Его слова сбили меня с толку. Что он мог иметь в виду? – Ну, – произнес он[7], – вы очень часто обеспокоены. И ваше состояние сейчас для меня мало отличается от того, которое вы описываете до принятия лекарств. Я объяснял ему, достаточно терпеливо, что он не понимает: депрессия вызывается низким уровнем серотонина, а у меня были моменты сильного повышения его уровня. Интересно, что за образование получают все эти психиатры. Время от времени он осторожно указывал мне на это снова. Он неоднократно отмечал: мое убеждение, что увеличенные дозы препарата решают мою проблему, похоже, не соответствует фактам. Я по-прежнему остаюсь подавленным и встревоженным на протяжении долгого времени. Обычно я возражал ему со смесью гнева и чопорного превосходства. Прошли годы, прежде чем я наконец услышал, о чем он говорит. К тому времени мне уже было за тридцать и со мной произошло своего рода отрицательное прозрение. Противоположное тому, которое случилось на пляже в Барселоне много лет назад. Независимо от того, насколько большой была доза моего антидепрессанта, грусть всегда опережала его. По-видимому, возникало подобие воздушной пробки – химическое облегчение, – а потом снова и снова возвращалось чувство колющего несчастья. Меня снова посещали неотвязные, повторяющиеся мысли: жизнь напрасна; все, что ты делаешь, не имеет смысла; все это чертовски пустая трата времени. Постоянное и никогда не отпускающее беспокойство. Поэтому первая загадка, в которой я хотел разобраться, заключалась в следующем. Как я мог все еще пребывать в депрессивном состоянии, если принимал антидепрессанты? Я делал все правильно, и все же что-то по-прежнему было не так. Почему? * * * Любопытная вещь произошла с моей семьей за последние несколько десятилетий. Из детства у меня остались воспоминания о пузырьках с таблетками, на которых были наклеены непонятные белые этикетки. Они лежали на кухонном столе. Я уже упоминал о лекарственной зависимости в моей семье. Одно из моих самых ранних воспоминаний: я пытаюсь разбудить одного из моих родственников, и мне никак не удается. Но тогда я был совсем маленьким. Лекарства, которыми пользовались в нашей семье, не были запрещенными наркотиками. Это были те, что выписывали врачи: антидепрессанты и транквилизаторы старого образца, такие как валиум. Химические модификации и преобразования, помогающие нам пережить день. Это не самое любопытное, что случилось с нами. Любопытно то, что, пока я рос, западная цивилизация накрыла мою семью. Когда я был маленьким и оставался погостить у друзей, я замечал, что никто в их семьях не глотает таблетки за завтраком, обедом и ужином. Никого не сажали на успокоительные, стимулирующие средства или антидепрессанты. Тогда я понял: у меня необычная семья. Затем постепенно с годами я стал замечать, что таблетки появляются в жизни все большего и большего количества людей. Их прописывают, одобряют, рекомендуют. В наши дни они все вокруг нас. Каждый пятый взрослый[8] в США принимает по крайней мере один препарат при психических расстройствах. Почти каждая четвертая женщина[9] среднего возраста принимает антидепрессанты постоянно. Каждый десятый американский школьник[10] получает сильный стимулятор для того, чтоб сосредоточиться. Зависимость от законных и незаконных наркотиков сейчас настолько распространена, что средняя продолжительность жизни белых людей сокращается. Это происходит впервые за всю историю мирного времени в Соединенных Штатах. Подобное влияние распространилось по всему западному миру. Например, пока вы читаете эти строки, каждый третий француз[11] принимает разрешенные психотропные средства, такие как антидепрессанты. А Великобритания опережает всех[12] в Европе по их применению. Вы не можете уберечься от них. Когда ученые проверяют химический состав воды в западных странах, они всегда находят в ней присутствие антидепрессантов. Многие из нас принимают их, а потом они выводятся из организма. Но они просто не могут быть отфильтрованы из воды, которую мы пьем каждый день[13]. Нас буквально омывают наркотики. То, что когда-то казалось поразительным, стало нормальным. Никто не будет спорить с тем, что огромное количество людей вокруг