Словно между ними никогда не было ничего иного, кроме короткой совместной работы над трудной проблемой. Махит чувствовала себя так, будто она разбила Вселенную, и ненавидела себя за это чувство – Три Саргасс, асекрета и патриций первого класса, третий заместитель министра информации, специальный уполномоченный во Флоте… она не была всем миром. Махит прекрасно обходилась без нее на Лселе, скучала по ней, но в той же мере, в какой скучала по Тейкскалаану. А скучала она по нему страстно и с мучительным чувством бессилия. <Вселенная, империя>, – прошептал Искандр по-тейкскалаански. «Правильный порядок вещей», – прошептала в ответ Махит с другим оттенком произношения. Вот что казалось сломанным. Как она хотела, чтобы Вселенная осталась! – Я полагаю, – вдруг услышала она собственный голос, – что, если все получится и они пришлют ответ, ты дашь мне знать. Три Саргасс посмотрела на нее, скользнула взглядом с несчастным выражением на лице и снова уронила глаза. – Конечно, – сказала она с излишней поспешностью. – И я… Когда они ответят, я хочу, чтобы ты выслушала ответ. Это прозвучало почти как «Я хочу, чтобы ты мне помогла». Было бы лучше, подумала Махит, если бы она так и сказала. Но Махит практически не оставила пространства, чтобы сделать это, не так ли? «Когда ты сообразишь, почему я полетела с тобой, мы сможем поговорить» – такими были ее слова. Она имела в виду: «Когда ты разберешься в политической ситуации на Лселе», «Когда ты поймешь, что, если империя отдает приказ, я не могу ответить отказом», «Когда ты поймешь, что у меня нет пространства для ответа “да”, даже если хочу ответить “да”»… Она имела в виду: «Ты не понимаешь, что не существует никакой свободы». Свободы выбора, свободы чего угодно. А потому вслух она сказала: – Хорошо. Тогда и увидимся, Три Саргасс. Три Саргасс не ответила. Она выскользнула за дверь так, словно тысячу лет ждала этого мгновения, и Махит осталась в одиночестве попытаться сделать что-нибудь с блевотиной на полу и отыскать дорогу к жилью, которое они должны были делить вдвоем. Столько коридоров между ней и этой ограниченной безопасностью, без преимуществ в виде связанной с ней тейкскалаанки в форме, открывающей все двери, указующей охранникам их место. Она искалечила себя на этом флагмане, который находился дальше от всего, что она могла бы назвать домом, чем когда бы то ни было. Ради чего именно она находилась здесь? Во имя желания быть понятой? Она или хотя бы та ее часть, которая звалась Искандром и которую уже трудно было отделить от нее самой, даже не была уверена, способна ли Три Саргасс на такое понимание, не говоря уже о принятии. В чем смысл всего этого? Махит считала, что прежде ей было известно, в чем, но теперь она уже не была уверена. * * * Как обнаружила Три Саргасс, адъютант икантлос-прайм Двадцать Цикада был вездесущ. Не успела она углубиться в коридоры «Грузика для колеса», идя по карте в облачной привязке от звукомонтажной комнаты в направлении мостика в надежде встретить яотлека или кого-то, кто знает, где ее найти, как он вдруг просто материализовался из трехстороннего прохода, словно сам корабль проявил его. «Не было еще такого корабельного ИИ, который принимал бы человеческую форму, – напомнила себе Три Саргасс. – Это сюжет для голографильма. И потом, он прикасался к физическим объектам, и я видела, как он это делает. Он определенно реален». Тем не менее ей хватало оснований предполагать, что неожиданные появления Двадцать Цикады крайне подозрительны. Кстати, «хватало» можно было сказать о многом. В первую очередь хватало усталости, неудовлетворенности, притворства, ощущения, что она на грани слома. Три Саргасс вспомнила, что капитан Флота Шестнадцать Мунрайз назвала его Пчелиный Рой. Очаровательно отвратительное прозвище для человека, у которого столь же очаровательно неподобающее имя: насекомое в качества существительного-определителя. Пчелиный Рой, значит… – Вы повсюду одновременно, – сказала она ему. – Я правильно понимаю? Свет в коридорах «Грузика для колеса» был рассеянным, отчего бритая голова Двадцать Цикады сияла, отливая оливковым золотом, как патина на старых монетах. Он, казалось, обдумывал ее предположение, стоял, чуть наклонив голову, словно вычисляя вектор атаки. Три Саргасс собиралась проверить его, когда снова будет иметь доступ к Информационной сети. Она хотела знать все о его военной карьере. Летал ли он на «Осколках»? Участвовал ли в рукопашных боях? Или всегда был сотрудником по логистике и эксплуатации, штабным офицером, который организовывает перемещение кораблей, линии снабжения через гиперврата, руководствуясь духовным наставничеством своей религии, одержимой балансом? – Я там, где должен быть, – сказал он. – Мы подготовили яотлеку послание для трансляции инородцам, – сказала ему Три Саргасс, стараясь не морщиться, когда прозвучало «мы»; ей вовсе не нужны сейчас мысли