Он вынул свою трубку с видом человека, сказавшего последнее слово и не намеренного разрешать обсуждение. Рамзес прочистил горло. – Со всем уважением, отец, эта гипотеза не может объяснить некоторые из... э-э… проявлений внимания. Самыми любопытными из них были визит мистера Шелмадина и его последующее исчезновение. Должно быть, он знал, что намёки на древние культы и реинкарнацию будут скорее раздражать, чем убеждать тебя, и если кольцо не было подлинным, он потратил немало денег и усилий, чтобы его изготовить. Эвелина бросила на меня вопросительный взгляд. Я покачала головой. Совсем неподходящий момент для упоминания о нашем недавнем открытии. Я намеревалась сохранить его для последнего удара, который разрушит скептицизм Эмерсона и заставит его признать, что я была права с самого начала. – Он был сумасшедшим, – отрезал Эмерсон. – Египтология вдохновляет сумасшедшие теории. – Верно, – согласился Уолтер. – И чисто случайное совпадение, что парень решил выдвинуть именно эту конкретную сумасшедшую теорию вскоре после того, как ты решил искать именно эту конкретную гробницу, да? Эмерсон начал выходить из себя. Участившееся дыхание помешало ему произнести хоть слово, так что я опередила мужа. – Всё наоборот, Уолтер, – объяснила я. – Эмерсон действительно намеревался работать на кладбище Семнадцатой династии, но только после визита мистера Шелмадина он начал увязывать другие подсказки с определённым местом. Эмерсон, не отрицай; это твои собственные слова: «Кто-то нашёл могилу Тетишери. Это единственная гипотеза, объясняющая всю возникшую кипучую деятельность». – Никакой разумной гипотезы для Шелмадина не существует, – яростно возразил Эмерсон. – Его визит был совпадением. – А его смерть – ещё одним совпадением? – спросила я. – Тело опознано, Эмерсон. Эмерсон глубоко, судорожно вздохнул. – А откуда тебе это известно, Амелия? Проклятье, ты общалась с каирской полицией? Как ты… – Как ты знаешь, дорогой, сэр Элдон Горст[152] – мой старый друг. Он ответил на мою телеграмму несколько дней назад. Шелмадина опознали... Я сделала паузу. Я не часто дразню моего любимого Эмерсона, но на сей раз искушение было непреодолимым. – Ну? – потребовал он продолжения. – Прекрати свою клятую театральщину, Амелия. Конечно, по кольцу. – Нет, дорогой. Я собиралась сказать, что его опознала женщина по некоторым… э-э… физическим особенностям. На теле мистера Шелмадина не нашли кольца. Сейчас оно находится у мисс Мармадьюк. Театральная профессия всегда интересовала меня. Я применила определённые сценические уловки при подготовке к своему объявлению – пауза, ложное направление и, наконец, то, что я называю «Взрыв на глазах у зрителей». Лучший результат вряд ли можно было вообразить. Публика ошеломлённо застыла в полном изумлении. Даже Эвелина выглядела удивлённой – не новостью, а моим методом изложения и, возможно, реакцией Эмерсона. Кровь хлынула ему в лицо, и из приоткрытых губ вырвалось несколько сдавленных хрипов. – Это правда! – воскликнула Эвелина. – Мы нашли его в комнате мисс Мармадьюк, спрятанным в ботинке. О Боже. Возьми стакан воды, Рэдклифф, прошу тебя. Эмерсон отмахнулся. – Вы… вы обе… вы искали... Всемогущий Боже! – Это было необходимо, Эмерсон, – заверила я его. – Как ты думаешь, решилась бы я на такое вопиющее нарушение правил приличия, если бы не чувствовала, что должна? Румянец гнева исчез со щёк Эмерсона. Его губы дёрнулись. – Удар, Пибоди, ощутимый удар, – признал он. – И очень изящно нанесённый. – Итак, ты уступаешь, Эмерсон? – Я в долгу перед тобой, – пробормотал Эмерсон. – Но будь я проклят, если что-нибудь