Всего получалось трое, считая самого Гузикова. Но все оказалось не так просто, у директора был еще один заместитель, первый и самый главный. Дед вовсю распинался дальше и выкладывал Максиму все, что знал сам и слышал от других. Из всего вороха фактов, жалоб и эмоций Максим уловил для себя кое-что важное. Гузиков выполняет функцию прикрытия, а делами заправляют его родственники. Сам господин директор и его первый заместитель появляются в доме престарелых очень редко – процесс налажен, деньги от паломников и борделя поступают исправно, система отрегулирована и сбоев пока нет. Если не считать мелких неприятностей, как то – смерти стариков. – Бывает, – шепотом сообщил старик, – раз в полгода обязательно кто-нибудь да помрет. А этой весной уже два случая было, старик один, но он уже совсем плохой был, и бабушка. Неделю назад. Максим отвернулся, чтобы скрыть улыбку, посмотрел, как по поверхности воды в огромном пруду идут круги от капель дождя. Объявить человека мертвым – отличный способ скрыть побег. И если тот дед, царство ему небесное, отправился на тот свет от естественных причин, то бабушка пока живее всех живых. – Вранье, – заявил Максим, – брехня все это. Жива она и здорова. – Да? – Дед даже подался вперед. – Правда? А откуда… – От верблюда, – оборвал старика Максим, – ты мне вот что скажи – вы почему молчите? Жаловаться пробовали? Вопрос идиотский, ответ на него Максим знал заранее и в ожиданиях не ошибся. – Боимся. Нам идти некуда. Думали, может, начальство какое приедет, так мы ему расскажем, – сразу съежившись, прошептал дед. Куплено давно все начальство, на корню куплено. Гребет, гребет трясущимися руками все, до чего может дотянуться под крики: «Детям! Все детям, ничего себе!» Хорошо бы всех этих дочек, внучек и жучек, ради которых папаньки уже и свой гнилой ливер продали, уложить ровными рядами в мать-сыру землю, слой за слоем, слой за слоем, с чавканьем, хрустом и копошением червячков в восковых ноздрях… Но приходится прикидываться добрым и порядочным, отворачиваться и проходить мимо, понимая, что патронов на всех не хватит. Максим смотрел на старика, а тот снова разошелся, говорил, говорил что-то, взахлеб, как ребенок и даже топал ногами. Вот она, обеспеченная старость, не приведи, господи, дожить в России до таких лет. Обеспеченная старость по определению может быть только у тех, кто ее сам себе обеспечил. Но чтобы обеспечить себе старость в нашей стране, нужно много воровать, что само по себе грешно и вообще чревато. Но если ты не будешь воровать, то в конце жизни государство просто наплюет на тебя, и подохнешь ты в нищете как собака. Дилемма, блин. Старик не унимался и продолжал вещать, как дорвавшийся до аудитории ворон. Максим к словам деда особо не прислушивался, поглядывал по сторонам, высматривал в зарослях Кирюшу. Но все было по-прежнему тихо, мокрые макушки бурой травы не двигались, только плеснула хвостом по воде пруда большая рыбина. – Дом сгорел, мы на улице остались, а Светку сразу милиция забрала. Потом в гостинце нас поселили, туда к нам пришли из собеса и сказали – Светку в тюрьму, ее мальчишку в детдом, а меня сюда. – Кто пришел? Куда? – переспросил Максим. Он не понял ничего – дед говорил то ли о своих беспутных родственниках, то ли о бывших соседях. Но вдаваться в подробности было уже некогда – со стороны забора донеслись крики, но слов различить не удалось – было очень далеко. Максим не сводил с мусорки взгляд – забор находился именно в той стороне, и там явно что-то происходило. – Я же говорю, из исполкома пришли, из опеки и попечительства – это они там решают, кого куда, – повторил старик, – они и документы в суд передают. Пацана, сказали, в приют сначала сдадут, а уж потом в детский дом, а меня… – Куда сначала, куда потом? – переспросил Максим, но тут же сам скомандовал старику замолчать. Топот, хруст и мат отчетливо слышались в сыром воздухе – через заросли с грацией кабана ломился Кирюша. С руганью и угрозами он пер к помойке и на ходу предсказывал деду большие проблемы в недалеком будущем. – Так, дед, слушай сюда. Иди