– Вы хоть понимаете, какую вообще идею пытаетесь реализовать? – как-то поинтересовался Северед, приходивший к нему раз в три дня с докладом и иногда задерживавшийся, чтобы обсудить некоторые вопросы, – вы хотите найти единственного человека, затерявшегося на территории Известного Пространства, причем даже необязательно такового… – Вы считаете это чем-то нереальным? – поинтересовался Эдвард следя за видеопередачей на одном из мониторов, где тяжело нагруженные грузовики со стройматериалами и техникой загружаются в трюм сухогруза, готовящегося к отправке в Аверию. «Сакрал» вылетел неделю назад, но оттуда еще не поступало известий, как это повлияло на развитие колонии, так что пока продолжали действовать по графику, отмеченному в заранее подготовленном плане. Его, кстати, уже меняли, Эдвард требовал ускоренного развития, рассчитывая создать из Аверии оперативную базу, с которой и будут вестись поиски Респира. – Хорошо, – кивнул корсар, – давайте представим объем той работы, что вам необходимо проделать. Во-первых, поговорим о самом Известном Пространстве, что же оно собой представляет. Все мы очень легко оперируем большими цифрами, измеряя расстояние в миллионах километров, парсеках и лучевых лигах, но куда ближе к сердцу используем параметры от одного до десяти, то есть ровно столько, сколько у нас есть пальцев на руках. Так вот, Известное Пространство представляет собой несколько расплывчатых размеров шар, более или менее исследованный теми цивилизациями, с какими мы вообще имеем хоть какой-то контакт. Это примерно четыреста дуодециллионов километров от одной точки его границы до противоположной, но при условии, что лететь строго по прямой, через центр Известного Пространства, не отклоняясь ни на одну тысячную градуса в ту или иную сторону. Говорит вам что-либо это число или нет? Нет, просто огромное количество нулей, и чтобы выписать их все, понадобиться несколько стандартных печатных страниц. Так, а вот это, я уже вижу, вы представляете лучше, – он показал пальцем на Эдварда, на котором начало проявляться что-то вроде понимания. – Чтобы вы лучше представили это расстояние, я приведу вам еще один конкретный пример. Если Респир прямо сейчас решит двигаться как раз к другому концу Известного пространства без использования прыжковых двигателей, то его корабль развалиться от старости в ржавую пыль, не пролетев и тысячной доли этого расстояния. К этому моменту на борту уже смениться несколько сотен поколений экипажа, которые окончательно забудут, куда и зачем вообще летят. И то, если это снова по прямой, не отклоняясь ни на градус, что так же нереально. Слишком много различных препятствий встречается даже в открытом пространстве. И вот на этом Известном Пространстве, – корсар развел руки в стороны. – Нам, только нам, а это весьма неточные данные, известно о нескольких триллионах цивилизаций самого различного уровня развития и прогресса. И это весьма устаревшие данные, поскольку жизнь имеет свойство изменяться, одни виды сменяют другие, одни анклавы исчезают, другие появляются. Самые старые из сведений о цивилизациях, о каких известно Рейнсвальду, относятся к тому времени, когда на эти земли спустился первый корабль колонистов. Тоже относительные данные, не так ли? – Эдвард внимательно слушал и не прерывал корсара, что позволило ему продолжить. – Скажем так, если вы решите посетить все из этих известных, проводя на каждой по одной секунде, то умрете от старости, не посетив и десятой доли. А если мы говорим об отдельных анклавах и городах, то можете смело помножить это число еще на миллиард, если не больше, – корсар развел руками, даже не пытаясь представить столь огромный объем информации, который должен поместиться в голове. – Что вы этим хотите сказать? – поинтересовался Эдвард, сам уже понимая, что именно имеет в виду корсар, но хотел услышать эту фразу именно из его уст, а не произносить самостоятельно, признавая в таком случае собственное