7 В машине молчание. Росс ведет быстро. Впереди петляет темная дорога, которую иногда прорезают яркие лучи света. Но чаще впереди и сзади никого нет. В салоне звучит Брамс; скрипки выводят грустную мелодию, как будто скоро случится что-то плохое. Салон щегольского «астон-мартина» пропах дорогой кожей и сигарным дымом. Отец Веры тоже курил сигары; запах сигар всегда напоминал Вере об отце и об их маленькой квартирке в доме на две семьи. Однажды у отца отказали руки; она тогда сидела у его кровати, а он упрямо сжимал губами мокрый окурок и, глядя на нее с жалкой улыбкой, говорил: – Хорошо, что у меня еще открывается рот; по крайней мере, я могу поблагодарить Господа за то, что Он меня создал. Вера вернулась мыслями к тому человеку – незнакомцу. Они случайно столкнулись у бара после того, как закончились речи. Он был один. Вере достаточно было сделать всего четыре шага, и она оказалась бы прямо перед ним. Росса поблизости не было; он остался сидеть за столом, увлеченный важным разговором. Всего четыре шага. Но вместо того чтобы подойти к незнакомцу, Вера затеяла беседу с Фелисити Берд, женой гинеколога, знакомого Росса. Фелисити нравилась Вере, в отличие от большинства жен врачей. Потом к ней подошел Росс и заявил, что хочет ехать домой, так как завтра ему рано вставать. – Я тебя видел, – спокойно заметил он. – Ну и что? Снова молчание. Только скрипки и ночь. Они проехали указатель «Брайтон». Восемнадцать миль. Вера прекрасно поняла, что муж имеет в виду. Бессмысленно что-либо отрицать, спорить, вступать в пустые пререкания. Несмотря на внешнюю невозмутимость, Росс внутри кипит от злости. Пусть перебесится, решила Вера. Может, к тому времени, как они приедут домой, он так утомится, что не станет устраивать скандал. Сейчас она слишком плохо себя чувствует, чтобы ссориться. Она подумала об Алеке: сынишка, наверное, давно сладко спит. За него не приходится беспокоиться; он обожает бабушку, которая его балует. Мама любит оставаться у них на ночь. Росс отвел ей в их доме настоящие апартаменты, несколько комнат. Сама мама, скорее всего, сейчас бодрствует; сидит перед огромным – с диагональю шестьдесят дюймов – телевизором, курит одну сигарету за другой и смотрит кино посреди ночи… Так же было и в Верином детстве, когда мама составляла компанию прикованному к постели мужу, которого мучила бессонница. Из книг, журнальных статей и разговоров со знакомыми Вера усвоила, что тещи редко ладят с зятьями. Но ее мать и Росс поладили с самого начала, и Росс всегда был добр к ней – и к отцу Веры в последние годы его жизни. В том-то и трудность: Вера не могла жаловаться маме на свои семейные неурядицы. Мать всегда отвечала: у всех случаются размолвки, взлеты и падения, а ей, Вере, нужно Бога благодарить за такого мужа. Перепады же настроения Росса и необъяснимые приступы ярости наверняка являются следствием стресса. У него очень тяжелая работа, и потом – высокое положение в обществе… Двадцать минут первого. Вера снова вспомнила о незнакомце за ужином. Интересно, как ей жилось бы с другим мужчиной, с другим мужем? Как ей вырваться из хватки Росса? И как быть с Алеком?.. Неожиданно изнутри подступила тошнота. – Стой! Росс, скорее останови! Ей показалось, что салон машины сжимается, давит на нее. Прижав руку ко рту, она успела подумать только: «Не здесь… не испачкать машину…» Они резко затормозили у обочины. Вера отстегнула ремень безопасности, нащупала дверную ручку и, спотыкаясь, выбралась наружу. Лицо обдало холодом. Она упала на колени прямо на дорогу, и ее вырвало. Прошло несколько секунд. Рука Росса у нее на лбу. – Детка, милая, все хорошо, родная, все в порядке. Лицо покрылось испариной. Снова тошнит… Ее опять вырвало. Росс крепко прижал ладонь к ее лбу – так делала мама в детстве, – уверенно поддерживая и вытирая ей губы своим платком. Потом он отвел ее в машину, усадил на сиденье, откинул спинку назад, включил печку. – Наверное, это все коктейль из морепродуктов, – заявил Росс. – Или креветки в кляре. Отравление морепродуктами сказывается через несколько часов. Вера хотела сказать