– Что ж, хватит на сегодня, – сказал наконец директор. Все забормотали, соглашаясь с ним. Я посмотрел на Хонду. Тот сидел с пунцовым лицом. – С тобой все нормально? – спросил я, похлопав его по плечу. Он посмотрел на меня бессмысленным взором и промычал что-то невнятное. Потом допил виски, поставил на стол свой бокал и заснул. – Кому-то надо позаботиться о Хонде, – заметила Абе. Я уже хотел предложить свою помощь, но Маэда сказала: – Я отвезу его. Я умею водить машину и знаю, где он живет. – Я помогу довести его до машины, – предложил я. – Не беспокойся, я отведу, – сказал кто-то из учителей. – Моя тачка стоит рядом с его. Он встал и помог Хонде выйти из бара. Маэда шла за ними и несла портфель Хонды. Директор оплачивал у стойки счет за выпитое. – Это правда, что Маэда неравнодушна к Хонде? – спросил один из учителей. – Конечно, правда, – ответила другая коллега. – Она давно не сводит с него глаз. – А как же правило – никаких личных отношений на работе? – спросил первый учитель. Учительница лишь махнула рукой. – Разве есть такое правило? По-моему, кто-то просто придумал его. Я вспомнил, что слышал про это правило от Маэды. Значит, она знала, что Хонда встречался с моей сестрой? Но ко мне это не имело отношения. Взяв свою сумку, я вышел на улицу вместе с коллегами. Там они поочередно пожимали мне руку и говорили прощальные слова. За это время стало еще холоднее. Автобусы уже не ходили, так что некоторым из нашей группы, включая меня, пришлось ловить такси. Подъехал желтый седан. Поскольку это был мой последний день, меня заставили сесть в него. Я поблагодарил всех и пообещал не терять с ними связь. Когда такси остановилось на перекрестке, я глядел на красный свет. Вероятно, я был пьян, потому что мне казалось, что время остановилось, застыло, словно кто-то нажал на кнопку «стоп». Но вот зажегся зеленый, и время ожило, уличные огни слились в светящуюся полосу. Я поднялся к себе на этаж и похолодел от испуга при виде мужчины, стоявшего возле моей двери. Или это была галлюцинация? Я моргнул несколько раз. Подойдя ближе, я понял, что это не игра моего воображения, и вспомнил о тигре. – Добрый вечер, – поздоровался со мной господин Катоу. В руке он держал бумажный пакет с логотипом кондитерского магазина. – Простите, что я пришел без предупреждения. – Не беспокойтесь из-за этого. – Я открыл дверь, надеясь, что от меня не пахнет алкоголем. – Пожалуйста, заходите. Надеюсь, вы не очень долго ждали меня на холоде? Господин Катоу зашел следом за мной в квартиру. Он был одет в толстое длинное темно-серое пальто, но оно наверняка не согревало его в такую холодную ночь. – Вам трудно было найти этот дом? – спросил я. – Не очень, – ответил он. – Я бывал тут и раньше. Я ждал, что он объяснит свои слова, но напрасно. Может, мне надо было спросить его, но по тому, как он отвел взгляд, я понял, что он не хотел говорить об этом. – Пожалуйста, садитесь, – предложил я. – Что вам принести? Чашку кофе? Он кивнул. – Не откажусь. Господин Катоу снял пальто и остался в накрахмаленной белой рубашке. Сел и потер руки. Вероятно, он долго ждал меня. Я ушел на кухню варить кофе. Ожидая, когда закипит вода, я плеснул на лицо ледяной водой из-под крана. Это немного привело меня в чувство, но вот со своим взбунтовавшимся желудком я ничего не мог поделать. Когда я вернулся в гостиную с кофе, господин Катоу уже поставил пакет на низкий столик. – Пожалуйста, пейте! Он протянул руку за кружкой. Должно быть, кофе был слишком горячим, но господин Катоу все-таки сделал глоточек и немного подержал кружку в ладонях. – Вы нашли