– Пруд и рыбки золотые, – ответил Юрий Васильевич, доедая сыр. – Пасторальный такой пейзажик. Хотя… кое-что мне показалось странным… – Что? Юрий Васильевич задумчиво пожевал. – Ко мне как раз заходил Бронштейн. Ты помнишь Бориса Яковлевича? Он видел картину и тоже что-то мне про нее говорил… – Что именно? Федор вдруг почувствовал, как снизу вверх по шее пробежали мурашки и под когда-то выбитой правой ключицей болезненно забилась какая-то жилка. – Не помню… не до того было. А тебе зачем? Баба Нюра что, собирается… – Она недавно умерла. – Да что ты? Не знал. Хорошая была бабка. Кажется, прямой потомок знаменитых Виельгорских. Так тебя интересует, что после нее могло остаться? Решил заняться перепродажей антиквариата? Неплохой, кстати, бизнес. У меня есть знакомые в этой сфере… – А Бронштейн еще жив? – Да что ему сделается, старому хрычу! Хочешь проконсультироваться? Он ведь не совсем по этой части. – А где его можно найти? – Преподает в Академии Репина, но он античным искусством занимается. Впрочем, если надо, я дам сотовый. – Спасибо. – Думаю, он будет тебе рад. Федор услышал в голосе отца сомнение и усмехнулся. – Нет, в самом деле, – заторопился Волынцев-старший, – он ведь тебя с детства помнит. – Это хорошо, что помнит, – кивнул Федор, поднялся и отошел к плите. В словах сына Юрию Васильевичу опять послышалась насмешка. Он хотел было снова начать пререкаться, защищаться, нападать, но вдруг почувствовал непонятную усталость. Словно весь день пахал и теперь нет сил даже рот открыть. Что это с ним? – Федя, может, ты зайдешь к нам, когда мама вернется? – как можно увереннее спросил он, глядя в сыновью спину. Со спиной разговаривать было как будто бы легче. – Зайду, – ответил Федор, не поворачиваясь. – Может, тебе все-таки дать денег? Или с работой помочь? – Спасибо. Не надо. Не надо. Стало быть, разговор окончен. Волынцев поднялся, отряхнул шорты и взял со стула бейсболку. – Ну звони, если что. – Конечно. Федор проводил отца до двери и кивнул, прощаясь. Щелкнул замок. Юрий Васильевич немного постоял, затем надвинул на лоб бейсболку и, постепенно ускоряя шаги, двинулся прочь со двора. Уже в машине он вдруг подумал, что надо бы заехать к Оленьке. Стресс снять. Эта мысль его взбодрила. Волынцев лихо вырулил со стоянки и помчался на Английский проспект, где совсем недавно приобрел для Оленьки небольшую, но милую квартирку. Фея После ухода отца Федор еще посидел немного за столом, но аппетит пропал и на душе было противно. Ну и зачем он так со стариком? Все еще пытается свести с родителем счеты? А ведь объявил ему, что все давно забыто. Видимо, обиженный мальчишка еще живет в нем и выскакивает каждый раз при встрече с папашей. Глупо. Надо будет все же позвонить им с матерью. Он открыл окно, сел на подоконник и закурил. Самое лучшее сейчас – наконец хорошенько поразмыслить, что за непонятки творятся вокруг соседки. Итак, картина у Анны Андреевны Виельгорской была всего одна, да и с той что-то было не так. Что именно? В любом случае тому полотну должно быть немало лет. Сорок? Пятьдесят? Сто? Когда он зашел в квартиру Марфы, чтобы попросить взаймы стул, а потом стал чинить кровать, сразу заметил, что на стене в спальне висит, что называется, «свеженькая» картина. Все-таки годы, проведенные с отцом, не прошли даром, и отличить новодел от вещи, написанной несколько лет назад, он мог безошибочно. Для этого было достаточно просто посмотреть. Недавно наложенные на полотно краски выглядят иначе, чем у старых картин. Тогда он еще подумал ревниво, что кто-то пишет для соседки картины. Что было изображено на полотне, он запомнил: окруженный зеленью небольшой пруд, в котором на мелководье резвятся золотые рыбки. Милый и почему-то грустный пейзаж. Рыбки очень жизнерадостные, а пруд – мрачный в своей бездонной глубине. Не пруд, а омут. Отец видел то же самое. Пруд. Рыбки. Две картины с одинаковым сюжетом? А почему нет? Впрочем, надо