мужу, что он ошибается, ей уже несколько дней плохо и он знает об этом. Но боялась, что ее снова вырвет. Она откинула голову назад. Ее окружала темнота; только огни пролетали мимо. В салоне тоже мерцали какие-то огоньки. В контактных линзах было неудобно – Вере показалось, что они запотели. Она смутно сознавала, что едет в машине; шины шуршали то по асфальту, то по гравию. Иногда они останавливались или поворачивали. Они все ближе и ближе к дому. К стакану воды. Она сидела за широким сосновым столом. За окном лаял Распутин. Наверное, гоняется за кроликом в парке. Росс позвал пса в дом. Часы на стене кухни показывали десять минут второго. По полу мягко зашлепали собачьи лапы; подойдя к хозяйке, Распутин положил морду ей на колени. – Привет, сладкий песик. Как ты? Она погладила пса по шелковистой шерсти; тот поднял морду и выжидающе посмотрел на хозяйку большими глазами. Потом легонько ткнулся в Веру носом. Улыбнувшись, она спросила: – Хочешь печеньица? Отодвинув голову Распутина, Вера достала печенье из кухонного шкафчика, скомандовала псу: «Сидеть!» – и сунула ему лакомство. Пока пес радостно грыз печенье, она подошла к раковине и прополоскала рот водой, стараясь избавиться от кислого привкуса рвоты. Щелкнул замок; несколько секунд спустя звякнула цепочка – Росс запирал двери на ночь. Он подошел сзади, положил руки ей на плечи и потерся носом о ее шею. – Алек сладко спит. Ну как ты? – Немного лучше, спасибо. – Таблетки подействовали? – Да, наверное. Что ты мне дал? – Кое-что от нервов. Веру передернуло. Почему муж упорно отказывается говорить, какие лекарства он ей дает? Как будто она ребенок. Росс опустился на колени, заглянул ей в глаза, заставил ее высунуть язык и осмотрел его, тревожно хмурясь. – Что там у меня? – Ничего. – Он улыбнулся. – В постель! Но сначала я хочу кое-что тебе показать – это недолго. Несмотря на улыбку, Вера угадала, что мужу слегка не по себе. – Что там такое с моим языком? Немного помявшись, Росс уверенным голосом заявил: – Беспокоиться совершенно не о чем. Прихватив с кухонного стола косметичку, Вера пошла по коридору следом за Россом. На стенах были развешены гравюры с изображением исторической военной формы. Между гравюрами в скобах были закреплены щиты и мечи. Росс толкнул дверь своего кабинета. Вере стало значительно лучше, но от чего – от рвоты или от таблеток, – она не знала. И сон как рукой сняло. Росс подошел к компьютеру, пробежал пальцами по клавиатуре, и монитор ожил. Потом он включил настольную лампу, открыл свой кейс, вытащил оттуда диск и вставил в дисковод. Когда-то Вере нравилась мужская, серьезная атмосфера его кабинета, но сейчас ей было не по себе – как нашкодившему школьнику в кабинете директора. Безупречно чисто – нигде ни единого пятнышка; мягкие кожаные диван и кресла. На стенах – красивые викторианские морские пейзажи, на постаменте – бюст Сократа; стеллажи уставлены медицинской литературой и периодикой. Росс работал за красивой антикварной ореховой конторкой, которую она сама ему купила вскоре после того, как они сюда переехали. Покупка конторки сделала крупную брешь в ее накоплениях – ей удалось немного отложить за то недолгое время, пока она занималась ресторанно-банкетным обслуживанием. По настоянию Росса перед свадьбой, двенадцать лет назад, Вера стала домохозяйкой, несмотря на то что работать ей нравилось. После того как она закончила колледж и получила диплом специалиста по кейтерингу, она даже основала небольшую собственную фирму – они с командой по большей части доставляли готовые обеды в офисы. В первое время после свадьбы молодая жена с головой ушла в домашнее хозяйство. Вера думала: когда все наконец устроится, она сможет достичь желанной цели – закончить университет и стать дипломированным специалистом в области общественного питания. Но Росс не разрешил ей ни продолжать учебу, ни работать неполный день. Разумеется, он мотивировал свой отказ тем, что не хочет, чтобы его жена изнуряла себя учебой или работой. Теперь-то Вера понимала: Росс просто хотел, чтобы она сидела дома. Тогда он всегда будет знать, где она