Нет, Махит точно знала, где она, так же точно знала, что они сделали, и как она наслаждалась тем, что они делали, и как в секунды оргазма, чувствуя пальцы Три Саргасс внутри себя, увидела в золотом взрыве подернутые дымкой лица Девятнадцать Тесло и императора Шесть Пути и вспомнила совершенно иные физические ощущения в момент высшего наслаждения. Она ничуть не возражала против этого, просто нашла путь возвращения в себя настолько, что прижала Три Саргасс к матрасу и посмотрела, знал ли Искандр какие-нибудь трюки с оральным сексом, до которых она не додумалась сама. <За мной только преимущество в двадцать дополнительных лет стажа, Махит, – пробормотал он. – Не думаю, что кто-то недоволен твоей нынешней техникой>. Удивительно, каким похотливым голосом он мог говорить в их мозгу. Она зарделась, ее лицо горело, и она радовалась тому, что Три Саргасс либо спала, либо, как и она сама, притворялась, что спит, а потому никаких объяснений не требуется. Как было бы хорошо, если бы они могли остаться здесь и ничего не объяснять или не сообразить вдруг, какая же это была дурная идея. «Травинка, – подумала она с той же нарочитостью, с какой обращалась к Искандру, – если прежде ты не была скомпрометирована в глазах всех этих солдат, то будешь теперь». А Искандр пробормотал ей в ответ: <Ты скомпрометирована в такой же мере, Махит. Однако как ты объяснишь это Дарцу Тарацу?> После этого все остатки желания исчезли: она почувствовала холод, ясность мысли и легкую тошноту, словно ее окунули в ледяную воду и вытащили. Ей вот уже двадцать четыре часа удавалось не думать о том, что она обещала Дарцу Тарацу – слишком много обрушилось на нее: культурный шок, ярость разочарования, протоколы первичного контакта, тепловой удар и по-настоящему хороший секс, именно в таком порядке. Очень хорошо было забыть о Дарце Тараце, о том, что ее глаза были теперь его глазами. О том, что она была здесь шпионом, внедренным на корабль, как осколок шрапнели, медленно пробиралась все глубже и глубже, к самому корабельному сердцу. О том, что она была здесь шпионом и получила приказ быть также и диверсантом, даже если не будет знать, против чего конкретно совершать диверсии… <Против всего, – пробормотал Искандр. – В этом-то и проблема. Тарац хочет видеть Тейкскалаан, знать его настолько хорошо, чтобы можно было привести его к разрушению…> «Тогда ему это понравится, – нарочито и с горечью подумала Махит. – Посмотри, как мне доверяет Тейкскалаан. Конечно, она пока не император, но всегда есть куда стремиться». Она чувствовала, что делает ему больно, чувствовала это по той пустоте, что обосновалась в ее груди, по боли, причиненной скорбью, боли такой же опустошительной, как и слезы. Она старалась прогнать чувство сожаления и сожалела, не зная, почему сожалеет: то ли потому, что сделала ему больно, то ли потому, что больно стало и ей. Еще одна вещь, о которой психотерапевт интеграции не предупреждал: соединение двух сердечных болей приводит к неоправданной тяжести самобичевания. <Я не оправдал ожиданий Тараца, когда обменял у Шесть Пути нашу имаго-технологию на мир, – сказал наконец Искандр. – Но в конечном счете я не оправдал ожиданий и Шесть Пути. Махит, сделай это лучше меня; наша линия должна добиться чего-нибудь стоящего>. Она никогда не слышала, чтобы он так определенно высказывался о размерах собственного отчаяния, о ненависти к себе, которую испытывал. Это было все равно что вечно смотреть в зеркало, в дыру, через которую открывается взгляд на мир, внезапно обретший реальность. Она боялась услышать ответ, неуверенно задавая безмолвный вопрос в склепе их разума: «Дарц Тарац хотел бы, чтобы Тейкскалаан столкнулся с этими инородцами и чтобы в результате погибли и те и другие. Я могла бы рассказать ему про Шестнадцать Мунрайз, а затем сорвать переговоры на Пелоа-2 и тем самым навлечь гибель на всех нас. Я должна так сделать?» <Ах, Махит, – сказал Искандр. – Да откуда же мне знать?