Алена уже всерьез размышляла, что предпринять, чтобы как-то угомонить настырного поклонника. Но после случая с аудиторией он и сам резко сбавил обороты. Видимо, понял, что перегнул палку. А может, решил сменить тактику. Так или иначе, сессию она сдала спокойно, ну а потом отец отправил ее на Хайнань «развеяться, отдохнуть, загореть». Жанна Валерьевна с Артемом тоже укатили, но выбрали другой маршрут – двинули в Польшу, оттуда планировали еще куда-то. Но Алена сразу поняла: отправились они к Максиму, а Польша – так, прикрытие, выдуманное для отца, хотя тому и дела никакого не было. Вернулись домой и они, и она в июле, как раз накануне дня рождения Артема. Отец тогда тоже только-только прилетел из деловой поездки, поэтому (несомненно, поэтому!) отмечали без фанфар и салюта. Алена вновь с горечью вспомнила, как сводный брат с плохо скрываемой ненавистью выплевывал гадкие слова про отца. И внутри снова едко зажгло. Опять закопошились сомнения: сочинил или… все же нет? Хотелось выкинуть это из головы, и вместе с тем совершенно ясно было, что выкинуть не получится. Оно уже засело занозой в мозгу. Уже проникло в кровь токсином. И черта с два теперь забудется. Оно неизменно будет всплывать всякий раз при взгляде на отца, на Артема или просто так, ни с того ни с сего, и неизменно будет причинять боль, заставляя терзаться: правда – неправда? «Я спрошу у папы – вот и все. Спрошу напрямую. Иначе измучаюсь», – решила Алена. Но потом, позже. Сегодня все равно ничего уже не узнать. Отец там пьяный пляшет, кругом гости, да и вообще, такие разговоры не для праздника. Она выберет другой час, другую обстановку. И наверняка он ответит, что мальчишка все выдумал. Наверняка. * * * Поговорить с отцом удалось лишь несколько дней спустя. До этого на него плотно наседала Жанна Валерьевна с бесчисленными претензиями. Отец ходил злющий с самого утра, к нему и подступиться-то было страшно. Потом мчался, будто сбегал, на работу, где пропадал весь день. А вечером его уже поджидала мачеха с неоконченным разговором. Ругались они ужасно. Отец не стеснялся в выражениях совершенно. Жанна Валерьевна вылетала из его кабинета потом вся в слезах. Если ей попадалась на пути Алена, стреляла в нее убийственным взглядом, но молча. Всегда молча. В последний день июля им позвонили. Это было воскресенье, отец с раннего утра укатил на «деловой отдых», даже завтракать не стал. Жанна Валерьевна пыталась набиться в компанию или хотя бы Тему навязать, но отец умело открестился: – Нет-нет-нет. Шашлыки и все прочее – это только антураж, на самом деле мы будем решать серьезные вопросы. – Знаю я эти ваши серьезные вопросы, – тихо буркнула она, но, стоило отцу вопросительно на нее взглянуть, сразу поджала губы. За завтраком Жанна Валерьевна общалась только с Артемом, демонстративно игнорируя Алену. «И пусть, – думала та. – Не очень-то и хотелось». Накануне вечером, даже скорее ближе к ночи, она предприняла очередную попытку поговорить с отцом, но так и замерла у дверей его кабинета, услышав непривычно воркующий голос: – …И я по тебе соскучился, моя сладкая. Не дождусь завтрашнего дня. Целую… Алена как-то вдруг растерялась. И еще больше устыдилась, оттого что вот так подслушала чужой пикантный секрет. И хотя отец явно пребывал в хорошем настроении, она так и не смогла к нему обратиться. Еще и любопытство нездоровое взыграло: уж не та ли это дама-в-красном? Жанна Валерьевна о существовании «сладкой» если и не знала, то, очевидно, догадывалась. Поэтому и рвалась поехать вместе с мужем. Да и за завтраком с Артемом обсуждали одно: кто еще мог быть из общих знакомых на этом «деловом отдыхе». – Если они и впрямь по делам собрались, то Кирсанов наверняка будет, – предположил Артем, серьезный, рассудительный. В отличие от