– Тогда вам придется довериться моему собственному опыту. – Вы уже делали для кого-нибудь такую работу? – И даже чаще, чем вы можете себе представить, – уклончиво ответил Виктор Альбертович, пряча очки для чтения в дорогой футляр «Роденшток». – Несправедливость правосудия имеет место во все времена, просто не при всех режимах есть возможность ее выявлять. При прежнем режиме такой возможности не было, но зато теперь огромное количество людей пытается восстановить справедливость, нарушенную много лет назад. Прошу прощения, – он пододвинул к себе счет, принесенный официантом, – за мое пиво я заплачу сам. Андрей молча кивнул и положил на стол деньги за три выпитые им чашки кофе. Они договорились встретиться на следующий день, Пинчук принесет договор об оказании услуг, Мусатов – первую часть оплаты за работу. Через две недели Андрей Мусатов улетел в США. Перед отъездом было много суеты, консультаций, подготовительной работы, кроме того, он каждый вечер ходил на ускоренные «продвинутые» курсы английского, чтобы натренироваться в разговорной речи, и только в самолете Андрей вспомнил, что Наташа все еще дуется. Надо же, вместо запланированных им двух недель обида у нее затянулась почти на месяц. А может, это и к лучшему? Пять месяцев – срок немалый, и когда он вернется, можно будет начать новый этап в личной жизни. Ведь если она устроила целый тарарам из-за того, что прождала его всего один вечер, то уж пять-то месяцев Наташа совершенно точно ждать не станет. ГЛАВА 2 Привет, это снова я, участковый уполномоченный капитан Игорь Дорошин. И снова меня совершенно не к месту потянуло на поэзию, потому что когда я собрался объяснить, с чего началась вся эта история, на память пришли известные еще из школьной программы строки классика: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Ну, моя работа, конечно, от поэтики весьма далека, она даже более чем прозаична, но все равно приходится иногда сталкиваться с тем, что осмысливая конец истории, вспоминаешь, с чего она началась, и только диву даешься! И откуда что берется? Ведь ничто, казалось бы, не предвещало… А началось (лично для меня) все в тот день, когда я сидел в квартире Капитолины Никифоровны Гарбузюк восьмидесяти трех лет от роду, держал несчастную старушку за руку, то и дело подавал ей лекарство в строгом соответствии с тем, что прописал недавно уехавший врач «скорой помощи», и медленно закипал от злобы. Злобы было много, потому что злился я одновременно в трех направлениях. Первым объектом моего праведного гнева были две негодяйки, которые под видом работников социальных служб ходили по квартирам одиноких пенсионеров, нагло врали что-то по поводу пересчета пенсий (разумеется, в сторону увеличения пособия), просили посчитать какие-то деньги, что-то подписать, после чего мирно удалялись, а пенсионеры в скором времени с удивлением обнаруживали, что все их сбережения пропали. Способов обмана было множество, и все они хорошо и давно известны, и недели не проходит, чтобы по телевизору в разных криминально-новостных программах об этом не рассказывалось, а все равно старики попадаются. Вторым объектом злости был я сам, потому что обманутый на моей территории старик – моя прямая недоработка. Ведь уж года два как минимум я периодически объясняю своим пенсионерам, что к чему, и каждый квартал самолично пишу некую «методичку-напоминаловку», распечатываю на собственном компьютере, а потом за свои деньги делаю пару сотен ксерокопий и разношу по квартирам, где проживают одинокие пенсионеры. Мол, имейте в виду, есть такие мошенники, приходят под таким-то видом, пользуются такими-то предлогами, говорят и делают то-то и то-то, и ни в коем случае не открывайте им двери, а если уж открыли, то не верьте ни одному их слову, а если уж очень они убедительны и правдоподобны и страсть как хочется поверить, то не поленитесь, наберите мой номер телефона (все номера, включая домашний, прилагаются) и попросите подойти. В течение десяти минут я буду у вас и лично разберусь. Ну почему же мои старички и старушки меня не слушаются?! Поэтому третьим объектом были, как ни печально, те самые непослушные пенсионеры. В течение того самого дня на моем участке «обнесли» сразу двоих, Михаила Иосифовича Бурдейна и Капитолину Никифоровну Гарбузюк, но к старику Бурдейну