечатлены. После того, как Эмерсон приказал им быть готовыми через день-другой, мы отправились обратно. Задержавшись за дверью, чтобы завязать шнурки, я услышала, как один из рабочих благоговейно произнёс: – Только Отец Проклятий мог узнать такой секрет. – Нет, это магия Ситт Хаким, – настаивал Селим. – Или магия её сына. Всем известно, что он разговаривает с афритами и демонами... Я не стала повторять этот диалог Эмерсону. – Что теперь? – спросила я, догнав его. – Обед, – ответил Эмерсон. – Позвольте мне помочь вам усесться на осла, мисс Мармадьюк. Воодушевлённая его любезностью, мисс Мармадьюк призналась: – Я очарована, но сбита с толку вашей деятельностью сегодня утром, профессор. Не могли бы вы объяснить мне, почему так поспешно отправились в тот дом в Луксоре и что сказали этому отвратительному старику? Эмерсон приступил к объяснениям. Мне никогда не приходилось слышать такой неубедительной смеси лжи и полуправды, но я знала Эмерсона лучше, чем Гертруда. После бессмысленной болтовни о грабителях гробниц, королевском тайнике в Дейр-эль-Бахри и других не связанных с этим делах, он мельком проронил: – Я подозревал, что именно Хамед послал убийцу к Давиду. Мальчик знал слишком много – и теперь он рассказал мне всё, что знал. – Значит, вы войдёте в гробницу завтра утром? Как захватывающе! Не могу дождаться. – Она подняла сияющие глаза на Эмерсона. Нефрет, трусившая за мной, пробормотала что-то себе под нос. Я решила не обращать внимания. Мне казалось, что Эмерсон упустил из виду одну потенциальную опасность, но когда я осмотрела своего пациента, то обнаружила, что беспокоиться по этому поводу, к сожалению, не требуется. За обеденным столом я честно известила всех, что Давид слишком болен, чтобы его допрашивать. – Я опасалась, что так случится. Здесь в воздухе витает инфекция, а нога мальчика гноится уже несколько недель. Его лихорадит, он в полубессознательном состоянии. Я намерена постоянно усыплять его, прерываясь только на приём жидкости. После обеда я поспешила к мальчику, потому что была искренне обеспокоена его состоянием. Вскоре Эмерсон присоединился ко мне: – Молодец, Пибоди. Мармадьюк не побеспокоит его, если считает... О, тысяча чертей! Ты говорила правду. Он не на шутку разболелся. Отжав ткань, я протёрла лицо и костлявую грудь мальчишки. – Уверена, что он выкарабкается, Эмерсон. Я успешно справлялась и с более безнадёжными случаями. – Мне ли это не знать, Пибоди? – Эмерсон положил мне руку на плечо. – Хотя я всегда придерживался мнения, что твои успехи обусловлены не столько медицинским мастерством, сколько упорной решимостью. Ни у кого не хватит смелости умереть, когда ты их лечишь. Я собиралась столь же любезно ответить ему, но тут в комнату проскользнул Рамзес. – Теперь мы можем поговорить, – прошептал он. – У Нефрет – урок литературы с мисс Мармадьюк. – Как предусмотрительно со стороны Нефрет подумать об этом, – одобрила я. – Это было моё предложение, – возразил Рамзес. – Составленное таким образом, что никто не мог отказаться. Отец… – О Господи! – воскликнула я. – Теперь она будет планировать, как отомстить тебе. Рамзес, я бы хотела, чтобы ты попытался поладить с Нефрет. Сестра и брат… – Нет, – прервал Рамзес, – она – не моя сестра. – И, не давая мне времени ответить, повернулся к Эмерсону. – Отец, ты пока что не соизволил почтить меня своим доверием, но, полагаю, я разгадал твои намерения. На самом деле ты не нашёл гробницу. А надеешься сделать это сегодня вечером, следуя за ворами, которым известно её местонахождение. – Я собирался сказать тебе, – смиренно согласился Эмерсон. – Поскольку я считал само собой разумеющимся, что ты всё равно всё узнаешь. Вот мой план... Низкий стон моего пациента привлёк к нему всеобщее внимание. Он слабо шевелился, его глаза были полуоткрыты, но когда я заговорила