уступлю, Пибоди, пока не пойму точно, что уступаю. – Как всегда, шутите, профессор, – усмехнулась Нефрет. – Вы знаете не хуже меня, о чём свидетельствует кольцо. Мисс Мармадьюк – шпионка и член банды, убившей мистера Шелмадина! Возможно, он и был сумасшедшим, но не безобидным. Его убили, чтобы помешать поделиться с вами сведениями, которые конкуренты мистера Шелмадина хотели сохранить в секрете от вас. Рамзес прочистил горло. – Есть ещё одно объяснение... – Рамзес, – начала я зловеще. – ... которое, я уверен, известно маме, и от упоминания о котором она воздержалась лишь потому, что поддразнивала тебя, отец, и ждала, когда ты сам предложишь его. – Продолжай, – буркнул Эмерсон, искоса взглянув на меня. – Да, сэр. Я уверен, что однажды вечером за ужином по замечаниям мисс Мармадьюк ты заподозрил, что она может быть последователем мадам Блаватской и теософов. Её реакция на предметы, которые я стал упоминать, подтвердила это впечатление. Мистическая книга на иврите под названием «Каббала»[153] и убеждения некоторых индуистских сект являются частью философских основ теософии. – Мы уже установили её религиозные взгляды, Рамзес, – нетерпеливо перебила я. – Так, – продолжал Рамзес, – но, как вам, конечно, известно, ещё одним важным принципом этой догмы является вера в реинкарнацию. «Эта жизнь» – только одна из многих, и поведение человека в нынешнем воплощении влияет на будущие жизни. Несомненно, это не просто совпадение, что человек, посетивший вас в Каире, заявил, что является реинкарнацией древнеегипетского жреца. Мы не можем быть уверены, что кольцо, найденное матерью, было тем же, что показывал ей Шелмадин. Может существовать два или более, как знаки отличия, которые носят члены тайного теософского общества. Если это так, Мармадьюк и Шелмадин могли знать друг друга, но не обязательно с преступными целями. В настоящее время, – закончил Рамзес, – нет достаточных доказательств для обоснования этой гипотезы, но она столь же разумна, как и любая другая, и я уверен, что вы все согласитесь. Эмерсон снова повернул голову ко мне. Мы посмотрели друг другу в глаза. Наши губы раздвинулись. Мы произнесли хором: – Я собирался предложить эту гипотезу сам. – Она вертелась на кончике моего языка. – Я так не думала, – призналась Нефрет. – Но гипотеза правдоподобна, и она подтверждается заявлением синьора Риччетти: существуют те, кто поможет нам, если сможет. Если теософы настолько безобидны и великодушны, как говорит Рамзес, то они… – Великодушные люди гораздо опаснее преступников, – прорычал Эмерсон. – Они всегда могут найти лицемерные оправдания для совершения актов насилия. За ним осталось последнее слово. Слуги начали подавать ужин. Кое-кто из них понимал по-английски, и представлялось целесообразным отказаться от этой темы. За исключением подтверждения моей истории, Эвелина не проронила почти ни единого слова. Мне не терпелось услышать её теории, потому что я с большим уважением относилась к её здравомыслию. Однако и для неё, и для Уолтера день выдался тяжёлым, и я решила, что им лучше отправиться спать сразу после того, как мы допили кофе. Когда Эвелина последовала за хромавшим супругом к их комнате, я вручила ей бутылку жидкой мази. – Судя по походке Уолтера, очевидно, что он не ездил верхом уже несколько месяцев, Эвелина. Завтра утром без этого лекарства он окостенеет, как мумия. Хорошо втирайте его, особенно в… э-э… нижние конечности. Она поблагодарила меня и пожелала мне спокойной ночи. Каюта была маленькой, кровать – узкой. Но я возлагала надежды на мазь. 9. ПОХОРОНЕН ЗАЖИВО! Солнце едва успело подняться над