Горчаков сглотнул. Мир в оттенках чёрного кружился вокруг, насмехаясь. Двадцать метров? Балбес, это двадцать парсеков. Двадцать тысяч лет. Вся Вселенная. Ты никогда не дойдёшь… — Командир, как вы себя чувствуете? Горчаков вздрогнул и сфокусировал взгляд. Рядом, в одном из их корабельных скафандров, стоял… стоял Ян! Голова соргосианина была вытянута вперёд куда сильнее, чем у людей, он буквально упирался носом в прозрачное забрало. Надеть шлем, наверное, представляло для него серьёзную проблему, не меньшую, чем всунуть копыта в ботинки. Но он стоял рядом с Горчаковым и даже придерживал его за руку. — Плохо, — признался Валентин. — Мне хочется убежать. — Спускайтесь, — спокойно сказал Ян. — Я помогу Криди. — Не хочу внутрь! — возмутился Горчаков. — Хочу в вечность. В ничто! — Как угодно, — покладисто сказал Ян. — Но вам надо сказать об этом старпому. Правильно? Вы должны передать командование. А потом можно в вечность. Ян был прав, и Горчаков вздохнул. — Верно. Я на минутку. Он занёс ногу над краем люка, шагнул в него, будто в колодезь, вектор гравитации сменился (кажется, и Ян пихнул его в спину). Голова на миг закружилась, мир внезапно обрёл краски, объём и реальность. — Дрянь! — закричал Горчаков, отшатываясь от люка. — Какая там дрянь! Руки задрожали, едва он вспомнил, как нащупывал нож. Матиас и Соколовский, оба в скафандрах, разумеется, оттащили его вглубь шлюзовой. В дверь на миг заглянул Ян, сказал: — Иду за Криди. И исчез. — Осторожнее, Ян! — крикнул Горчаков. — Эта дрянь затягивает тебя! — Какая дрянь? — отозвался Ян. — Ничто. Пустота. Червоточина. Это сводит с ума! Матиас и Лев напряжённо смотрели на Валентина. — Ну, я пока ничего… — ответил Ян. — Сообщу, как только что-то почувствую… слушайте, а ведь я стал первым жителем Соргоса, вышедшим в открытый космос! «Это не космос, балбес!» — захотелось выкрикнуть Валентину. Но он сдержался. Задышал медленнее и спокойнее, восстанавливая дыхание, воздух был перенасыщен кислородом. — Уже не тянет спрыгнуть с корабля? — спросил Матиас. — Никогда больше не выйду в червоточине, — выдохнул Валентин. Матиас неохотно отпустил его плечо. — И вам не позволю! Зачем вы послали туда парня? — Потому что он не человек, — ответил Лев. — Я подумал, что эффекты червоточины разнятся для разных видов. Криди держался гораздо лучше вас, уж извините. Значит, Ян… — Мог сразу слететь с катушек! — Да, — признал доктор. — Или наоборот, воспринять мир за обшивкой совершенно спокойно. — Вытащил Криди, — сообщил Ян. — Он что-то бормочет, но цепляется за меня. Несу его назад. — Ты в порядке? — спросил Горчаков. — Да, — кажется, Ян даже смутился от собственного ответа. — Жутковато немного, но интересно. — Что с кабелем? — спросил Валентин. — Криди его закрепил, прежде чем сорвался. Я подёргал, проверил. Он намертво приклеен к выводу сломанной антенны. Им пришлось подождать ещё две минуты, прежде чем Ян спустил Криди в люк. Кот почти сразу начал дёргаться и ругаться, на своём языке, но с такой экспрессией, что стало ясно — он в порядке. Ян спустился следом, и Матиас немедленно закрыл люк. — Тебе не хотелось спрыгнуть? — спросил Валентин. — Нет, — просто ответил Ян. — Вот шлем бы снять, я натёр себе нос о стекло. Шипел воздух, наполняя шлюз. Горчаков переключил связь на Марка и спросил: — Почему ты меня не позвал? Не окликнул? — Командир, прослушайте запись, — ответил искин. — Я на вас орал минуты три. Вы будто не слышали. — Не слышал, — признался Горчаков. Индикатор на стене загорелся зелёным, и он стал снимать шлем. Криди сидел на полу, тряс головой и временами что-то шипел вполголоса. Потом сказал: — Извините. Обычно я не позволяю себе подобных выражений… Лев с удовольствием развалился в кресле, глядя, как Горчаков достаёт из капитанского бара коньяк. Сказал: — Даже не стану протестовать, Валентин. — Я и не ждал… — Горчаков щедро налил коньяк в четыре бокала, сел напротив доктора. Вообще-то в малой кают-компании их было шестеро, но Ксения сразу же покачала головой и взяла стакан воды, а Уолр, поколебавшись, вообще отказался от напитков. Матиас и Мэйли взяли свои бокалы без возражений. Был, разумеется, и ещё один участник совещания — Марк. — По русской традиции — не чокаясь, — сказал Валентин. — В память об Анне Мегер. Она была великолепным пилотом и хорошим человеком. Мы запомним её именно такой, а не тем, кем или чем она стала. Все отпили по глотку. Валентин помолчал несколько мгновений, потом продолжил: — Давайте подытожим ситуацию. Мы потеряли двух членов экипажа. И если потеря Лючии болезненна для нас морально, то потеря Мегер оставила серьёзную брешь в экипаже. — Но девочка жива, — сказала Мэйли. — Да, но она больше не наша девочка и не член команды. Хорошо, что изначально не самый важный. Что будем делать с пилотом? — Я готов взять на себя функции Мегер, — произнёс Марк. — Спасибо, — кивнул Валентин. — Но ты же понимаешь, по какой причине на кораблях до сих пор есть пилот? — Нестандартное интуитивное мышление, свойственное разумным биологическим видам, но недоступное обычным искинам, — ответил Марк. — Однако в своём нынешнем состоянии я необычен. Валентин подумал о том, что стоило пригласить на совещание Тедди. Но жалко было дёргать мальчишку со всеми его травмами, физическими и душевными. Да и видеть выпивающих офицеров ему не следует. Он спросил: — Какой у тебя цикл ядра, Марк? — Плавающий. Горчаков вопросительно поднял брови. — От пятьдесят шестого до девяносто второго, — пояснил Марк. — Как это возможно? — заинтересовался Матиас. — Твоя архитектура позволяла подняться максимум до семьдесят пятого цикла. — Он хитрит, — сказала Ксения неохотно. — Не с нами, а с фундаментальными ограничениями своей конструкции. Это как русские горки — производительность ядра падает, потом поднимается, снова падает… В пике он на несколько секунд достигает девяносто второго цикла, потом на несколько секунд роняет до минимума. — Ты не угробишь себя? — уточнил Горчаков. — Нет, командир. Это интересное состояние, я сравнил бы его с человеческим сном и пробуждением. Работоспособность схемы я просчитал на пике своих способностей. — Ага, — сказал Валентин. — И это позволит тебе заменить Мегер? — Не знаю. Возможно. Моё сознание изменилось, мне кажется, я стал способен к интуитивным решениям. Но это несёт в себе и риск ошибиться.