нас очень подавлено. Все эти люди чувствуют, что нужно принимать сильный химикат каждый день, чтобы держать себя в руках. Вторая странность, которая меня озадачила: почему все больше и больше людей чувствуют себя подавленными и сильно обеспокоенными? Что изменилось? * * * Почти десятилетие[14] я игнорировал деликатные напоминания моего психиатра о моей подавленности, несмотря на лекарства. Только после кризиса в моей жизни, когда я чувствовал себя паршиво в буквальном смысле этого слова, я решил его послушать. Оказалось, все, что я делал до сих пор, не работает. Тогда, смыв последние пачки паксила в унитаз, я заметил, что эти две странности пытаются привлечь мое внимание, как дети на перроне поезда. Почему у меня по-прежнему депрессия? Почему так много людей таких, как я? Я понял, что помимо этого существует еще и третья загадка. Есть ли что-то еще, кроме нарушения химического состава мозга, что вызывает депрессию у меня и у стольких людей вокруг? И если оно есть, что это могло бы быть? Тем не менее я отложил расследование. Бросить вызов своей боли не так-то просто. Мои нынешние методы борьбы были похожи на поводок, который я накинул на свою боль, чтобы держать все под контролем. Я боялся, что, если я оставлю историю, с которой так долго жил, в покое, боль превратится в свирепое животное и набросится на меня. Однако я не совсем бездействовал и начинал искать ответы[15] на свои вопросы. Читал научные статьи, общался с учеными, написавшими их. Но всякий раз отступал. Все, что они говорили мне, заставляло меня чувствовать себя более дезориентированным и тревожным, чем это было в самом начале. Вместо того чтобы разбираться со всем этим, я сосредоточился на работе над новой книгой («По следу крика: первый и последний дни войны с наркотиками» / Chasing the Scream: The First and Last Days of the War on Drugs). Как ни странно, мне было легче взять интервью у киллеров, работающих на мексиканский наркокартель, чем исследовать причины собственной депрессии. Возиться с историей своих эмоций – что я чувствую и почему – казалось мне опаснее всего. В конце концов я понял, что больше не могу это игнорировать. Так, за три с небольшим года я проехал более 65 000 километров. Я провел более двухсот интервью по всему миру, встречался со знаменитыми на весь мир социологами и с людьми, которым знакомы самые глубины депрессии и тревоги и которые имели счастье справиться с ними. Я побывал в таких местах, о которых не мог подозревать вначале, – деревня амишей в Индиане, Берлинский жилой комплекс, возведенный во время бунта, бразильский город, где запрещена реклама, лаборатория в Балтиморе, где происходит реабилитация людей от их травмы совершенно неожиданным способом. То, что я узнал, заставило меня радикально пересмотреть собственную историю и задуматься о себе и о душевном страдании, расползающемся, как смола, по нашей цивилизации. * * * С самого начала я хочу рассказать о двух вещах, определивших язык этой книги. Обе оказались для меня неожиданностью. Врач сказал мне, что у меня и депрессия, и критическая форма тревоги. Ранее я полагал, что это две не взаимосвязанные проблемы. Они так и рассматривались на протяжении тринадцати лет моего лечения. Но когда я занялся изучением этой проблемы, заметил нечто странное. Все, что вызывало усиление депрессии, также усиливало и тревогу, и наоборот. Они усиливались и угасали вместе. Это стало первым неожиданным открытием. Я начал все правильно понимать, только когда встретился в Канаде с профессором психологии Робертом Коленбергом. Он также когда-то полагал, что депрессия и тревога – разные вещи. Но, изучая их уже более двадцати лет, он сделал вывод: «…данные указывают на то, что они не так уж различны». На практике «…диагнозы, особенно депрессия и тревога, пересекаются». Иногда одно более выражено, чем другое: у вас наблюдаются панические атаки в этом месяце, и вы много плачете в следующем. Однако идея, что они не взаимосвязаны, как, скажем, пневмония и перелом ноги, не подтверждается доказательствами. Аргументы Роберта победили в научных спорах. Последние несколько лет Национальный институт здравоохранения – основной орган финансирования медицинских