> После его слов из ее глаз потекли слезы. Три Саргасс повернулась в ее объятиях и прижала холодные пальцы к влаге на ее щеке. – Надеюсь, ты плачешь не из-за того, что жалеешь по поводу меня? – спросила она. Голос ее звучал подавленно, а Махит совсем не этого хотела. Она не могла сказать толком, чего она хочет, но знала, что только не этого: глядя на Три Саргасс, можно было подумать, что Махит ударила ее своими слезами. – Нет, – сказала она, ненавидя собственный голос, хриплый и сдавленный. – Дело не в тебе, Травинка, совсем не в тебе. Я… Слова занимали слишком много времени и все равно были тейкскалаанскими. Она замолчала и просто поцеловала ее. Поцелуй по-прежнему был хорош, и Три Саргасс по-прежнему целовалась со знанием дела – по крайней мере, когда не переживала экзистенциальный кризис, глядя, как император совершает ритуальное самоубийство в прямом эфире на всю империю. Они разъединились, Три Саргасс легла, уткнувшись в плечо Махит, словно они были смоделированы специально друг под друга. – Тогда, – сказала она живо и весело, с нежностью, которая больно напомнила Махит о Девятнадцать Тесло – то есть напомнила Искандру о Девятнадцать Тесло, что, вероятно, было ближе к истине, – если дело не во мне, то в чем, Махит? Мы вчера так хорошо поработали. – Это верно, – согласилась Махит. – Поработали хорошо, и нам еще предстоит долгий путь, и… – Не говори мне, что сомневаешься в своих способностях. Это ведь ты придумала, как им петь. Нам нужно придумать для них имя, другое, кроме «враги», как считаешь? – Пожалуй, да, нужно, и нет, я не сомневаюсь в своих способностях, я… – Она замолчала. Ее язык словно налился свинцом. Все невропатические боли вернулись в руки, непрерывно искрящееся свечение возникло перед ее глазами, словно ее кололи осколками стекла. Она не знала, что делать, и Искандр не знал, а Три Саргасс и дальше будет приносить ей боль, как сделала это вчера, будет и дальше думать о ней как о «своем умном варваре», а не как о Махит Дзмаре, сколько бы они ни целовались. Не существовало никакой безопасности и никакого возвращения домой. – Махит, – сказала Три Саргасс и накрыла ее щеку узкой ладонью, сложенной чашечкой. – Мне не нравится использовать методы допроса применительно к прекрасным людям, с которыми я спала, но твое состояние вызывает у меня беспокойство. А так как ты не даешь мне достаточно информации, в конечном счете в дело вмешивается профессиональная подготовка. Это почти наверняка был ужасный, великолепный и характерный пример юмора, как его понимают в министерстве информации. Это было забавно. И все, абсолютно все было не так с их дальнейшими отношениями, и Махит устала. Устала от… <В конечном счете, – пробормотал Искандр, прошептал едва слышно, – мы падаем. Это совсем не больно. Падение>. «Вплоть до внезапной остановки внизу?» Заразительный смех, и новая волна жуткой, насыщенной скорбью пустоты наполняет ее грудь. Как сильно болят руки. – Если бы я была, – начала она, закрыв глаза и отворачивая голову от Три Саргасс, чтобы между ними не оставалось ничего, кроме нежного прикосновения и жаркой тьмы за веками, – если бы я была кем-то вроде агента Лсела, каким должна быть с учетом того, как удалось организовать позволение тебе похитить меня, я… должна была бы изо всех сил стараться провалить переговоры с инородцами. Три Саргасс щелкнула языком. – Станция