– Так что, господин поручик, разбойницу поймали, – бодро отрапортовал он, держа руки по швам. – Она, окаянная, чуть нашего княжича не застрелила! – Эва как, – удивился Федор, – ну-ка дайте посмотреть, что там за разбойница… Драгуны расступились, и грозный начальник посмотрел на едва не схваченную ими девушку. Щербатов, к которому так и не вернулся дар речи, тоже посмотрел туда и едва не застонал от нескладности происходящего. Незнакомка была чудо как хороша! Глаза ее горели яростным огнем, высокая грудь под шелком летника прерывисто вздымалась, и вся она казалась неистовой девой-воительницей из сказки. Но то, что случилось дальше, было еще удивительнее: увидев Панина, она сразу успокоилась и, приняв будничный вид, кротко поклонилась. Дмитрий удивленно перевел взгляд на своего командира, но тот, похоже, был удивлен еще больше. – Здравствуй, Федор Семенович, – певуче пропела девица поручику. – Здрав-ствуй… – сглотнул пересохшим ртом поручик. – Каково поживаешь, как твои детки, как Ефросинья Ефимовна? Давно ее не видала… – Слава богу, хорошо… – ошарашенно отозвался тот. – А меня вот тут ратники царские ловили, не иначе, в Туретчину продать хотели! – Щербатов! – строго сказал Панин, к которому вернулось самообладание. – Собирай своих людей, и дуйте в слободу. А ежели вы об сем конфузе кому хоть под пыткой, хоть на исповеди расскажете, то вас даже сам Господь Бог не спасет! Внял ли? Ничего не понимающий Дмитрий поклонился и повел своих подчиненных назад. Вернувшись в лагерь, он прежде всего велел выпороть не в меру деятельного холопа. Не понимающий, за что его наказывают, Митрошка орал благим матом, а драгуны, видимо опасаясь, что и им достанется, секли его плетями, боязливо оглядываясь на грозного начальника. Более княжича в дозор не назначали и новиков обучать не велели. – Что вы говорите – удивленно переспросил я, – вот прямо так, из пистолета? Вельяминов в ответ обреченно кивнул, а я, не в силах более сдерживаться, заржал, как десять жеребцов из мекленбургских конюшен. – Драгуны, блин, ратники царские! – смеялся я над рассказом своего ближника. – А их – девчонка!.. Нет, я не могу!.. – Тебе смешно, государь, – насупился окольничий, – а мне каково? – А чего тебе? – отозвался я, немного успокоившись и вытирая заслезившиеся от бурного веселья глаза. – Так ведь она мне сестра! – взорвался Никита. – Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду? – Да ладно, кто узнает-то? – А вот все и узнают! Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра, а проведают о позоре моем. Это хорошо еще, что их Панин встретил, а не кто иной, а то ведь уже бы вся Москва судачила! В общем, история действительно получилась презанятная. Оказывается, сестрица моего верного Никиты, привыкшая к вольной жизни в деревне, оказавшись в скованной домостроем и тысячей патриархальных традиций Москве, и не подумала поступаться хоть каплей своей свободы. Переодевшись в платье зажиточной горожанки, она частенько тайком ускользала из дома и ходила на рынки, в церковь и бог знает куда еще. Слуги если и замечали ее исчезновения, то помалкивали, так что занятый службой брат и не подозревал, что его сестра ведет столь бурную для начала семнадцатого века жизнь. Все открылось случайно, когда воспылавший чувствами к красавице молодой драгун вздумал с ней познакомиться, а Алена недолго думая пальнула в него из пистолета. Слава богу, обошлось без смертоубийства, а весьма кстати подоспевший мой бывший рында Федька Панин сумел замять скандал. Узнал я об этом совершенно случайно, когда прискакавший в кремль поручик попытался потихоньку доложить Вельяминову о случившемся, а тот от неожиданности взревел, как медведь, которому прищемили лапу. На несчастье моего ближника, рядом оказался я, и такая бурная реакция не могла меня не заинтриговать. Через минуту оба были в моих покоях, а через еще две – полностью раскололись и поведали о случившемся во всех леденящих душу подробностях. Теперь Никита бурно негодовал, а Федор притворился истуканом и старался не отсвечивать. – Молодец девка! – не смог удержаться я от восклицания. – Да что ты ее хвалишь! – едва не вскипел мой окольничий, затем опасливо покосился на Панина и замолк. Я тем временем открыл небольшой ларец и вынул из него пригоршню монет. Отобрав золотой