и жди его там. Да не трясись ты, ручонки у него коротки, не тронет он тебя. Не успеет. Стой на месте, пока он к тебе близко не подойдет. Давай, пошел, дедуля, пошел, – Максим подтолкнул старика вперед по тропинке, а сам прыгнул в бурьян. Бегом обогнул свалку по высокой траве и оказался у Кирюши за спиной. Похожий чем-то на воблу – такой же сухой, скрюченный и костлявый мужик – остановился у вмурованных в груду отбросов контейнеров. Потоптался, озираясь по сторонам, заткнулся ненадолго, но вопли быстро возобновились – Кирюша увидел жертву. Дед мелкими шажками очень медленно поднимался по тропинке от пруда вверх и косился по сторонам. Он сделал шаг, потом еще один, остановился и застыл столбом на месте. «Иди, дед, иди, не бойся» – Максим замер в бурьяне, подобрался перед прыжком. Кирюша же активизировался, при виде беззащитного старика у мужика открылось второе дыхание. Озверевший заместитель директора пронесся мимо и даже вытянул руку, чтобы схватить беглеца за грудки. Максим выскочил из зарослей, догнал Кирюшу и дернул его за полу короткого, до колен, пальто. Дед сначала отшатнулся, но, увидев Максима, вытаращил глаза и бежать передумал. Кирюша завертел головой, дернулся, но это была уже агония мухи в липкой паутине – лапки и крылышки запутались в тонких нитях, и вырваться насекомому уже не поможет никакая сила. Кирюша пытался шевелить верхними конечностями и слабо попискивал, но без толку. Максим еще в прыжке, подсунул свои руки под руки «оппонента», ладонями надавил ему на шею, а локтями сжал Кирюше ребра, и держал теперь, как в капкане, не давая оппоненту поднять головы. – Это он? – спросил Максим у обалдевшего деда. Тот вопроса сначала не понял или не расслышал, пришлось повторить. Дед согласно затряс мокрыми седыми волосами, но с места не двинулся. Кирюше было очень неудобно, он ничего не видел и не мог понять, с кем говорит старик. Попытка обернуться и стряхнуть с себя обидчика закончилась неудачно. Максим оттащил мужика назад, развернулся вместе с ним, разжал руки и толкнул Кирюшу коленом ниже спины. Тот отлетел к помойке, упал на четвереньки и выругался. Максим одним прыжком оказался рядом с заместителем директора, и врезал Кирюше ногой в живот. А потом бил уже без разбору, куда придется, остервенело, молча и размерено, чтобы не сбить дыхание. Кирюша пытался отползти, приподнимался на локтях, извивался, но Максим рывком за шиворот возвращал заместителя директора в исходное положение. Кирюша сдался быстро, закрыл руками голову, сжался в комок и больше рыпаться не пытался. Максим пинком развернул мужика на спину, наклонился и парой хороших пощечин привел его в чувство. Кирюша повернул разбитую голову и приоткрыл глаза. – Здорово, сволочь. – Слова давались с трудом. Максим убрал руки в карманы ветровки и присел на корточки. – Применяете новые эффективные методы лечения пожилых людей? Трудотерапия? Ну, и как успехи? Как успехи, спрашиваю? На меня смотри, скотина! – рявкнул Максим, и окрик подействовал. Кирюша попытался сесть, но окровавленные пальцы скользили по скользкой вонючей подстилке, и заместитель директора так и остался в невыгодной для себя позиции. Он поджал колени, перевернулся на бок и закашлялся. – Ты кто вообще? Тебе чего надо? – отплевавшись, спросил он. Максим отвечать не торопился, молча рассматривал разбитую Кирюшину рожу. Тот скривился, отвернулся, но удар в нижнюю челюсть заставил его снова повернуть голову. – Я тебе сейчас башку оторву и через забор брошу. Чтобы все полюбовались. Вся ваша мразь, что на стариках наживается, – вполголоса, чтобы не услышал дед, пообещал Максим. От услышанного Кирюше стало нехорошо, ему даже удалось сесть, но ненадолго. Новый удар в грудь отбросил его назад, голова Кирюши мотнулась и врезалась затылком в бок старого холодильника. Заместитель директора вскрикнул и оглянулся, Максим не шевелился, не спуская с мужика глаз. – Кто наживается, мы? Впахиваем целыми днями, как кони, семей не видим! – точно копируя интонации и голос своей туповатой «половины», проорал срывающимся голосом Кирюша. – Да