– Было бы за что! – меланхолично, словно дело касалось не его, проговорил Сергей. Потом он много раз спрашивал себя, что эти слова означали, но ответа не находил. Боец Ветерок рывком выдернул Козодоева из-за стола и поволок к выходу. Ефремов с каменным лицом шел следом. В приемной он остановился и сказал Ане: – Гражданин Козодоев арестован за совершение убийства. Первый допрос его будет проведен сегодня в помещении ИВС, в четыре часа дня. Если директор СГТС намерен подключить к делу своего адвоката, то мы будем ждать его. Если защитника с вашей стороны не будет, то мы вызовем дежурного адвоката. – Я… – пролепетала Аня, смутилась и замолчала. Марина безмолвствовала. Каждое слово Ефремова было для нее пощечиной, расплатой за воскресные откровения. «Вот так причудливо тасуется колода!» – мог бы сказать по этому поводу булгаковский Воланд. «Вот так слетают с небес на землю!» – мог бы добавить Ефремов, но уже остыл от секундного триумфа и добивать Марину не собирался. Она просто перестала для него существовать. Бойцы вывели Козодоева из здания, остановились на крыльце. Игорь подошел к арестанту и вполголоса сказал: – Посмотри на небо. Нынче ясная погода, светит солнце. У нас в Сибири триста дней в году тучи, мрачно, тоскливо. А сегодня солнце! Ты, Сережа, видишь его в последний раз. – Я… – ошарашенно протянул Козодоев, но так и не нашел, что сказать. Ефремов показал рукой вверх. – Это солнце свободы. Для тебя оно светит в последний раз. Через полчаса ты будешь в камере. Взойдет тюремное солнышко, а оно, поверь мне, всегда в клеточку. Парни, по машинам! Едем в ИВС. 33 В четыре часа дня Козодоев оказался в комнате для допросов. Это было небольшое помещение, всего-то три на три метра, с одним узким окном, забранным толстой решеткой. Из мебели в комнате были только стол и два табурета. Тот из них, который предназначался для Козодоева, стоял далеко от стола. Сергей попытался его подвинуть, но не смог. Он был намертво вмонтирован в пол. – Давайте знакомиться, – предложил арестанту молодой мужчина, одетый в строгий официальный костюм, при галстуке. – Меня зовут Виктор Александрович Воронов. Я следователь городского УВД. Это ваш адвокат. – Воронов кивнул в сторону мужчины лет пятидесяти, стоявшего рядом с ним. Тот был гладко причесан, одет в костюм-тройку с красным галстуком в белую полоску. Называть защитника по имени-отчеству Воронов не стал. Между ним и этим человеком, нанятым отцом Сергея, была давняя неприязнь. Началась она с некорректного поведения адвоката на следствии по делу об ограблении ювелира Батурина. – Меня зовут Шнайдер Роберт Евгеньевич, – представился адвокат. – По закону нам должно быть предоставлено свидание наедине, но следователь…. – Не вводите клиента в заблуждение, – перебил его Воронов. – По закону вам положено свидание наедине в условиях визуального контроля с моей стороны. В коридоре вам разговаривать никто не даст, так что можете пошептаться здесь. Адвокат разочарованно вздохнул, но дальше препираться не стал. – Сергей Владимирович! – официальным тоном обратился к Козодоеву следователь. – Вы подозреваетесь в убийстве гражданина Бурлакова, совершенном двадцать девятого ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года. – Товарищ следователь, – запротестовал адвокат, – никакого убийства Сергей Владимирович не совершал. Его подозревают в причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть потерпевшего, а не в убийстве. – В этом есть какая-то разница? – спросил Козодоев. – Конечно! – ответил Воронов и улыбнулся. – За обычное убийство максимальное наказание – десять лет, а по статье сто восьмой части второй – двенадцать. – Это правда? – спросил у адвоката Сергей. – К сожалению, да, – неохотно ответил Шнайдер. – Коллизия законодательства, нонсенс! – Какой нонсенс? – Козодоев занервничал. – Вам что, без разницы, по какой статье меня обвиняют? – Успокойтесь, Сергей Владимирович, – миролюбиво проговорил следователь. – В силу совершения вами преступления в несовершеннолетнем возрасте большой разницы между статьями нет. Если я говорю «убийство», то вовсе не хочу обвинить вас в совершении преступления, предусмотренного сто третьей статьей УК РСФСР. Просто это слово короче. Его и удобнее выговаривать, чем «причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего». Итак, что вы можете пояснить по поводу подозрений, возникших в отношении вас? – Понятия не имею, о чем вы говорите. Никакого Бурлакова я не знал и