горизонтом, когда я вышла из нашей комнаты, оставив Эмерсона в традиционных попытках справиться с утренним умыванием путём обильного обливания холодной водой себя и пола. Бодро шагая к верхней палубе, я миновала салон и, к своему удивлению, увидела, что Уолтер уже сидел там. Он поднялся с улыбкой, согревшей его лицо. – Надеюсь, ты не против, что я посмотрел твою работу, Амелия. Я знаю, что это дерзость, но не удержался, когда увидел, что ты переводишь «Апопи и Секененру». – Конечно же, не против. – Я имела в виду его раннее пробуждение. Это плохо предвещало примирение, на которое я надеялась, и выражение его лица, хотя и любезное, как всегда, испытывало недостаток в неопределимых, но (на мой опытный взгляд) безошибочных признаках того, что (по моему опыту) следует за самим примирением. – В последние дни пришлось пренебречь переводом, – продолжила я, скрывая своё разочарование. – Любопытный текст, согласен? – Хочешь придумать окончание, как ты сделала с другими египетскими сказаниями? – Я надеялась, что да, но, признаюсь, не могу придумать логического конца. Текст далеко не полный, и смысл послания короля гиксосов ускользает от меня. Это, очевидно, смертельное оскорбление – но почему? О, безусловно, высокомерное требование – это требование монарха к низшему, но здесь определённо кроется нечто большее. И почему Секененра и его придворные не знают, как ответить? – Вполне может быть скрыт какой-то неясный религиозный смысл, – согласился Уолтер. – Как тебе известно, дорогая сестра, египетская религия невероятно противоречива, и животное, подобное гиппопотаму, может быть добрым или злым – доброжелательная богиня родов в одном аспекте, смертельный враг бога солнца Ра в другом. Сет, убийца Осириса, принял форму этого животного, когда сражался с сыном Осириса Гором в знаменитом сказании «Охота на красного гиппопотама». Гиксосы считались поклонниками Сета, но это, – покачал головой Уолтер, – только усиливает загадочность ситуации. Почему король гиксосов требует убоя животного, которое представляет его бога? – Уолтер, кажется, ты навёл меня на мысль! – воскликнул я. – Ты пытаешься использовать современную западную логику. Но необходимо погрузиться в нелогичный разум древних египтян. – Никто не может сделать это лучше, чем ты, дорогая сестра. Прежде чем я успела ответить на изящный комплимент, Эмерсон ворвался в салон. – Мы опоздали, – обвинительным тоном заявил он. – Где все? – На верхней палубе, – ответила я, поднимаясь. – Мы всегда завтракаем там, как тебе прекрасно известно. Нефрет и Рамзес уже ели, потому что во время первого приёма пищи обходились без церемоний. Я наливала чай, когда к нам присоединилась Эвелина. Мне удалось удержать чайник, прежде чем он упал и разлился. – О Господи! – воскликнул Уолтер, глядя на свою жену. – Когда ты приобрела этот ансамбль, моя дорогая? Я никогда не видел, чтобы ты носила его. – Мужчины никогда не помнят женскую одежду, – отпарировала Эвелина, усаживаясь на стул, который Рамзес придвинул её. – Я не верю, что мог забыть об этом! Да и я не верила. Это была копия рабочего костюма, который я носила до того, как осуществила дерзкий переход к штанам и куртке, как у мужчин. Турецкие брюки[154] Эвелины оказались ещё объёмнее, чем мои, и ярко-синего цвета. Ботинки, доходившие до колен, явно были неношеными. – Не пойму, к чему тратить время на разговоры о моём гардеробе, Уолтер, – холодно произнесла Эвелина. – Мы должны вернуться к теме, которую обсуждали вчера вечером. Эмерсон, естественно, не заметивший ничего необычного во внешности Эвелины, со стуком опустил чашку на блюдце.