ладно? А в столовой случайно не твоя жена работает? – без интереса, так, для порядка поинтересовался Максим, и Кирюша подавился собственной слюной. Сплюнул, вытер губы рукавом пальто и снова попытался сесть. Максим поднялся на ноги, запихнул руки в карманы куртки. Кирюша вздрагивал от каждого движения Максима, трясся, как в припадке, и тянулся к внутреннему карману пальто. – Не дергайся, – Максим толкнул мужика носком ботинка в грудь, рывком, выдирая с корнем пуговицы, «расстегнул» на нем пальто и вытащил из кармана на подкладке мобильник. Дорогая игрушка, сразу видно, что новая. И легкая – замаха и силы броска едва хватило до середины пруда. Булькнув, мобильник исчез под водой, и Кирюша выматерился в голос. Он почти плакал, и неизвестно, что причинило ему больше страданий – боль в избитом теле, унижение или потеря телефона. Максим убрал руки за спину, посмотрел на ветви берез над головой. Надо заканчивать этот концерт, и как можно скорее. Кирюша же понял это по-своему, он снова сплюнул и, выдал, еле ворочая языком: – А жить, по-твоему, я на что должен? У меня зарплата официальная, с надбавками девять тысяч всего, на руки еще меньше! И ту не платят, кинули авансом половину месяц назад и все! Пусть старье это спасибо скажет, что их на улицу не выкинули – кормят, лечат, чего им еще надо? От них дети отказались и родственники, а мы им кто? – Спасибо, – отозвался Максим и с издевкой склонил голову, – спасибо тебе большое. А квартирками их вы тоже за «спасибо» приторговываете? Тех, кто умер? Или сдаете? В качестве компенсации за свой непосильный труд? Кирюша поперхнулся и кое-как мокрыми, грязными руками попытался вытереть разбитый нос. И выкрикнул, как выплюнул: – Да когда бабка в том году зимой помирала, я ей врача на своей машине, привез! Ночью! И заплатил из своих за капельницу и за лекарства! – Да ты просто подвиг совершил, герой! Только я не понял – вам по штату разве врач не положен? Или хотя бы медсестра? Или вы так затраты оптимизируете? – Максим сгреб заместителя Гузикова за шкирку и оттащил подальше от груд мусора. Скользко там и неудобно, оступиться можно. И остановился на полпути, услышав: – Мужик, ты что – вчера на свет родился? Все так живут, все. Я не знаю, кто тебя нанял, но я тебе больше заплачу. Только… – Я тебе сам заплачу. – Дальше все происходило очень быстро. Кажется, Кирюша пытался говорить еще что-то, но Максим уже не слышал его. Тихий шум дождя и плеск исчезли, от воды поднялся мутный туман, он прилипал к лицу и рукам, забивался в глаза и в рот, и Максим чувствовал, что начинает задыхаться. Кирюша давно заткнулся, его крики перешел в стон, а скоро оборвался и он. Максим остановился, перевел дух и вытер мокрый от дождя и пота лоб рукавом, обернулся на шорох. Дед топтался за спиной, он отвернулся и закрывал руками лицо, его плечи дрожали, а спина согнулась еще больше, из-под синей в клетку ткани торчали острые лопатки. Максим за воротник отволок бездыханного Кирюшу в самую груду мусора за контейнер, швырнул тяжелое тело ничком в отбросы и заломил ему руки за спину. Скрутил их найденным тут же обрывком упаковочной ленты и вернулся назад, к старику. – Все, дед, все, – проговорил Максим негромко, – жив он, жив, успокойся ты. В этом он уверен не был. Надо бы проверить, ну да черт с ним, возиться еще со всякой швалью, тут дед, того гляди, Богу душу отдаст. – Давай, давай, двигай, – Максим подтолкнул старика к тропе, сам шел следом. Они спустились к воде, Максим заставил старика умыться и сам долго тер прибрежным песком руки, задрав рукава куртки почти до локтей. Дед еще всхлипывал и вздрагивал от каждого шороха, но уже потихоньку приходил в себя. Надо подождать еще немного, отпускать старика одного в таком состоянии нельзя. Да и самому подумать, как быть дальше. Одной скотиной стало меньше, осталось еще трое. И если одна бродит поблизости, то где искать двух других? Дед поднялся на дрожащие ноги, дополз кое-как до старой липы и привалился к мокрому стволу. Максим, не отрываясь, смотрел на тихую воду. Поверхность пруда была спокойна – ни кругов, ни