о Махит. Она прекрасно обходилась без Махит! Нечего о ней думать. Прямо сейчас она точно не собиралась этого делать. Сейчас нужно сосредоточиться на том, что происходит непосредственно перед ней. – Она на мостике? Двадцать Цикада сделал жест одной рукой, который мог означать «несомненно», а мог и «полагаю, да, если угодно». Это движение обнажило краешек его татуировки культа гомеостата – из-под манжеты выглянула часть фрактальных бледно-зеленых форм. Понять, что у него в душе, было чертовски трудно; он был слишком странным и слишком тейкскалаанским солдатом одновременно. – Идемте со мной, – предложил он вместо ответа, и Три Саргасс согласилась. Они повернули не к мостику. Три Саргасс, моргнув, отключила навигационную функцию своей облачной привязки, которая продолжала посылать короткие сообщения на краю поля ее зрения, предлагая повернуть налево, а потом переложить маршрут. Без этого мелкого раздражителя вполне можно было обойтись. Она поставила привязку на запись перемещений и создание нового участка карты. На станции Лсел она этого не делала – означал ли этот факт, что она готова строить карту флагманов империи, но не карту чужого суверенного государства? «Это означает, – подумала она, нарочно, словно нажимая на синяк, – что ты слишком доверяла Махит Дзмаре». Двадцать Цикада повел ее вниз на два уровня корабля. Адъютант был не слишком разговорчив. Он задавал вопросы, но не как следователь или асекрета. Она никак не могла пощупать руками его цели. Они были слишком скользкими. – Вы видели, что эти инородцы делают с человеческими существами? – спросил он. – Кажется, Девять Гибискус отправила вам голограммы того, что мы обнаружили на Пелоа-2. Отправила, да. Три Саргасс просмотрела их и ничего не почувствовала, кроме «Ну да, еще одна война». Чья-то жестокость где-то далеко-далеко, на границе известного мира. Но теперь она сама была очень близко к этим границам. – Им нравится сеять разорение, – сказала она Двадцать Цикаде. – Занятная любовь к массовым побоищам. Кроваво. – Расточительно, – сказал он, поправляя ее. – Почему? Потому что требуется слишком много усилий, чтобы извлечь из каждого человека все его внутренности? Вы видели когти этого мертвеца. Невозможно, чтобы это было для них чем-то сложным. – Этот мертвец был падальщиком или происходил от них – судя по рту, глазам спереди черепа. И в то же время он оставил все внутренности гнить. Вот что расточительно. Они подошли к тяжелой плотной двери с такой герметизацией, что Три Саргасс даже подумала, не выкинут ли ее в космос через этот тамбур без особых церемоний. Двадцать Цикада подошел к двери вплотную, чтобы считалась его облачная привязка: по прозрачному стеклу на одном глазу плотно потекли золотисто-серые глифы, словно над Городом разыгрался шторм. Дверь открылась, и за ней оказалось тепло – стоял теплый и влажный воздух, запах земли, роста и цветов. Гидропоническая палуба. Три Саргасс последовала за ним внутрь с благодарностью, какой от себя ничуть не ожидала: ее кожа, изголодавшаяся по нефильтрованному воздуху, впитывала влагу и жидкость. Место на этом корабле, которое ощущалось, как… Тейкскалаан, как Жемчужина Мира. Сад сердца. Она сделала несколько глубоких вдохов. Приток влажности в ее легкие был великолепен. У Двадцать Цикады на лице было такое же выражение, как и у нее. Он любил это место – разумеется, любил, мог ли не любить? – а это, конечно, означало, что он привел ее сюда, чтобы использовать окружающую обстановку как обрамление для аргумента, который хотел привести. Место достаточно важное, чтобы заглянуть сначала сюда, а не заявиться со своей работой прямо к яотлеку, чей приказ они выполняли. Видимо, у него крайне важный аргумент. Она выслушает его. Она предпочтет выслушать второго человека на флагмане Флота, который попытается манипулировать ею, используя влажность и поразительный запах риса, щавеля и лотосов, растущих в гидропонных прудах, чем думать о Махит Дзмаре. – И сколько народу вы кормите? – спросила она, следуя за Двадцать Цикадой к краю одного из террасных прудов. Впечатление возникало такое же, как если бы она стояла на балконе. Они опирались на металлическую ограду мостков тонкой работы и смотрели вниз на зелень. – У нас мощности на пять тысяч человек, – сказал Двадцать Цикада. – На сокращенных пайках в чрезвычайной ситуации можем продержаться три месяца. При обычном численном составе «Грузика для колеса» мы абсолютно самодостаточны, при этом уровень питания будет гораздо выше, чем просто для поддержания существования. – И достаточно цветов для всех палуб, – добавила Три Саргасс. – Столько лотосов… – Как я уже сказал, гораздо больше, чем просто для поддержания существования. Таким образом, красота была частью его определения самодостаточности. Три Саргасс всегда считала, что членам секты гомеостата не должны нравиться ни чрезмерно красивые вещи, ни чрезмерно