тут же примчались воинственно настроенные сын с невесткой и двумя взрослыми детьми, а вот бабушка Капа у меня совсем одинокая, никто к ней не приедет, поэтому первые часы после стресса и сердечного приступа она проводит в моем обществе. – Игоречек, сынок, – покаянно бормочет Капитолина Никифоровна, – ну как же так, а? Ведь без ничего осталась, а пенсия только вчера была. На что же я жить-то буду? Ну, для меня это как раз не вопрос, денег я ей оставлю ровно в размере утраченной пенсии, даже чуть больше, потому что предстоят дополнительные расходы на лекарства. – Ты их будешь ловить? – с надеждой спрашивает она. – Буду, – уверенно вру я. Вру – потому что ловить мошенниц мне вряд ли придется. Не моя это работа, я ж не уголовный розыск, а всего лишь участковый. Моя задача – сделать так, чтобы люди, проживающие на моей территории, не становились жертвами преступлений, в частности вот таких наглых афер. Ибо известно, что задача участкового это в первую очередь профилактика, предупреждение преступлений, а не их раскрытие. – А найдешь? – все с той же безосновательной надеждой продолжает вопрошать старушка. – Я буду стараться. Капитолина Никифоровна, вы читали те листовки, которые я вам приносил? – Листовки? Какие листовки? – Помните, я несколько раз приносил вам такие бумажки, в которых написано, чтобы вы были осторожнее, потому что очень много мошенников ходит по домам и обманывает стариков. Ну, вспомнили? В последний раз вы меня еще грибным супом угощали. – Ах, это… Ну конечно, Игорек, конечно. Ты не думай, я их не выбросила, они все у меня в шкафу лежат, вон в том ящике, – она указала дрожащей морщинистой рукой в сторону громоздкого буфета с резными дверцами. – Можешь проверить, все в целости. Да что мне их целость! Пусть бы бабушка Гарбузюк их вообще выкинула в помойку, только чтобы предварительно выучила наизусть и не забывала. – Да я верю, что в целости, Капитолина Никифоровна, но вы их читали? Вы помните, что там написано? – Ну да, помню… – отвечает она неуверенно. – Рассказать можете? – Я… ну, как сказать… нет, сынок, не помню, старая я, память подводит. А что там было? Про оплату коммунальных услуг? Так у меня все вовремя заплачено, – забеспокоилась она. Вот тут я начал злиться на себя с особой силой. Я что, с ума сошел, полагая, что старый человек будет в течение нескольких месяцев помнить, что я там ему написал? Я что, про склероз никогда не слыхал? Или, может, я полагаю, что у стариков мозги и память лучше, чем у меня? И про рассеянность внимания у пожилых людей мне никто никогда не говорил? И сам я этого не видел, не понимал, не замечал? – Капитолина Никифоровна, – мягко говорю я, – а почему вы им поверили? Расскажите мне подробно и с самого начала, вот они позвонили в дверь, вот вы им открыли… Что они сказали? Почему вы их не испугались, они же совсем незнакомые, мало ли, а вдруг они воровки? Почему вы сразу не подумали плохое? Чем они вас так подкупили? Оказалось, подкупили они Капитолину Никифоровну разговорами. Дескать, как живете, в чем нуждаетесь в первую очередь, есть ли близкие родственники, навещают ли и как часто. Ах, никого нет? Ну надо же! Как же так получилось? Ах вот как… ну вы подумайте, какая печальная история… А на лекарства денег хватает? А как вы относитесь к монетизации льгот? Станет ли вам лучше от этой реформы? И так далее. – Я их и чаем поила, и печеньем угощала, и мы все разговаривали, разговаривали… – на глаза у Капитолины Никифоровны навернулись слезы, и в этот момент я готов был удушить и тех двух мошенниц, и самого себя, только надо было решить, в какой очередности это проделать. Мне стало ясно, что сколько бы бумажек я ни писал и ни разносил по квартирам, толку от этого не будет ни малейшего, потому что никакие опасения, предупреждения и страхи не перевесят для одинокого человека радости общения. Ему задают вопросы и внимательно слушают, не перебивая, не только всю историю его жизни в прошлом, но и жалобы на жизнь теперешнюю. Ну можно ли перед этим устоять? Стало быть, что нужно делать, чтобы старики не попадались на крючок бессовестным мошенникам? Правильно, устранять дефицит общения. Бумажки – бумажками, это дело нужное, само собой, но необходимо сделать так, чтобы человек не кидался с распростертыми объятиями навстречу любому, кто готов с ним