ряби. Максим посмотрел в мутное небо, но тучи уже разгонял ветер, и дождь давно закончился. В дальнем углу пруда несмело квакнула одна лягушка, за ней вторая, третья и дивный лягушачий концерт охватил все заросшее старыми ивами побережье. – Что дальше? – Максим поднялся на ноги, подошел к старику. – Дальше будет так. Я сегодня уеду, но тут и без меня народа скоро будет много. Начальство приедет, понятно? Вот ему все и расскажете – про Кирюшу, про бабу его и про всех остальных. Дед, ты меня слышишь? – прикрикнул на старика Максим. – Слышу, – отреагировал на звуковой раздражитель дед, – хорошо слышу. Я войну пацаном застал, эвакуацию, мне семьдесят девять лет, но я не глухой. – Вот и отлично, я рад за тебя. Только помни и другим передай – ваше здоровье в ваших руках. И учти – будешь молчать, так и помрешь тут, на помойке. Теперь я тебя не слышу! – Максиму очень не нравилась реакция старика, дед все прекрасно понимал, но возвращаться в реальность не торопился. Там, где он находился сейчас – в ступоре, – все было значительно проще и безопаснее, чем здесь, на берегу пруда. – Дедуля, – Максим снова почувствовал, что звереет, – я тебя сейчас на корм рыбам выкину. Ей-богу, выкину. – Не надо, – взгляд старика стал осмысленным, – я понял. Но зачем так… – А как? Как с ними еще можно? Не знаешь? Вот и я другого способа не знаю, извини. Все, топай, я за тобой пойду. И никуда не заходи, орать будут, угрожать – не слушай. Вы где живете? – Максим уже волок старика за собой мимо мусорки к выложенной брусчаткой дороге. – В сером корпусе, за забором, – молниеносно выдал место дислокации дед. – Где бляди, что ли? – на всякий случай уточнил Максим. – Да, где бляди. Они с правой стороны, там посуше и теплее. А мы с левой, там крыша прохудилась, и на стенах плесень. Директор говорит, что на ремонт денег нет, и кредитов отпускают в недостаточном количестве. Неудивительно, все активы должны приносить доход. Ведь ночлежка, как известно, приносит гораздо больше дохода на вложенное бабло, нежели шикарный отель, а совмещенная с борделем, вообще превращается в Эльдорадо. – Понятно. Все, иди. – Максим подтолкнул старика к щели в заборе. Дед, как сомнамбула, сделал несколько шагов и снова остановился. – А про тебя говорить? Начальству? – спросил он, не оборачиваясь. – Как хочешь. Но лучше не надо. Глупо заставлять старика хранить тайну, да и незачем. Ну, даже если не выдержит дед и расколется, опишет внешность «паломника» – толку-то? Пусть ищут, все закончится еще до ночи. Максим дождался, когда дед скроется из виду, пролез в щель и пробежал вдоль глухой стены гостиницы и кирпичного забора до входа в столовую. Здесь он остановился, вытер мокрой травой перепачканные ботинки и неспешно, словно возвращался с прогулки, направился к своему корпусу. Глянул мельком на дверь столовой и отвернулся, всматриваясь в дождевую муть впереди. Деда не видно, вокруг все спокойно, не слышно ни воплей, ни стрельбы. Пробегают мимо, опустив глаза в землю, паломники, и на любого встречного им наплевать. Оно и к лучшему. У сетчатого забора Максим замедлил шаг, пошел неторопливо, не сводя взгляд с серых облезлых стен. Старик, похоже, добрался до места благополучно и затаился где-то в недрах старого барака. Можно возвращаться. Со стороны КПП послышался рев двигателей, собачий лай и ругань, но все это перекрыла ревущая музыка из динамиков. Шлагбаум поднялся, и к торцу здания подкатили две покрытые засохшей грязью машины. Музыка ревела еще минут пять, пока из иномарок вываливалась очередная партия паломников. Хлопали дверцы и крышки багажников, из салонов выбирались веселые, уже основательно накачанные спиртным девицы. Наконец табор кое-как сорганизовался и двинул в сторону единственной на все здание двери. После того как она закрылась за последним посетителем, наступившая тишина оказалась сродни космической. Максим отступил с дорожки под деревья, проследил за вновь прибывшими, дождался, пока они скроются в сером здании. Постоял еще с минуту и двинул через двор к гостинице. Максим рванул на себя дверь, постоял