матери своей, он не истерил, но ситуация эта явно ему не нравилась. – Отец без него в последнее время ни шагу… – Точно-точно! – подхватила мачеха. – Позвоню его жене… Она взялась за сотовый, но телефон вдруг зазвонил так резко и неожиданно, что она дернулась и чуть не выронила его из рук. – Незнакомый номер, – озадаченно взглянула она на экран, затем – на сына. – Не люблю незнакомые номера. – Ответь, – коротко бросил Артем. Жанна Валерьевна поднесла трубку к уху и настороженно спросила: – Да? Голос на том конце был мужской, но звучал очень приглушенно – ни слова не разобрать. Алена тоже невольно замерла, потому что лицо Жанны Валерьевны стремительно менялось. Из настороженного стало ошарашенным или даже напуганным. Она открывала рот, но ни звука не могла произнести, только как-то судорожно вздыхала. И в глазах застыли страх и растерянность. Алена почувствовала, как и у самой внутри все оборвалось: Максим! Неужели с ним что-то случилось? – Это очень серьезно? – с полувсхлипом произнесла Жанна Валерьевна. Алене показалось, что кровь в жилах в одно мгновение заледенела. – К нему можно? Мы прямо сейчас приедем!.. Что-нибудь нужно? Деньги, какие-нибудь лекарства?… Хорошо. Жанна Валерьевна обессиленно откинулась на спинку стула, все еще сжимая телефон в руке. Потом перевела горестный взгляд на Артема и со стоном произнесла: – У дедушки час назад случился инсульт. Он очень плох. Сейчас в больнице, но… Собирайся, Тема, поедем к нему. «Наверное, это отвратительно – радоваться, что у отца Жанны Валерьевны несчастье», – думала Алена. Да она, в общем-то, и не радовалась, и даже от всей души сочувствовала старику, который всегда казался таким бодрым и полным жизни. Но… Узнав, что беда случилась с ним, а не с Максимом, испытала колоссальное облегчение, хотя ее все еще потряхивало изнутри от нескольких секунд пережитого ужаса. Сразу после завтрака начались поспешные сборы. Вера помогала укладывать сумки, Артем бубнил: «Куда так много?», мачеха заполошно носилась по дому и пыталась дозвониться до Дмитрия Николаевича, но тот предусмотрительно отключил телефон. Отец Жанны Валерьевны после ухода на пенсию переселился в поселок в ста километрах от города. Подальше от смога и суеты. Отгрохал там себе особнячок и жил припеваючи практически на лоне природы. И вот теперь инсульт. Нежданно-негаданно. Из обрывков разговоров Алена поняла, что старика поместили пока куда поближе – в поселковую больницу, но Жанна Валерьевна уже прикидывала, куда и как его перевезти. В конце концов они уехали. Внезапно стало пусто и тихо. Поначалу еще из кухни доносилось негромкое позвякивание посуды, но потом и Вера куда-то исчезла. Тишина и одиночество, в сущности, Алену не напрягали совершенно. Она и забыла о тех временах, когда у нее были друзья, подруги, приятели. Забыла, как это – делиться своими мыслями и чувствами с кем-то, выслушивать чужие секреты, да просто сплетничать. Прошлым летом, после возвращения из Лондона, она встречалась с девчонками из детдома. Те поступили в колледж, кто – на парикмахера, кто – на кулинара. Рассказывали с упоением, наперебой, с какими видными парнями признакомились и даже успели вместе «офигенно» отдохнуть на Лягушачьем острове. Жарили сосиски на прутьях, играли в карты на раздевание, потом, само собой, в бутылочку. Ну а дальше – по накатанной. Алена слушала про это «офигенно» и понимала, что между ней и подружками пропасть. Ей неловко было от их интимных откровений и еще более неловко оттого, что сама она лето провела в Гринвиче. С девчонками она встречалась в дешевенькой кафешке – те выбрали место. Уверяли – классное. «Классное. Только клеенки на столах немытые», – добавила про себя Алена, заметив пятна и крошки. По соседству глушили пиво незнакомые