уродливые, однако эта гидропонная палуба была прекрасна. Как и все лотосы, всех цветов: голубого и бледно-серебряного, белого и розоватого, цвета восхода солнца. – Каковы потери? – спросила она после нескольких секунд преднамеренной паузы. – Не считая Пелоа-2, скольких мы уже потеряли? – Разве вы не знаете? Он поднял к облачной привязке место, где должны были находиться его отсутствующие брови, словно показывая ей, откуда надлежит черпать информацию. – Мы не становимся всезнайками благодаря одному тому, что состоим в министерстве информации, икантлос-прайм. Но даже если бы оно было так, есть все-таки разница между прочтением доклада и выслушиванием солдата, находящегося на передовой. Двадцать Цикада произвел тихий задумчивый звук – пощелкал языком по зубам. – Я готов согласиться с тем, что всезнание в некоторой степени калечится отсутствием вездесущности. Чрезмерно высоки – это я о цифрах наших потерь. Слишком высоки для Флота, который решает, что ему делать дальше, и пока так и не установил места происхождения этих врагов, несмотря на тщательную разведку, проведенную нами в секторе. «Мы не знаем, откуда они произрастают, – думала Три Саргасс. – Не знаем, как выглядит сад сердца их дома, знаем только, что он вряд ли выглядит подобно этой палубе, месту, которое так ценит Двадцать Цикада». – Вы бы предпочли действовать, – сказала она. – Мои предпочтения вряд ли имеют какое-то значение, уполномоченный. Я всего лишь не люблю расточительство во всех его производных. «И вы полагаете, что эти инородцы агрессивны. Ваша замена для слова «агрессивность» – расточительство». Три Саргасс провела пальцами по ограде, чувствуя скользкую влагу металла. – О чем вы бы их спросили? Если они отзовутся на наше послание и придут поговорить с нами. На сей раз звук, который он произвел, не был таким уж задумчивым. – Почему вы считаете, что они захотят говорить? Как бы ни были вы и лселский посол точны в вашем разборе звукопередачи… Силы небесные, опять один из них пробрался в рис. – Один из кого? – спросила Три Саргасс, но Двадцать Цикада уже перекинул ноги через ограду и приземлился со всплеском. Вода доходила ему до колен и мгновенно пропитала брюки его форменной одежды. Он двинулся по воде целенаправленно и раздраженно, остановился и замер, как ибис, собравшийся пронзить рыбу своим клювом. Затем, сделав резкое движение вниз, он ухватил что-то небольшое и темное между рисовых стеблей. Оно пискнуло. Он пошел к Три Саргасс, держа добычу в вытянутой руке за шкирку, словно нес какой-то неприятный трофей. – Подержите-ка, – сказал он и просунул ей добычу через решетки ограды. – Это кот, – сказала она. Так оно и было. Черный котенок, судя по размерам, с огромными желтыми глазами и обычными кошачьими когтями, которые теперь все разом вонзились в рукав жакета Три Саргасс и в кожу под ним. С котенка капала вода, но он, в отличие от всех других котов, о которых она знала, казалось, воды ничуть не боялся. Двадцать Цикада перебрался через ограду назад – на сухую часть балкона. – Это животное было котом, – мрачно сказал он, – несколько тысяч лет назад, а потом оно превратилось во вредителя, обитающего в мангровых лесах Каураана. И этот вредитель попал на мой корабль через воздуховод, потому что кто-то решил, что эти зверьки очень милы, и принес беременную самку. Котенок забрался на плечо Три Саргасс. Он был очень прытким. И сумел ухватиться за нее гораздо надежнее, чем все другие котята, которых она помнила. В последний раз она находилась рядом с кошкой в гостиной одного патрицианского поэтического салона в Городе. Тот котик был пушистый, светлый, и его совершенно не интересовало сидение на ее плече. У этого были очень длинные фаланги, напоминавшие четыре человеческих пальца, и некое подобие большого пальца в приближении к оппозиции касательно остальных. – Они в воздуховодах, – повторила она, потрясенная и одновременно довольная. – Они похожи на меня, они повсюду, – сказал Двадцать Цикада и вздохнул, чтобы не рассмеяться. – Их не должно быть здесь. Они не эндемичны гидропонной экосистеме, а продукты их жизнедеятельности содержат слишком много аммиака. Этого можете взять себе. – И что я буду с ним делать? – спросила Три Саргасс. – Мне нужно представить доклад яотлеку Девять Гибискус – я не могу прийти к ней с котенком. – Он пробудет с вами недолго. Вынесите его отсюда и оставьте на какой-нибудь другой палубе, только не на этой. И не беспокойтесь о Девять Гибискус, я передам ей ваше послание. – Точно передадите? – спросила Три Саргасс, понимая, что ее вопрос почти равносилен другому: «Могу ли я доверять вам теперь, когда вы продемонстрировали, что не считаете этих врагов достойными переговоров?» – Это задание Девять Гибискус, – сказал адъютант яотлека, словно один этот факт делал вселенную абсолютно простой. – Поэтому я доставлю ей ваше сообщение. Я всегда знаю, где она находится.