Лсел предпочитает бесконечную войну? Махит вздохнула. – Нет, – сказала она. – Дарц Тарац хотел бы, чтобы Текскалаан вымотал себя до изнеможения в войне против… того, что эти существа собой представляют. Вся станция Лсес хочет более глубокого политического анализа, и нам определенно не нравятся непрерывные полеты всех этих прекрасных военных кораблей над нашими головами. Но предполагается, что, когда я не работаю с тобой, я должна работать на Дарца Тараца. Честность была ужасной штукой, но вместе с тем позволила расслабиться всему телу – напряжение спало. «Я думаю, мы оба теперь скомпрометированы навсегда». <Да ты же находишься на краю света, – пробормотал Искандр. – Может быть, это самое подходящее место, чтобы быть скомпрометированной>. Три Саргасс поцеловала ее в щеку быстрым и резким прикосновением губ. – Ты очаровательна, Махит. Когда-нибудь я захочу узнать, почему ты решила сообщить мне все это. Я хороша в постели, но не настолько же. Махит поймала себя на том, что смеется, хотя все ее инстинкты не советовали этого делать. – Вряд ли я буду делать то, чего ждет от меня Дарц Тарац, – вот почему, Три Саргасс. И… кто-то должен знать, что я в первую очередь подумала об этом. – Смысла в твоих словах не очень много, но я подумаю о том, что ты говоришь, – сказала Три Саргасс и разъединилась с ней так, чтобы они могли сесть. – Ладно, давай позавтракаем и подготовимся к спуску на Пелоа-2. Ты же определенно решила не срывать переговоры? – Определенно, – сказала Махит и потянулась к брошенному бюстгальтеру, который запутался в пружинах верхней койки во время их вчерашних вечерних кульбитов. – Отлично, – сказала Три Саргасс. – Кстати, голая ты удивительно хороша. Хочу, чтобы ты знала, прежде чем начнешь надевать нижнее белье. Махит уставилась на нее, а Три Саргасс, улыбаясь доверительной лселской улыбкой, встала, закинула руки за голову, выгнула спину, давая прекрасную возможность Махит рассмотреть все мускулы на ее плечах, на выгнутой спине и водопад ее волос. Она продолжала смотреть, когда Три Саргасс все с тем же ненасытным любопытством, которое было у нее, когда она раздевала Махит, взяла тоненький томик «Опасного фронтира!», оставленный Махит на выдвижном столике, когда она в спешке одевалась, готовясь к их первому полету на Пелоа-2. – Это лселская литература, – услышала она свой голос и обозлилась на себя за то, что говорит извиняющимся тоном. Три Саргасс, все еще обнаженная, села за стол и открыла книгу. – Кто это нарисовал? – спросила она. – Не знаю, – ответила Махит. Она натянула на себя одежду, села, обхватив колени руками. Она чувствовала себя так, будто готовится к побоям, и даже сама не понимала почему. Не она же это нарисовала. – Какой-то подросток. Я купила это в киоске на одной из наших жилых палуб… – У вас там много киосков, – сказала Три Саргасс, с отсутствующим видом переворачивая страницы. – В одном из них мне попытались продать пиво из ламинарий. Оно было ужасно. Пиво из ламинарий было ужасно. – Кому-то нравится, – сказала Махит. Когда это Три Саргасс нашла время для общения с продавцом пива? До или после того, как столкнулась с Акнел Амнардбат? – Мне нравится – штриховые изображения выполнены неплохо, и эта вот Эшаракир… – Что с ней? – Она немного напоминает мне тебя. Так кажется. Чтобы знать наверняка, я должна прочесть остальное. – У нас есть время, – услышала собственный голос Махит. – Много времени на это не уйдет. Иди сюда, если будешь читать. Кровать намного удобнее стула. * * * Сны начались со свернутой расплавленной плоти на ухе министра войны, только это была не министр войны, а Махит Дзмаре в саду, и это было ее лицо. Лицо и