парни. Шумные, веселые, матерились через слово и взрывались таким хохотом, что окружающие вздрагивали. Потом приметили рядом девочек и началось: что скучаете, красопеточки? Давайте скучать вместе. Девчонки для виду поломались, но согласились присоединиться. Алена наскоро простилась, насочиняв про срочные дела, обещала не теряться – и скорее домой, понимая, что больше она, видимо, с подругами и не встретится. * * * Отец приехал лишь поздно ночью – пьяный, веселый, зацелованный и пропахший женским парфюмом. Разговаривать с таким бессмысленно. Он и новость-то про тестя воспринял как-то несерьезно. Повращал остекленевшими глазами, растянул и оттопырил нижнюю губу, пару раз кивнул и ушел к себе. Утром, правда, расспросил Алену, Веру, позвонил Жанне Валерьевне, еще с кем-то связывался насчет «лучшего врача». Но все равно видно было, что не расстроен и даже не огорчен. Мурлыкал что-то под нос за ужином. Такое отношение покоробило Алену. Наверное, потому неожиданно для самой себя она все-таки решилась. – Папа, я хочу у тебя кое-что спросить, – начала она, а у самой внутри все так и задрожало от волнения. – Да? – взглянул он благодушно, приподняв брови. – Ты взял меня из детдома, чтобы на выборах победить? В первый миг он заметно растерялся. Моргал, недоуменно хмурился. Потом помрачнел, напрягся. – Кто тебе такое сказал? – Артем, – честно призналась Алена. Это заявление окончательно его обескуражило. – Ар… Артем? Наш Артем? – Да. Он сказал, что на самом деле ты и знать меня не хотел. И если бы не журналисты и не выборы, то ни за что не взял бы меня. Что все это выдумал твой помощник. А тебе просто надо было поднять рейтинг. С минуту отец молчал, глядя куда-то вбок, потом глухо произнес: – Не ожидал я от Артема такого, если честно. Отец как будто вмиг осунулся и даже постарел. И взглянул на нее как побитый пес. Взглядом этим он словно просил: «Будь же милосердна, пожалуйста!» В этот момент она сама себя ненавидела, потому что чувствовала, подспудно, неосознанно, что может разрушить все, причинить боль и ему, и себе, но остановиться уже не могла. – Так это правда? Он не отвечал, но смотрел так, что и ответа не требовалось. Но она все равно ждала. Чего ждала? Лжи его? Чуда? Каких-то оправданий и объяснений? Глупая… Он молчал долго, а потом вдруг усмехнулся. Невесело, даже горько, но ее все равно это удивило. – Врать – это ж так просто!.. Я даже никогда об этом не задумывался. Не то чтоб я записной лгун, но… Что я тебе говорю? Ты и сама все прекрасно понимаешь. Это уже профессиональное – говорить не то, что есть на самом деле, а то, что надо по ситуации или с прицелом на что-то. Я даже сам себе верю, когда вру. А сейчас не могу. Сам не понимаю почему, но не могу тебе соврать. Хочу, но не могу. Жанне, тестю, кому угодно – запросто, а тебе… Снова повисла пауза. Долгая, мучительная для обоих. – Я действительно не хотел тебя брать из детдома и взял, да, из-за выборов этих чертовых, но ты пойми, я ведь тебя тогда не знал и даже не видел. Ты была для меня совсем незнакомым, чужим человеком. Неважны ведь причины, почему я тебя забрал. Главное, что теперь все изменилось. Алене казалось, что у нее попросту вырвали сердце. Такая боль, такая невыносимая боль пульсировала в груди!.. – Ты знал, все эти годы знал про меня? – выдавила она с трудом, чувствуя себя самоубийцей, который взвел курок, приставил к виску пистолет и вопреки всем законам логики надеется на осечку. Отец опустил глаза и кивнул. Выстрел. Никакой осечки. Нити, связавшие их, как ей казалось, прочно и навсегда, лопались одна за другой. С треском, с болью, бесповоротно. Словно неживая, она поднялась из-за стола, направилась на негнущихся ногах к лестнице. – Алена, – окликнул ее отец. – Спокойной ночи, – ответила она механически.