десять лет назад никого не убивал. – Давайте немного переформулируем ваш ответ, – заявил адвокат. – Последние слова надо записать так: «И никогда никого не убивал». Я прав, Сергей Владимирович? Козодоев безразлично махнул рукой. Дескать, как хотите, так и записывайте. Следователь заполнил первые строки протокола допроса, достал сигареты, закурил и с интересом посмотрел на Козодоева. Сергей вдохнул табачный дым и нестерпимо захотел курить. – Сигареты не найдется? – спросил он у Воронова. – По понятиям у следака западло курево спрашивать, – серьезным тоном ответил Воронов. – Роберт Евгеньевич вас угостит. – При чем здесь понятия? – удивился Сергей. – Я что, зэк, что ли? Ладно, черт с ним. Дайте закурить! – обратился он к адвокату. – Я не курю, – недовольно сказал Шнайдер. – А ваш отец сигарет вам не передал. – Чего-чего? – начал заводиться Козодоев. – Мой отец сигареты зажилил? – Спокойнее! – сказал следователь. – Черт с ним, – со злостью продолжил Сергей. – Отец про сигареты забыл. Откуда ему знать, что у меня все курево при задержании отобрали? Но вы-то адвокат, должны предусмотреть это. Вам было лень у ближайшего ларька остановиться и купить мне пачку самых дешевых сигарет? – Я не знал, что вы курите. – Ах так? – Козодоев привстал с табуретки. – Что вы вообще про меня знаете? – Спокойно! – Воронов хлопнул ладонью по столу. Он в полной мере насладился тем неудобным положением, в которое поставил Шнайдера. – Закуривайте. – Виктор достал из кармана пиджака пачку «Астры», положил на стол перед арестантом. Сергей брезгливо, двумя пальцами вытащил сигарету, прикурил, попробовал пододвинуть к себе алюминиевую тарелку-пепельницу, но не смог. Она была прикреплена к крышке стола. – Вы курите «Родопи», а мне «Астру» предлагаете? – выпустив дым в потолок, с издевкой спросил Сергей. – Могу забрать. – Воронов протянул руку к пачке, но дотронуться до нее не успел. Козодоев мгновенно забрал сигареты, но тут же понял, что глупо выглядит, и вернул «Астру» на место. – Продолжим допрос, – сказал Воронов. – При осмотре квартиры Бурлакова был обнаружен отпечаток пальца, принадлежащий вам, Сергей Владимирович. Как можно объяснить его появление в квартире человека, которого вы никогда не знали? – В гости приходил, – не задумываясь, ответил за Козодоева адвокат. – Не пойдет! По делу об убийстве Бурлакова допрошены десятки свидетелей, и ни один из них не дал показаний о том, что Сергей Владимирович был знаком с потерпевшим. – Товарищ следователь, мало ли кто что говорит. Назвав Воронова «товарищем», адвокат хотел уколоть его, подчеркнуть, что он при советской власти не работал и должного опыта не имеет. Но тут Шнайдер ошибался. Следователем Воронов стал в последние дни августа 1991 года, когда обращение «товарищ» было еще общепринятым. Воронов не отреагировал на этот мелочный укол. Он продолжил задавать вопросы, на которые отвечал адвокат. Козодоеву скоро надоело быть статистом на собственном допросе. – Может, мне отсюда выйти? – с вызовом спросил он. – Не советую, – отвлекся от диспута с защитником Воронов. – Здесь по коридорам бродит огромная овчарка. Она загрызет тебя. – Почему именно меня? – не понял Сергей. – А как же вы сюда попали? Почему собака на вас не набросилась? – От нас волей пахнет, а от тебя – камерой, – пояснил Виктор. – Овчарка надрессирована бросаться на всех, от кого исходит специфический запах. К тому же галстук! – Следователь показал рукой на свою грудь и продолжил: – Немецкие овчарки – исключительно умные животные, – продолжил он. – Перед тем как наброситься на жертву, они смотрят, как человек одет. Если в форме, значит, свой. Если у незнакомца есть галстук, то он с воли. Козодоев машинально дотронулся до шеи. Галстука, в котором он приехал на работу, там не было. Его забрали после задержания, при личном досмотре. «Так вот почему следователь и адвокат при полном параде, – догадался Сергей. – Все дело в собаке, а не в приличиях». – Давайте поговорим о сроках, – сказал Шнайдер. – Преступление, в совершении которого подозревается мой клиент, было совершено десять лет назад, двадцать девятого ноября. В тот момент Сергей Владимирович был несовершеннолетним. Срок давности для него истекает через десять лет, то есть двадцать девятого ноября этого года. До конца у нас осталось двадцать шесть дней. Так стоит ли огород городить, если через три недели мой клиент все равно будет на свободе? – А до конца срока мне сидеть, что ли? – возмутился Сергей.