поражение еще до того, как попытался. – То, что используя прыжковые двигатели, Респир может оказаться в любой точке из указанных меньше, чем через три года непрерывного полета, – сказал корсар. – А новости о нем дойти досюда, если вообще дойдут, могут через несколько тысячелетий, когда ваши потомки вообще забудут о том, что был такой человек, как Респир. Вы же хотите ускорить этот процесс до рамок той относительно короткой жизни, что вам уготована, – Северед вздохнул, – я понимаю, как это звучит, но это правда, с которой, рано или поздно, вам придется считаться с подобными цифрами. Барон, вы действительно великий человек, с этим никто не будет спорить, и то будущее, что вам уготовлено, должно быть несколько больше, чем охота за бестелесным призраком. Можете сожалеть о вашей потере, но вряд ли бы Изабелле понравилось, что вы свою жизнь, которую вернули не иначе, как чудом, положили на столь бессмысленные поиски. – Капитан, – грустно улыбнулся Эдвард. – Наверное, я действительно могу называть вас своим другом… вторым таким человеком после Райсора. И мне кажется, понимаю, почему вы хотите уговорить отказаться от подобных поисков, но моя жизнь закончилась там, у храма, – он судорожно выдохнул, – вместе с Изабеллой. То, что вы сейчас называете жизнью, на деле таковой не является… Мне просто нужно убить этого человека, ничто больше меня не волнует… – Это ваш выбор, барон, – кивнул Северед, решивший не продолжать этот спор, – может быть, я и не согласен с вами, но вы дали мне гораздо больше, чем кто-либо еще, поэтому последую за вами даже в саму Бездну, можете на меня рассчитывать. – Кстати, капитан, – неожиданно вспомнил Эдвард, в общей суматохе и самоуничижении практически забыв об этом моменте, – почему вы не отправились вместе с «Сакралом»? Вы же были назначены его командиром. А вместо этого вы здесь, возитесь с очередным сумасшедшим, – молодой барон усмехнулся, но тут же скривился от боли, пронзившей ребра. – Я остался с вами, барон, – кивнул корсар без тени недовольства, – мне кажется, это справедливо. Тем более, задача, какую вы мне дали, не менее ответственна, чем командование колонизационным кораблем. А «Сакралом» командует вассал Райсора, некий Де Тилль, по первому взгляду очень хороший и ответственный человек. Я бы ему доверял. * * * Королевский представитель появился в палате Эдварда спустя пару дней, в форме офицера королевской разведки, одной из самых засекреченных и могущественных организаций всего королевства, не несущих за свои действия ответа ни перед кем, за исключением самого короля. – Позвольте передать вам пожелания скорейшего выздоровления от Его Королевского Величества, равно как и искренние соболезнования в связи с утратой вашей молодой жены, – поклонившись, сказал агент, чье лицо было скрыто за узкими очками из непрозрачного стекла. Стоя прямо перед боксом барона, он не делал ни одного лишнего движения, казалось, что даже не дышал. Протянув ему в руки выключенный инфопланшет, пояснил, – мой господин велел мне так же передать вам данное письмо лично в руки. Правую руку Эдварду уже освободили от сдерживающих креплений, пулевое отверстие в ключице срослось достаточно хорошо, чтобы мышцы могли действовать без опасения снова разорваться, но накладка с восстанавливающим гелем все еще была закреплена на этом месте, пока верхний кожный слой полностью не регенерирует. Взяв из руки агента инфопланшет, молодой барон активировал экран и увидел текстовое сообщение, подписанное рукой самого короля. «Мой дорогой друг, хочу сказать, что искренне сочувствую твоему горю и понимаю, насколько тебе сейчас плохо и одиноко. Я тоже пережил гибель своей возлюбленной, пусть Небеса и подарили нам почти двадцать лет счастливой семейной жизни. Ваша же боль мне понятна, я разделяю ее с вами. Барон Карийский добрый и талантливый человек, его дочь была истинной частью его, наделенная красотой своей матери и талантами ее отца, всем нам будет ее не хватать…» У