поговорить и терпеливо его выслушать. Тот день у меня по графику был «банным», и это означало, что я должен был вымыть своих кошек специальным шампунем против клещей и блох. Вообще-то кошек мыть совсем не обязательно, если не готовишь их к выставкам, но мало ли какую пакость мы заносим в квартиру на своей обуви? Так что ежемесячная противоблошиная стирка является, как мне кажется, необходимой и вполне уместной профилактической мерой. Наверное, сказывается мой менталитет участкового, ведь я уже говорил, что участковый и профилактика – близнецы-братья, как Ленин и партия у Маяковского. Мытье зверей – это целая эпопея, требующая соблюдения определенной последовательности действий. Первым в ванную затаскивается Айсор, потому что мыться он любит примерно так же сильно, как принимать таблетки и делать уколы, то есть не любит совсем. Почему-то. И если первым утащить на экзекуцию любого другого хвостатого обитателя моей квартиры, Айсор мгновенно понимает, что происходит, и прячется так, что его фиг найдешь, а если и найдешь, то не достанешь. Я все-таки не гигант-штангист, чтобы каждый раз отодвигать от стены огромный тяжеленный диван. Однажды я попробовал. Получилось плохо. И для дивана, и для пола, и для моей спины. Больше не рискую. Так что право первой помывки навсегда закреплено за сообразительным быстроногим юрким Айсором, черным гладкошерстным котом неизвестной породы, но высокого интеллекта. Айсор ведет себя по-мужски, самоотверженно борется за свободу и независимость, вырывается, царапается, пытается выскочить из ванны, но не издает при этом ни звука. Парень, что и говорить! После его помывки я уже весь мокрый и от воды, и от пота. Дальше все идет легче, святое семейство в составе папы Дружочка, мамы Арины и их дочки Кармы – американских экзотов – к мытью относятся нейтрально, не приветствуют его, но и не боятся так истошно, как Айсор. Девочки, как и положено дамам, не вырываются, но ерзают и утробно воют, так, для порядка, чтобы я, не дай бог, не подумал, что им это нравится. Дружочек молчит, сопит и смотрит на меня с немым укором. Последним под душ отправляется старик Ринго, сибирский котяра, который, в отличие от остальных, мыться почему-то любит, стоит в ванне совершенно спокойно и даже урчит, недовольно фыркая и встряхиваясь только тогда, когда струйки воды попадают ему в глаза или ушки. Несмотря на лояльное отношение к процедуре, возни с Ринго больше всего, потому что шерсть у него длинная, пушистая, и ее нужно не только долго промывать, но и тщательно сушить феном, одновременно расчесывая, иначе появятся колтуны. Если водная часть занимает час на всех пятерых, то сушка и расчесывание Ринго требуют еще полутора. Сушиться он не любит, фена боится, расчески люто ненавидит, посему полтора часа я провожу в более чем странной позе под названием «захват ногами сидя на полу». Держать кота руками возможности нет, ибо в одной руке зажат фен, включенный на самую слабую мощность, а в другой – ненавистная расческа. Третьей руки бог не дал. А жаль. Мог бы предусмотреть такую запчасть специально для кошатников, очень бы пригодилось. Обычно через пятнадцать-двадцать минут пребывания в позе «захват ногами» у меня начинает зверски ломить поясницу, но в тот день я настолько погрузился в мысли о своих стариках, что боли не заметил. Зато когда Ринго был отпущен на свободу, я, кажется, понял, что нужно делать. Старикам нужен свой клуб. Или не клуб, называйте, как хотите, но это должно быть место рядом с домом (потому что они – старики, и ходить далеко им трудно), где они могли бы встречаться и общаться, и где можно было бы проводить какие-то развлекательные мероприятия. Чем и как развлечь стариков – это вопрос отдельный, и о нем я буду думать потом. Первый вопрос – это помещение. Второй вопрос – деньги. Допустим, помещение у муниципальных властей удастся выбить бесплатное (что маловероятно, конечно, но шанс есть), но все равно его нужно оборудовать, поддерживать, покупать что-то минимально необходимое, чтобы пришедшие на «посиделки» старички и старушки могли хотя бы чаю выпить и съесть пару конфет. Бюджет никогда в жизни не выделит на это денег, это и к гадалке не ходи, значит, нужны спонсоры. Кто может стать спонсором? Состоятельные пенсионеры, у которых есть деньги, но не хватает