червонец и несколько серебряных полтин, которые за соответствие номиналу иноземцы иногда звали московскими талерами, а русские – царскими ефимками, протянул поручику: – Вот тебе, Федя, за службу и за смекалку. Хвалю! Никита тебя потом еще наградит, да и я не забуду. Теперь ступай, да уж постарайся, чтобы твои добры молодцы языками не трепали, а если и трепали, то где-нибудь в другом месте. – Все исполню, государь! – поклонился Панин и вышел. – Крестников поцелуй! – крикнул я ему вдогонку. Федька, обернувшись, еще раз поклонился и исчез. Вельяминов тем временем смотрел на меня с самым мрачным выражением на лице, на какое только был способен. – Жениться тебе надо, Никитушка! – Чего?.. – протянул окольничий, явно не ожидавший от меня такого вердикта. – Точно тебе говорю! Вот посуди сам: был бы ты женат, супруга твоя за сестрой присматривала бы. Опять же той хоть поговорить было с кем – глядишь, и не выкидывала бы такие фортели. А так сидит девка одна в четырех стенах, тут уж поневоле или взвоешь, как волк, или сбежишь куда. – Это… ты хочешь сказать, что я сам виноват? – нахмурился Вельяминов. – Да господь с тобой, – сделал я невинное лицо, – как ты мог такое обо мне подумать! Конечно, Аленушка учудила не по-детски, но и ты ее пойми. – Что тут понимать-то?.. – Ну как тебе объяснить… порядки у нас не то чтобы плохие, просто чуточку устаревшие. Ну вот какая бы беда приключилась, если бы девицы незамужние могли собираться где да общаться по-девичьи? – Так ведь собираются, – не понял меня Никита, – на посиделки да на праздники. В церкви еще, бывает, видятся… – Под присмотром всяких старых кошелок, у которых своя жизнь не сложилась, а теперь они ее другим портят? – А как надо? – Как-как… не знаю как. Вот, к примеру, поехал ты к князю Долгорукову да сестрицу с собой взял. Ты бы с Владимиром Тимофеевичем пообщался, а Аленушка – с княжной Марьей. – Это чего бы я к Долгоруковым-то поехал?.. – насторожился Вельяминов. – Как чего, говорю же тебе, ты у меня холостой, а у князя дочь на выданье. – Ты что это, государь, женить меня надумал? – Ну ты же сам мышей совсем не ловишь! – Тьфу ты, прости господи… никак не привыкну к твоей манере говорить, государь! Ну каких мышей? Да и не ладим мы с Долгоруковыми-то – сам, поди, знаешь, что они Филаретову руку держат. – Вот и помирились бы. А Владимир Тимофеевич – человек дельный. – Он Шуйскому служил. – И что характерно – не предал, как иные и прочие. – У Лисовского в плену был, когда тот Коломну изгоном взял. – И на старуху бывает проруха; зато со шведами не худо воевал. Делагарди укорот дать – это тебе не фунт изюму! – Ну, про укорот – это ты сильно сказал… – задумчиво протянул Никита, – хотя в Тверь не пустил, было такое. Да не отдаст он за меня дочку! – А если я посватаю? – Погоди-погоди, государь, – испугался окольничий, – такие дела с налета не делаются! Надо узнать, что за девка – может, она кривая какая? Майся с ней потом всю жизнь! – Вот я и говорю – поехали бы с сестрой, да она бы и посмотрела женским глазом. Чай, худого-то брату не желает? – Ага, не желает, – тяжко вздохнул Никита, – она же меня чуть в могилу не загнала… – Да ладно тебе! – Я думал… – нерешительно начал Вельяминов. – Что думал? – Ну как… сперва Алену замуж выдам, а уж потом сам как-нибудь… – Вот тут уволь, – сразу отказался я, – я ей, грешным делом, еще до Смоленского похода предложил за Кароля выйти, так она мне такую бучу устроила… Что смотришь, он тогда холостой еще был! – Ты мне об этом не рассказывал… – подозрительно посмотрел на меня мой ближник. – А чего рассказывать? Они оба отказались сразу, а мне в таких делах настаивать не с руки. – То есть меня женить неизвестно на ком тебе с руки! – Никитушка, дорогой, не путай! Ты же мне как брат. Младший. Стало быть, я лучше знаю, что хорошо для моего младшего брата, и плохого не посоветую. – Ох, о тебе бы самом кто побеспокоился! Катарина Карловна-то к нам, как я погляжу, совсем не собирается? – Что поделаешь – сапожник без сапог, – засмеялся я, – даже не знаю, что тебе ответить. – Так, может, Анисим-то и прав? – осторожно спросил Никита, стараясь не вызвать царский гнев. – В чем это? – отозвался я, сделав вид, что не понял. – Ну, как это… – Он явно мялся, подбирая слова. – Ты про развод? – Про него. – Может, и прав.