с ним, ответа не последовало, а вода, которую я поднесла к его губам, потекла по подбородку. – Он должен выпить воду, – пробормотала я. – Обезвоживание – самая большая опасность. Эмерсон, держи... – Дай мне попробовать, мама. – Рамзес взял у меня чашку. Он что-то прошептал Давиду на ухо. Результат потряс всех. В тусклых глазах зажёгся проблеск разума, опухшие губы послушно раздвинулись. И Давид начал пить, поддерживаемый сильной рукой Эмерсона. – И ещё немного лауданума, – сказала я, растворив дозу в оставшейся воде. Давид послушно выпил всё до конца. – Отлично! – воскликнула я, когда Эмерсон опустил мальчика на подушку. – Как тебе это удалось, Рамзес? И, пожалуйста, не убеждай меня, что ты загипнотизировал его или угрожал ему. – Я спас ему жизнь, – констатировал Рамзес. – Мы братья по крови. Или будем, как только он сможет сэкономить достаточно этой жидкости, чтобы пройти соответствующую церемонию[121]. Я не считаю, что в настоящее время она целесообразна. – Совершенно верно, – заметил Эмерсон, наблюдая, как я заменяю на столе бутылку с лауданумом. – Э-э… Пибоди… – Обязательно возьми бутылку, Эмерсон. – Я бы предпочёл, чтобы этим занялась ты, Пибоди. Только не переусердствуй, ладно? Мы хотим, чтобы мисс Мармадьюк сегодня хорошо выспалась, а не находилась в ступоре несколько дней. И, Рамзес... – Да, отец? – Немедленно выбрось это из головы. Я строго запрещаю. – Но, отец, если Нефрет проснётся, когда мы соберёмся, она будет настаивать на том, чтобы сопровождать нас! Вы, конечно, не хотите, чтобы женщина... – Он захлебнулся и испуганно взглянул на меня. – Молодая женщина, девушка, вообще-то… – Это решение твоей матери, – резюмировал Эмерсон. – Но я уверен, что знаю, что она скажет. – Именно, Эмерсон. Она может быть молодой, может быть женщиной, но, несмотря на эти ужасающие недостатки, она продемонстрировала свою способность позаботиться о себе. И о других. – Удар ниже пояса: Рамзес не любил вспоминать о том случае, когда Нефрет уберегла его от беды[122], но я чувствовала, что его нужно поставить на место. Не обращая внимания на его укоризненный взгляд, я продолжила: – Она – одна из нас. – Все за одного и один за всех, – оживлённо согласился Эмерсон. – Ты можешь возражать, сколько захочешь, Рамзес; я годами пытался удержать твою мать подальше от подобных дел, и мне ни разу не удавалось. Я думаю, что Нефрет из той же породы. Итак, Пибоди, ты позаботишься о том, чтобы мисс Мармадьюк сегодня вечером уснула покрепче? – Если ты считаешь это необходимым. Обычно она отходит ко сну довольно рано. – Я хочу быть уверен, что она уляжется в постель как можно раньше, да там и останется. – Эмерсон провёл пальцем по расщелине в подбородке. – Она действительно может быть такой же глупой и безвредной, какой кажется, но факт остаётся фактом: именно она обратилась к нам, а не наоборот. Хотя в то время у нас не имелось никаких поводов для подозрений. – Безусловно. Но ситуация изменилась, и я согласна, что мы не должны рисковать. Когда ты хочешь выйти? – Сразу после наступления темноты, если удастся. Воры поступят точно так же: впереди у них долгая ночная работа. Я закончила обтирать Давида и накрыла его лёгкой простынёй. – Ты действительно думаешь, что воры сегодня ночью вернутся к могиле? – Если нет, мы ничего не потеряем, – ответил Эмерсон. – Но весьма вероятно, что они поверят моему утверждению, будто я знаю местоположение, и они захотят изъять из гробницы как можно больше, прежде чем мы приступим к работе. Мы приложили массу усилий, чтобы разворошить осиное гнездо, Пибоди, угрожая и путая карты. В результате я мог бы узнать правду сразу из нескольких источников. – Исключительно изобретательно, отец, – заявил Рамзес самым что ни на есть покровительственным образом. – Мама, если у тебя есть другие дела, я немного посижу с Давидом.