находится. Лишенная возможности работать, Вера вела активную общественную жизнь. Соседняя деревушка Литл-Скейнз состояла из нескольких улочек, застроенных викторианскими коттеджами. Изначально в них селились железнодорожные рабочие, прокладывавшие ветку Лондон – Брайтон; кроме того, в Литл-Скейнз имелось несколько более современных домов и бунгало, а также норманнская церковь, в которой сохранилось несколько старинных фресок, почти превратившихся в труху. Зато там процветала колония жуков-могильщиков. У настоятеля были искусственные зубы, и когда он обращался к своим малочисленным прихожанам, зубы зловеще клацали. Магазина в Литл-Скейнз нет, а единственный паб закрылся в 1874 году, после того как дорогу Льюис – Лондон передвинули на три мили южнее. Овощи и фрукты можно купить, проехав мили две; деревенская лавка постоянно на грани закрытия из-за того, что в ближайшем городке открылся крупный супермаркет. Вера входила в состав комитета по спасению местной лавки, как и все остальные, подавляя угрызения совести, в местной лавке покупала только товары первой необходимости. Несмотря на крошечные размеры Литл-Скейнз, политическая жизнь в деревне буквально кипела. Деревню населяла целая армия седовласых активисток в твидовых юбках и туфлях на толстой подошве. У Веры сложилось впечатление: сельские жители проводят время, либо пытаясь что-то спасти, либо препятствуя техническому прогрессу. С тех самых пор, как они сюда переехали десять лет назад, она стала участницей множества подобных начинаний; отчасти потому, что ей хотелось внести свой вклад в жизнь местного общества и подружиться с соседями, а отчасти потому, что ей всегда было трудно кому-то отказать. Сейчас, в дополнение к комитету по спасению местной лавки, Вера состояла в обществах по спасению: церковной крыши, местной библиотеки, древней березовой рощи, которую собирались срубить под застройку, и общественной пешеходной тропинки, перегороженной много лет назад одним упрямым фермером. Кроме того, она принимала активное участие в работе местного отделения Национального общества защиты детей от жестокого обращения. Она также способствовала предотвращению модернизации старого амбара на краю деревни, входила в комитет против строительства новой обходной дороги, в комитет против строительства еще одного гольф-клуба и в комитет против слияния их приходского церковного совета с соседним. Однако больше всего удовлетворения приносило воспоминание о конкретном добром деле: они помогли собрать свыше пятидесяти тысяч фунтов и отправить больную лейкемией девочку, дочь местного пастуха, на операцию в Америку – тут Росс нажал на нужные рычаги. Операция спасла пятилетней крошке жизнь. На экране появилось ее лицо. Через секунду оно сменилось другой фотографией, в профиль. – Вот как ты выглядишь сейчас, – сказал Росс. Вера зевнула – внезапно навалилась усталость. Интересно, когда она фотографировалась? Увидев фон, она вспомнила: на пляже у отеля в Пхукете, три недели назад. Росс увеличил ее нос, провел пальцем по экрану. – Операция пустяковая, всего несколько дней дискомфорта – а потом… – Он нажал на клавишу; ее лицо исчезло, а потом появилось снова – в профиль, уже с новым носом. Несмотря на то что она ожидала нечто подобное, уловив намеки в шутках Росса, которые он отпускал уже несколько дней, ее возмутили намерения мужа – особенно сейчас, когда ей нехорошо. Впрочем, именно поэтому Росс и решил поделиться с ней своими планами безотлагательно. Сейчас у нее просто нет сил возражать и спорить. – Росс, почему нельзя обсудить это утром? Я так устала! – На следующий понедельник я заказал операционную. Твоя мать может взять Алека… – Нет. – Вера покачала головой. – Я уже говорила тебе: не хочу больше операций. Злость, медленно вскипавшая в нем с самого ужина, начала прорываться наружу. – Вера, ты хоть отдаешь себе отчет, сколько женщин отдали бы свою правую руку за то, что ты получаешь бесплатно? Ядовито улыбнувшись, она протянула ему правую руку: – Ну, отрежь ее – ты ведь уже срезал лишнее почти со всех частей моего тела! – Не валяй дурака.