разыскать Бронштейна и спросить у него про ту картину, которую видел он. Хотя… Нет, скорее всего, бандиты пытались узнать о чем-то более ценном. Что это может быть? Кольцо с огромным бриллиантом, например. Остатки богатств графов Виельгорских. Спросить Марфу напрямую? Она была абсолютно уверена, что все дело в побеге Юли. А может, делала вид? Действительно ничего другого нет или есть, но говорить об этом она не хочет? Боится его? Не доверяет? Вдруг бывшему зэку тоже приглянется ценная вещичка. Недаром же она ее припрятала. Тогда попробуем для начала зайти со стороны подружки. Утром они проезжали мимо торгового центра, и Марфа обмолвилась, что тут работает ее Лариска. Посмотрим, что за фрукт эта Лариска. Лариска оказалась не фруктом, а сдобной булочкой, причем настоящей, без дураков. Федор даже засмотрелся. Этакая кустодиевская красавица. Не в его вкусе, но хороша. Хотя он сам уже с трудом понимал насчет своего вкуса. Вот, например, Светка вполне ему соответствовала, но… И все ведь было хорошо, просто отлично! А ему почему-то хотелось на луну выть. Продавщиц в магазине было две, но Федор сразу угадал ту, что была ему нужна. Она развешивала одежду, обернулась, и он увидел на пышной груди бейджик с именем. Не ошибся, значит. Минут десять он дефилировал по торговому залу, наблюдая за девушкой, и ему показалось, что она нервничает. Из-за чего? Дольше крутиться в магазине было неприлично. Обе продавщицы и так с недоумением поглядывали на детину, разглядывающего дамское белье. Уж больно он не вписывался в антураж бутика. Федор, не торопясь, покинул магазин и уселся на скамеечке в скверике напротив, откуда через прозрачную стену была видна большая часть помещения. Ну и что он будет делать? Ждать, когда Лариса пойдет домой, догонит в темном переулке, прижмет к стене и устроит допрос с пристрастием? Ничего более идиотского и представить нельзя. Зачем вообще он сюда приперся? Хотел понять, способна ли Лариса подослать к подруге отморозков? Ну и как? Понял? – Федор… Юрьевич? – услышал он вдруг нежный голос и увидел перед собой девушку, смотревшую на него с приятным удивлением. – Вы… Мы знакомы? Федор встал. – Я Алина. Алина Маланина. Мой отец много лет работал с Юрием Васильевичем. Елисей Вениаминович. Помните? Федор кивнул. Да, был такой. Помогал оформлять выставочные экспозиции. Субтильный, неопределенного возраста, с бородкой. – А меня, наверное, уже не помните? Помнить Алину он, конечно, помнил, но какую-то другую. Та была тощая прыщавая девочка лет двенадцати, а эта… Федор с удивлением рассматривал лицо с фарфоровой кожей, светлые локоны, большие глаза. Ничего общего. Алина заметила его растерянность и рассмеялась: – Я выросла и… немного изменилась. – Немного – это слабо сказано. Федор почувствовал себя слоном в посудной лавке. Отвык общаться с прекрасными феями. – Не знала, что вы в городе. Давно вернулись? Мы с папой недавно были у ваших родителей на даче, я спрашивала о вас, но Марина Олеговна сама ничего не знала. – Да я недавно приехал. Не собирался, а потом взял и приехал, – выдавил Федор. – Я так рада вас видеть! Алина оглянулась: – Вы кого-то ждете? – Да, собственно, нет. Не жду. И тут он боковым зрением увидел, как Лариса вышла из бутика, внимательно посмотрела по сторонам и метнулась за угол. Быстро так метнулась. – Тогда, может, пройдемся? – с милой улыбкой спросила Алина. – Пройдемся? Конечно, с удовольствием. Позвольте. Федор взял девушку под локоток и повел в ту сторону, куда бросилась Лариса. Он боялся, что она уже успела исчезнуть из поля зрения, но внезапно почти сразу за углом увидел ее за цветочным киоском с пожилой теткой. Они склонились над каким-то пакетом. Лариса рылась в нем, а тетка что-то говорила, как будто объясняла. Федор со спутницей не успели подойти, как Лариса, кивнув собеседнице, схватила пакет, повернулась и побежала обратно. Федору показалось, она заметила его и испугалась.