Эдварда на глазах снова навернулись слезы, но он все-таки нашел в себе силы читать дальше. «Мне доложили, что вы организовали все силы для того, чтобы найти этого бесчестного ренегата и предателя, Респира Гористара, что вполне предсказуемо и даже справедливо. Этот человек должен понести заслуженную кару, и он понесет ее, рано или поздно, но вы не должен забывать о том, что вы сам еще живы. Если Небеса не дали вам умереть в тот день, рядом с вашей любимой, значит, у них еще остались планы на твою жизнь. И она не должна ограничиваться одной лишь местью. Ваши род всегда был надежной опорой престола, поддерживая короля в самых трудных начинаниях и сделав очень многое для роста и процветания всего Рейнсвальда, и вы могли бы пойти по стопам своих предков, если бы не это ужасающее во всех смыслах событие. Я не могу вам сейчас приказывать, ваша душа слишком изранена для того, чтобы сейчас лишь слепо подчиняться воле короля, но я могу просить тебя остановиться и отложить месть Респиру на некоторое время. Сейчас мне нужен человек, который смог бы принять дело вашего отца и поддержать престол в столь трудное для него время…» – Проклятый демон! Здесь словно все сговорились для того, чтобы удержать меня на этом проклятом острове! – выдохнул Эдвард, еще не дочитав до конца, но уже сообразив, ради чего ему адресовано королевское послание. Взглянув на агента королевской разведки, все так же неподвижно стоявшего около его бокса, бросил ему планшет обратно, – передайте королю, что я не могу согласиться на его просьбу. Рейнсвальд сам довел себя до такого состояния, его дальнейшая судьба меня более не волнует, в отличии от судьбы человека, расстрелявшего мою свадьбу… – Король убедительно просил вас прочитать все письмо до конца, – спокойным тоном ответил разведчик, возвращая ему планшет, – это очень важно и, быть может, вы измените свое мнение. Прошу вас, дочитайте все до конца. Эдвард вздохнул, но все-таки взял в руки планшет, снова его активировав. «Я старался сделать все, чтобы Рейнсвальд развивался как сильная и уверенная в своем будущем монархия, но Небесам было суждено распорядиться так, что не смог увидеть сердце предательства прямо в моем собственном дворе, буквально у меня под носом, теперь разрастающееся и захватывающее все больше земли и душ моих подданных. Наверное, я дал слишком много воли баронам и феодалам, надеясь, что так они станут крепче и сильнее перед лицом тех угроз, что ставит перед нами остальной мир, но они ищут врагов друг меж другом, обращая оружие, призванное их защищать, против самих себя. И очень немногие видят, к чему это может привести. Мой век подходит к концу, но я не вижу среди этих людей наследника, достойного по праву деяния занять престол короля Рейнсвальда. Мне известно, что Тристанский баронат официально выступил в поддержку графа Фларского, этого мужественного и умного человека, достойного самых высоких похвал, но сейчас остров расколот на несколько лагерей, противоречия между которыми слишком сильны, чтобы принять нового короля. Нам грозит гражданская война, более сильная и более страшная, чем любая из когда-либо виденных прежде. Рейнсвальд может не пережить ее, вернувшись к эпохе, когда независимые лорды и короли малых королевств натравливали друг на друга свои армии в борьбе за господство на острове. Если любой из кандидатов все же возьмет престол, ему придется начинать свое правление с жестокой войны, которую может и не выиграть, и тогда погибнет все, что создавалось трудами сотен поколений. Я слишком много усилий потратил на создание могущества Рейнсвальда, равно как и многие знаменитые предки вашего рода. И не могу умереть со спокойной душой, зная, что все этому наступит конец. Барон Тристанский, наша королевская воля заключается в том, что хочу видеть вас новым наследником не только Тристанского рода, но и всего Рейнсвальда. Я знаю, барон Тристанский дал клятву, но герцог Аверийский никаким клятвами не связан. И