общения? Возможно. Только на моем участке таких нет. На соседнем участке, у моего дружбана Вальки Семенова, старшего участкового нашего «околотка», есть старый академик, лауреат и заслуженный деятель всяческих наук, обладатель огромной квартиры и дорогущей коллекции фарфора, у него, надо думать, денег немало, но вся наша затея ему по барабану, потому что он-то как раз от скуки не страдает, у него постоянно толчется народ – родственники, ученики, последователи, коллеги, коллекционеры, и это является для Семенова неиссякающим источником головной боли: чем больше людей посещают квартиру, в которой есть, что украсть, тем выше риск. Валька на моей памяти раз двадцать ходил к этому академику с увещеваниями хотя бы стальную дверь поставить, ну хоть видеодомофон, ну на худой конец охранную сигнализацию, – все впустую. Упрямый старик ничего не хотел слушать, будучи (непонятно почему) абсолютно уверен, что уж его-то никому в голову не придет обкрадывать, он же почти не выходит из дому. О том, что красть в отсутствие хозяина совсем не обязательно, можно соорудить разбойное нападение с убийством, деликатный Семенов даже заикаться боялся. В общем, по здравом размышлении я пришел к выводу, что на первых порах спонсором собственной затеи придется стать мне самому. Ну а кому же еще, если не мне? Идея моя, и деньги у меня есть. Если со временем найдутся еще желающие поучаствовать в обеспечении жизни стариков на моей территории, я буду только счастлив, но сидеть и ждать, пока эти желающие появятся, я не стану. Эдак можно много лет просидеть. Никому ведь ничего не нужно, и само по себе ничего не сделается. Кто-то должен сделать первый шаг и начать. И пусть этим человеком буду я, в конце концов, это ведь у меня душа болит за моих пенсионеров, так кому же, как не мне, начинать с этой болью бороться? Никто за меня этого не сделает, да и не обязан. Начал я, как и полагается, с хождения по начальству. Начальство слушало меня вполуха, рассеянно кивало и скупо объясняло, что с нежилым фондом большая напряженка, что даже для обязательных муниципальных служб места не хватает, а об аренде и мечтать нечего – таких денег ни у кого нет. Через месяц таких пустых хождений я понял, что на этом пути сделал все, что мог, и пора переходить на другую сторону улицы. На моей территории есть несколько фирм, арендующих довольно просторные помещения в двух– и трехэтажных особнячках, и почему бы не поговорить с их владельцами о субаренде небольшой части их помещения? Разумеется, в те фирмы, которые свои особнячки отремонтировали снаружи и навели внутри «Версаль», я и соваться не стану, а вот в те, которые попроще и победнее, вполне можно заглянуть. Особое внимание мне как участковому следует уделить именно тем организациям, у которых не все в порядке в отношениях с санэпидстанцией и пожарной инспекцией. Я внимательно просмотрел свои записи, как внесенные в специальные «паспорта», так и сделанные на клочках бумаги и в рабочем блокноте, и выбрал две наиболее, как мне показалось, перспективные фирмы. В одной из них договориться не удалось, лишние площади у них были, но в разрозненном виде, то есть по одной комнате на разных этажах, а вот в другой мне повезло. У них оказался незадействованным довольно приличный кусок первого этажа, примерно сто квадратных метров. Субаренда этих ста метров счастья оценивалась владельцами фирмы в тридцать пять тысяч долларов на один год, что было вполне по-божески, учитывая месторасположение и существующие в Москве расценки, но очень дорого лично для меня. После разговора о пожарной инспекции и о моих личных возможностях урегулировать имеющийся конфликт, цена снизилась до тридцати тысяч, а после того, как мы задушевно побеседовали о том, как хорошо, что для работников фирмы организована собственная столовая, и как плохо, что санэпидстанция без конца высасывает из руководства кровь, находя все новые и новые недостатки и грозя столовую прикрыть, цена упала еще на пять тысяч. Но и двадцать пять тысяч было для меня дороговато. На другой день я оделся поприличнее, то есть достал из шкафа вещи с виду простые – брюки, сорочку и джемпер, но для тех, кто понимает. А человек, с которым я собирался встречаться, именно понимал. Человека я не уважал, но знал давно и неплохо, потому как какое же может быть уважение