себе приятное жилье, – сказал он. – По своей атмосфере оно подходит к моему любимому стихотворению «Шизука На Цукийо Ни» – «В тихую лунную ночь». Его написал поэт Акицуки. «Аки» – это «осень», а «цуки» – «луна». Вы слышали о нем? – Нет, – ответил я и подумал, не говорит ли он про книгу, которую все время читал вечерами в своей библиотеке. – Я многих поэтов не знаю. – Я тоже. Прежде я знал только самых известных, таких как Мацуо Басё и Кобаяси Исса, но несколько лет назад случайно наткнулся в личной коллекции моей жены на Акицуки. Я люблю его произведения. Они успокаивают меня и убирают окружающий шум. Мне хотелось купить другие его книги, но она у него только одна, вот почему большинство читающей публики никогда не слышали о нем. – У-гу. Он тяжело вздохнул и подвинул ко мне пакет. – Вообще-то я пришел, чтобы отдать вот это. Я удивился. Что это могло быть? – Можно посмотреть? – Да, пожалуйста. Раскрыв бумажную сумку, я увидел маленькую фарфоровую урну. – Когда мы уезжали, я обнаружил это в комнате мисс Ишиды, – сказал господин Катоу. – Я извиняюсь, что молчал так долго, но я не мог решить, что с этим делать. Недавно я услышал, что вы возвращаетесь в Токио, вот и подумал, что лучше всего отдать ее вам, пока вы не уехали. В конце концов, вы ближайший родственник мисс Ишиды. Я поставил урну на колени. – Кто-нибудь еще знает об этом? Он покачал головой. – Только я и моя жена. – Я ведь несколько раз осматривал ту спальню. – Урна была надежно спрятана под одной из деревянных панелей пола, – пояснил господин Катоу. – Когда мисс Ишида ухаживала за моей женой, она поделилась с ней и рассказала про выкидыш. Больница в Куромачи помогла провести кремацию без лишней огласки. – Понятно. – Пытаясь изо всех сил сохранить самообладание, я спросил: – Как себя чувствует госпожа Катоу? – Она снова начала говорить и отзывается, когда мы говорим с ней. Новая обстановка, кажется, помогает ей восстановить силы. – Это замечательно. Он кивнул. – Жена постоянно винила себя за смерть нашей дочери, хотя и я тоже виноват. Я был слишком занят своей работой и мало уделял внимания собственной семье. Вы тоже это знали, правда? Миюки… – Его голос дрогнул. – Она никогда не была больной. Я с трудом сглотнул. – Я смутно догадывался. – Моя жена не совсем здорова. – Господин Катоу потер глаза. – Вы когда-нибудь слышали от кого-нибудь про синдром Мюнхгаузена? – Нет. Что это такое? – Психическое заболевание, редкая форма насилия над ребенком. Это бывает, когда лицо, заботящееся о ребенке, обычно мать, фабрикует или создает у него симптомы болезни, чтобы привлечь внимание. У меня в горле встал комок. Ведь я надеялся, что ошибся с выводом. – Я слишком поздно это понял, и из-за этого мы потеряли дочь. После смерти Миюки жена отказалась разговаривать. Я показывал ее нескольким психологам, но они были бессильны, потому что она замкнулась в себе. Я не знал, что делать. Думаю, ей требовалось переменить обстановку, а мне – признать то, что случилось, а не прятаться за работу. – Я так сочувствую вам. Такая тяжелая утрата, – сказал я, решив не рассказывать ему о своем последнем разговоре с госпожой Катоу. Он пробормотал слова благодарности и встал. – Уже поздно. Пожалуй, мне пора. Я встал и проводил его до двери. Надевая пальто, господин Катоу сказал: – Жена просила передать вам привет. – Пожалуйста, передайте ей тоже привет от меня. – Немного поколебавшись, я все-таки решил добавить: – И спасибо вам за медицинские документы. Он удивился, но не сказал ни слова. Только кивнул и стал спускаться по лестнице. Я воспринял это как подтверждение.