маленькие клювы дворцовых певчих, которые тыкались в ошметки уха клювами, пили. Она была похожа на человека, попавшего под удар кассетной атомной бомбы и растворяющегося под воздействием яда. Она отравляла все, к чему прикасалась. Во сне она возвращала ему его собственные слова. Он помнил эту часть. Она сказала: «Им даже не нужно прикасаться к тебе, чтобы сделать это» – и была заглушена птицами, обожжена склизкой лимфой, а потом она и вовсе перестала быть Махит Дзмаре, а стала одной из их врагов, одной из инородцев, длинношеей и странно-пятнистой, с зубами хищника и необожженной. Совсем. Необожженной, осторожно держащей одного из дворцовых певчих в своей длиннопалой руке, изящной, если не замечать когтей. Восемь Антидот во сне помнил, что думал: инородец сожрет птицу, помнил, что боялся зрелища убийства, боялся до паники и пытался умолять инородца попридержать кончик его кристаллического ногтя и не убивать птичку, чистящую свои крохотные перышки. После этого было и кое-что похуже, но это он помнил смутно. Только ощущение, что совершил что-то ужасное, и знание, что совершил это во сне. Он встал. Принял душ – как обычно, отвернувшись от камер. Оделся в одну из своих экипировок: серое на сером. Он выглядел почти как обычный мальчишка. Почти. Может быть, дети носят разные цвета, но он не знал наверняка. Он откинул назад волосы, расчесал их и выровнял, потом перевязал шнуром из серебра и кожи. Если он не выглядит как ребенок, то, может быть, ему следует выглядеть как шпион. У него был серый пиджак, длиннополый, со слоеными лацканами, взрослый пиджак, который хорошо на нем сидел. Он собрался куда-то. Он понял это, натягивая на себя пиджак, и решил перед уходом присесть и решить куда. Не в министерство войны. Он боялся завизжать, если снова попадет туда, а визг ассоциировался с детством и не мог пойти ему на пользу. Он слышал кое-что про Махит Дзмаре. Совсем немного, чуть-чуть. Слышал ее речь в новостях, ту, что она произнесла перед смертью его предка-императора, речь, которая развязала войну. Он потом не раз просматривал эту запись. А еще у него была деструктивная личность, гундосившая в голове, которая заставляла его чувствовать себя странно и немного дурно. Может быть, он сам был деструктивной личностью? Мог ли человек стать императором, не будучи деструктивной личностью? Махит Дзмаре была не одна, когда прилетала в Город. Она была не одна и теперь, когда проводила переговоры первичного контакта на боевом корабле Флота. В обоих случаях рядом с ней была другая личность, одна и та же. Третий заместитель министра информации Три Саргасс или специальный уполномоченный Три Саргасс. Одна и та же личность, о которой Восемь Антидот почти ничего не знал. Думать о ней было гораздо проще, чем о превентивном ударе по планете. Слухи утверждали, что она написала песню, которую во время попытки узурпации пели бунтовщики, до сих пор преданные императору Шесть Пути. Начиналась эта песня словами: «Мы, освобожденные, – копье в руках солнца». Эта песня прочно застряла в голове Восемь Антидота и, возможно, в головах многих других людей. Она была поэтом, Три Саргасс, прежде чем стала тем, кто она теперь. Он вызвал персональный поиск в своей облачной привязке, стал искать ее работы. Ссылок было много. Но, как выяснилось, за последние два с половиной месяца она ничего не написала – по крайней мере ничего, что вышло бы в свет. Впрочем, ему не особо хотелось провести утро за чтением поэтических опусов. Он пришел к выводу, что попозже должен написать эссе об этом и показать одному из своих наставников. Это эссе мало что расскажет о ней: все известные о ней сведения принадлежали прошлому.