между участковым милиционером и главой группировки, «держащей» район, а с другой стороны, хоть я и плохой участковый, но грош была бы мне цена, если бы с этим человеком я не был знаком и не знал о нем много всякого разного. Человек этот по фамилии Абдурахманов и по прозвищу Абдул был воспитан в любви к родственникам и в стремлении непременно всем им помогать, что для народов Кавказа является совершенно естественным, а для меня – выгодным. В данной ситуации, конечно. Абдул любил, чтобы вся родня была под рукой, его многоюродные дядья, братья и племянники оккупировали в наших окрестностях всю розничную торговлю, которой занимались сами, и все прочие виды коммерческой деятельности, с которой исправно взимали дань. Поэтому пробиться на прием к Абдулу большой проблемы не составило, достаточно было всего лишь зайти в любой магазин и сказать несколько слов его хозяину. Примерно часа через три я получил ответ: место и время встречи. Абдул, несмотря на кавказское происхождение, почему-то предпочитал восточную кухню и место наших переговоров определил в ресторане под названием «Чайхана». Все церемонии, непременно сопровождающие такого рода переговоры, были мне хорошо известны, и я честно их соблюдал. Никаких рукопожатий, но и никаких разговоров о делах, пока не сделан первый глоток и не проглочен первый кусок. – Не пьешь, капитан? – презрительно прищурился Абдул, увидев, как я вместо вина налил в свой бокал минералку. Ну прямо-таки, не пью я. Я нормальный русский мужик. Но не с ним же мне пить! И вообще, я за рулем… – Я, Абдул, рылом не вышел персонального водилу иметь, – спокойно ответил я. – А мне сегодня еще ездить и ездить. – Да я гляжу, ты не бедствуешь, – он тем самым понимающим взглядом окинул не только мой тщательно выбранный прикид, но и лежащие на столе ключи от машины в кожаном футлярчике от Луи Вюиттона. Кожгалантерея этой фирмы имеет цены просто-таки запредельные, чуть ли не самые высокие в мире. – На жизнь хватает, – философски заметил я, – а вот на дело – нет. – А я тебе сколько раз предлагал помочь? Ты ж отказываешься, гордый. Что, передумал? – Слушай, Абдул, – приступил я к делу, – у тебя родители живы? – Слава Аллаху. – Сколько им лет? – Не понял, к чему ты клонишь, – нахмурился Абдул. Я объяснил. Абдул слушал и кивал, причем мне даже показалось, что кивал одобрительно. – Так ты денег хочешь? Сколько? – Нет, Абдул, денег я не хочу. Я их сам заработаю. Я хочу, чтобы ты поговорил с хозяином той фирмы, которая готова сдать мне помещение. Он просит слишком много за аренду. Что мог – я сделал, цену сбил, но все равно получается дорого. Ты человек богатый… – Ты моих денег не считай, – резко прервал меня Абдул. – … и с понятиями, – продолжал я как ни в чем не бывало, – у тебя есть уважение к старости. У русского человека его нет, а у тебя – есть. Хозяин фирмы сказал, что не может снизить цену, потому что должен платить тебе. И у меня к тебе просьба: скажи ему, что будешь брать меньше до тех пор, пока он будет сдавать мне помещение. Помоги мне сбить арендную плату, иначе я просто не потяну. А дело-то нужное. – Нужное, – согласился Абдул. – Но почему за мой счет? – Не только за твой, за мой тоже, – возразил я. – И за мой даже больше. Он хочет двадцать пять тысяч за год. Я могу найти только двадцать. Сними с него пять тысяч в мою пользу. – Ну допустим. А остальные деньги где возьмешь? – Свои отдам. – Интересно, откуда это у тебя такие деньги? – прищурился Абдул. – Ты ж за честного канаешь, руки не мараешь. Или врут люди? – Да нет, не врут, – усмехнулся я. – Врут, врут, – убежденно проговорил он. – На какой машине ездишь, какие шмотки носишь – я все вижу, меня не обманешь. Да я и не собирался. Совсем даже наоборот. Я специально оделся так, чтобы Абдул видел: я – человек не бедный, а в его представлении это должно означать, что я человек серьезный и дело со мной иметь можно. – Я твои деньги не считаю, и ты мои не считай. Сам видишь, бабки у меня есть, а откуда они – это мое дело. Но я готов их отдать. И очень рассчитываю, что ты отнесешься к моей просьбе с пониманием. – И зачем мне это? Что я с этого буду иметь? – Спать будешь лучше, – усмехнулся я. – Будешь вспоминать о своих родителях и думать, что ты сделал доброе дело, глядишь – и им там кто-нибудь поможет старость скоротать.