внизу в тамбуре, прислушался. Кажется, все спокойно, вот и хорошо. Приступим. Только бы она была на месте. «Сестра» с ресепшен сидела за стойкой, как белка в дупле, смотрела в монитор и водила мышкой по коврику. Максим в два прыжка преодолел ступени на входе, пересек холл и остановился перед стойкой. «Сестра» подняла глаза, моргнула некрашеными ресницами и отвернулась. Максим оперся локтями на стойку и широко улыбнулся. – Не скучно? – поинтересовался он, но ответа не дождался. Женщина в платочке ответом его не удостоила, но Максим не расстроился. – Вижу, что скучно. Охота тебе здесь сидеть, все равно нет никого. Тебя как звать? – С тем же успехом Максим мог пытаться вызвать на диалог стоящий в углу фикус в деревянной кадке. «Сестра» пробормотала что-то неразборчиво себе под нос и вместе со стулом отодвинулась назад. Хвост мыши натянулся до отказа, штекер вывалился из гнезда, и тетенька вздохнула с досадой. Она подняла, наконец, голову, посмотрела на Максима и ответила нехотя: – Вам что нужно? «Девку» – едва не выпалил Максим, но сдержался, улыбнулся еще шире и проговорил, еле ворочая языком: – В гости тебя пригласить хочу. Придешь? Давай, соглашайся, – гнул он свое. – Нет, конечно, – отрезала «сестра» и отвернулась. Оторванный «хвост» мыши сильно обеспокоил ее, и она не знала, что теперь делать с оптическим грызуном, как вернуть его к жизни. Максим не сдавался, он перегнулся через стойку, лег на нее животом, протянул руку и схватил «сестру» за запястье. – Хорош выделываться, пошли. У меня и коньячок есть, как раз то, что нужно в постный день. Тебе понравится. Пошли, кому говорят, – и рывком выдернул тетку со стула. – Ой, да вы что?! Какой коньяк, прекратите сейчас же! Отпустите! – «Сестра» билась так, словно через нее пропустили ток. «Она припадочная, что ли?» – Максим сжал пальцы еще сильнее, и тетка заверещала, как попавшаяся в ловушку мышь. Максим обошел стойку, не выпуская из рук добычу, и выволок, наконец, «сестру» из-за ее укрытия. Женщина запуталась в длинной юбке, оступилась и упала на одно колено. В свободной руке она продолжала держать оторванную мышь, провод тащился по полу следом. «Сестра» взвизгнула, сначала слабо, словно пробуя голос, потом громче, потом взяла самую верхнюю ноту и заорала во весь голос на разные лады, как сигнализация у потревоженной машины. – Отпустите… прекратите… я не пойду… здесь нельзя… – и осеклась на последнем слове. – А где можно? – мигом отреагировал Максим, – там, через дорожу, за забором можно? Так туда со своим самоваром надо, где ж я его тут возьму? Да какая разница, где? Пошли, и заткнись уже! – последние слова он проорал тетке в лицо, она вздрогнула и захлюпала носом. – Ну, не хочешь за так, давай за деньги, мне все равно Я тебе заплачу, – шепотом пообещал Максим и разжал пальцы. «Сестра» немедленно вскочила на ноги и ринулась обратно к стойке. – Не подходите ко мне! – визжала женщина. – Уходите сейчас же, или я охрану вызову! «Дошло наконец-то». Максим даже выдохнул с облегчением. – Ладно, ладно тебе, я пошутил, – Максим изобразил испуг и растерянность одновременно, но сестру было уже не остановить. Она визжала так, что поднимавшиеся по лестнице паломники – пожилая пара – дружно прижались к стене и боком проскочили опасный участок холла. – Что ты сказал? – Женщина в платочке вошла в раж. – Да я кто, по-твоему!? Тут тебе что – публичный дом!? «А разве нет? Вывеску сменил – и все дела». Максим отступал от налетевшей на него озверевшей тетки и, защищаясь, выставил перед собой руки. Где-то он сделал неверный шаг, и беседа пошла по другому пути, надо немедленно исправляться. Максим сгреб визжащую «сестру» в охапку, зажал ей ладонью рот и предложил негромко: – Так пошли туда. Здесь же недалеко. – И в обнимку с «барышней» сделал несколько шагов к входной двери. Тетка билась и изворачивалась, платок давно сполз с ее головы и болтался на плечах, короткие крашеные волосы поднялись «ирокезом». Кто-то попытался войти в помещение с улицы, но, услышав крики и визг, передумал, и дверь грохнула у «сестры» перед носом.