исследований в США – прекратил финансирование исследований[16], которые представляют депрессию и тревогу как разные заболевания. «Требуется нечто более реалистичное, что соответствует тому, чем занимаются люди в реальной клинической практике», – объяснили представители института. Теперь я вижу депрессию и тревогу как кавер-версию одной и той же песни разных групп. Депрессия – это версия пессимистической эмо-группы, а тревога – кавер-версия кричащей группы хеви-метал, но основные ноты одинаковы. Они не идентичны, но похожи[17]. * * * Второе открытие произошло, когда я изучал девять причин депрессии и тревоги. Когда я писал о депрессии и тревоге в прошлом, всегда начинал с объяснения: я не имею в виду несчастье. Несчастье и депрессия – совершенно разные вещи. Ничто так не выводит из себя человека в депрессии, как совет взбодриться. Это звучит как предложение сходить на танцы человеку, который сломал обе ноги. Однако, разбираясь со всем дальше, я заметил кое-что, чего не мог проигнорировать. Силы, которые вызывают у некоторых из нас депрессию и сильное беспокойство, в то же время делают несчастными еще больше здоровых людей. Получается, существует связь между несчастьем и депрессией. И все же они отличаются. Точно так же, как потеря пальца в автомобильной аварии отличается от потери руки, а падение на улице отличается от падения со скалы. Но они связаны между собой. Вот почему люди, которые не подавлены и не страдают депрессией, согласятся со многим, о чем я хочу здесь поговорить. * * * Читая книгу, пожалуйста, постарайтесь найти и познакомиться с научными исследованиями, на которые я делаю ссылки в примечаниях. Постарайтесь взглянуть на них без предубеждений. Ставки слишком высоки для нас, чтобы понимать что-то неправильно. То, к чему я пришел потом, могло бы меня шокировать вначале. Нас систематически дезинформировали о том, что такое стресс и тревога. Я верил двум сказкам о депрессии в моей жизни. Первые свои восемнадцать лет я думал: «все в моей голове», то есть все нереально, воображаемо, ложь, потворство, смущение, слабость. Потом, в течение следующих тринадцати лет, я верил, что «все это в моей голове» по причине дисфункции мозга. Однако мне предстояло узнать, что и первое и второе – ложь. Первичная причина усиления депрессии и тревоги не в нашей голове. Как я выяснил, она главным образом порождается внешним миром и тем, как мы в нем живем. Я узнал, что есть по крайней мере девять доказанных причин депрессии и тревоги (хотя никто не сводил их вместе раньше). Многие из них возникают рядом с нами, заставляя чувствовать себя радикально хуже. Мне было нелегко прийти к такому пониманию. Вы увидите, я долго цеплялся за свою старую историю о депрессии, вызванную дисфункцией мозга. Я боролся за нее и отказывался видеть доказательства, которые мне предоставляли. Это не было плавным скольжением к иному пониманию. Это была настоящая борьба[18]. Если мы и дальше будем продолжать делать старые ошибки, то окажемся в безвыходном положении, а ошибок станет только больше. Я знаю, сначала может быть сложно читать о причинах депрессии и тревоги, потому что они так глубоко засели в нашей культуре. Меня это все пугало. Но, старательно продвигаясь вперед, я понимал, что ждет меня в конце пути, – реальные решения. Со временем я понял, что происходит со мной и со многими людьми вроде меня. Тогда я узнал, что нас ждут настоящие антидепрессанты. Они не похожи на химические, которые так плохо помогали многим из нас. Это не то, что вы покупаете в аптеке и глотаете. Однако в них может содержаться начало истинного ухода от боли. Часть первая Трещина в старой истории Глава 1 Волшебная палочка Доктор Джон Хейгарт был озадачен. По всему английскому городу Бат и в нескольких других творилось что-то невероятное. Люди, годами страдавшие от боли, покидали свои постели и снова ходили. Не имело значения, искалечены ли они ревматизмом или тяжелой физической работой. Разлеталась весть, что есть надежда. Они могли бы подняться. Никто никогда не видел ничего подобного. Джон знал, что компания, основанная американцем по имени Илайша Перкинс из Коннектикута, объявила несколько лет назад, что они нашли средство от любой боли. Получить его можно, только оплатив использование толстой металлической штанги, на которую компания имеет патент и которую они назвали «трактор». Штанга обладает особыми свойствами. Но они не могут о них рассказать, чтобы конкуренты не смогли продублировать ее и получать прибыль. Однако если вам понадобится помощь, один из специалистов приедет к вам домой или в больницу и расскажет, что «трактор» вытягивает из вас болезнь и выпускает ее в воздух, как громоотвод притягивает молнию. Затем они проведут «трактором» над вашим телом, даже не прикасаясь к вам. Вы все равно что-то почувствуете, возможно, жжение. Они постоянно твердят, что боль уходит. Разве вы не чувствуете этого? Как только эта процедура заканчивалась, наступал эффект. Многие, кого изматывала боль, реально вставали на ноги. Агония по-настоящему отступала. Многие явно безнадежные случаи имели положительный результат. Как именно это работало, доктор Джон Хейгарт никак не мог понять. Исходя из его медицинской практики и многих лет обучения он точно знал, что заявление «боль – бестелесная энергия, которую можно просто выпустить в воздух» – чистый нонсенс. Но были пациенты, которые утверждали, что им такое лечение помогло. Казалось, только глупец сомневается сейчас в эффективности «трактора». Поэтому Джон решил провести эксперимент в центральной больнице города Бат. Он взял длинную, простую деревянную палку и спрятал внутри штангу из старого металла. Он создал поддельный «трактор», без секретных свойств оригинала. Потом он пошел к пяти пациентам, недееспособным по причине хронической боли. Он сказал им, что у него есть одна из известных палочек Перкинса, которая может помочь им. Итак, 7 января 1799 года с пятью известными в больнице врачами в качестве свидетелей он провел над больными «волшебной палочкой». Чуть позже он писал: «…четверо пациентов поверили в облегчение, вызванное ложным «трактором», сразу же, трое в значительной степени». Например, один мужчина, чье колено нестерпимо болело, с ликованием показывал врачам, как он свободно ходит. Джон написал своему другу, известному врачу в Бристоле, с просьбой попробовать тот же эксперимент. Друг вскоре ответил, с изумлением объясняя, что его фальшивый «трактор» – тоже всего лишь палка, покрытая металлом, – произвел такие же замечательные эффекты. Например, у сорокатрехлетнего пациента по имени Роберт Томас были такие сильные ревматические боли в плече, что он не мог поднимать руку. Она лежала на колене годами, словно прибитая гвоздями. Но после четырехминутной процедуры «палочкой» он поднял руку на несколько дюймов. Они продолжали лечить его «палочкой», и через несколько дней он уже мог дотянуться до камина. А через восемь дней «лечения» он мог дотронуться до деревянной полки, висящей более чем на фут выше камина. Все повторялось от пациента к пациенту. Врачи задавались вопросом: возможно ли существование особого свойства в палке, о котором они не знали прежде? Они попытались разнообразить эксперимент, спрятав в металл старую кость. Все работало точно так же. Они прятали в металле старую табачную трубку. «С тем же успехом», – сухо отмечал доктор. «Свидетелем более любопытного фарса мне не приходилось бывать. Мы почти боялись смотреть друг другу в глаза», – написал Хейгарту другой врач, повторивший эксперимент. А еще пациенты смотрели на врачей и искренне говорили: «Благослови вас Бог». Однако некоторые пациенты замечали, что эффект продолжался недолго. После чуда вначале они снова становились калеками. Что вообще могло происходить?[19] * * * В начале моего исследования я проводил много времени, читая в журналах научные дебаты об антидепрессантах, которые велись вот уже более двух десятилетий. Я был удивлен, обнаружив, что, кажется, никто, включая ученых, выступающих за препараты больше всего, почти ничего не знает, как они влияют на нас и почему. Между учеными идет непримиримый спор и нет никакого консенсуса. Но, насколько я могу видеть, одно имя до сих пор настойчиво появляется в дискуссиях чаще других. Когда я читал о его открытиях, в том числе в книге «Новые лекарства императора» / The Emperor’s New Drugs, мне кое-что стало понятным.