вы клялись служить трону Рейнсвальда словом и делом, душой и честью. И сейчас взываю к этой клятве, как к последнему шансу. Поднимите ваш меч и объявите свое право на королевский престол, по праву деяния и праву выбора короля». Теперь становилось понятно, почему такое сообщение принес офицер королевской разведки, а не простой посыльный. Сам король просит его изменить уже данным клятвам, и слово его, по законам Рейнсвальда, выше, чем любое слово дворянина, дает право на подобное. Эдвард стукнул сжатым кулаком по поручню, не зная, как еще выразить свои эмоции. Объявить себя претендентом на престол, разом изменив уже сложившуюся шахматную партию, превратив еще недавних союзников во врагов и обратив против себя почти весь Рейнсвальд. И каковы тогда шансы на успехи? И каков тогда шанс найти Респира? Ввязавшись в борьбу за королевский престол, он рискнет всем, что имеет, и вынужден будет остаться на острове, чтобы не упустить столь крохотный шанс, за который придется цепляться. Королевский офицер забрал инфопланшет и вышел, оставив Эдварда одного, наедине с его мучительными раздумьями по поводу дальнейшего будущего. Чувство долга, чувство чести и отчаянное желание отомстить боролись в нем, смешавшись друг с другом, и он начинал понимать, что просто путается в них, смешивая понятия и значения, не зная, как именно следует поступить. Если отправиться за Респиром, то придется пойти против королевского слова, против всех тех клятв, что давал, но если действовать так, как сказал король, Респир уйдет и окончательно исчезнет в Известном Пространстве, шансов найти его уже не останется. Что для него важнее? Что более значимо? Хотелось вскочить и начать ломать стенки кулаками, лишь бы немного выбросить из себя все то, напряжение, что скопилось за последнее время, но король сам просит о подобном. Вряд ли кто-то может похвастаться тем, что король лично обратил на него свое внимание. Право выбора короля не использовалось вот уже несколько столетий, про него практически никогда и не вспоминали, ведь претенденты на престол решали свои противоречия не с оружием в руках на поле боя, а за столом переговоров, вполне отдавая себе отчет в том, что может привести вместе с собой гражданская война. Эдвард вызвал своего адъютанта и велел отправить сообщение графу Фларскому, что очень хочет его видеть и нуждается в его помощи. Чем быстрее он сможет приехать, тем будет лучше, ведь это важно не только для одного барона, но и для самого графа. Конечно, граф не мог прибыть в этот же день, но ответил уже через пару часов, сообщив, что его очень волнует состояние дел Эдварда и прибудет, как только это станет реальным без ущерба для его нынешних дел. Вполне ожидаемо от претендента на престол в такое нервное время, когда счет шел буквально на дни и часы, но сейчас молодому барону достаточно и такого ответа. В следующие дни начали поступать новые сведения из Аверии, где все-таки запустили передатчик подпространсвенной связи. «Сакрал» уже прибыл, развернул полноценную колонизаторскую деятельность, сокращая все стандартные сроки развития. Вместе с этим колонизаторским кораблем, ставшим новым словом в экспансивной политике Рейнсвальда, прибыл так же гарнизон из сорока тысяч солдат и боевых дроидов, полностью изменивший соотношение сила в колонии, позволив Де Кастери и его полевым командирам начать полноценное наступление на уцелевшие силы дикарей, продолжавших тревожить «Новую Аверию» и коммуникации неожиданными вылазками и налетами. Боевым дроидам не страшны ни ядовитые туманы, ни примитивное оружие дикарей, поэтому их и бросили в первую очередь на зачистку прежде недоступной для масштабных операций родной территории мутантов, разделив Ядовитые Пустоши на квадраты и тщательно проверяя каждый сектор на предмет любых жизненных форм. Племена мутантов оказались запертыми в своих собственных поселениях, и куда бы ни пробовали теперь выступить, их уже поджидали отряды дроидов с огнеметами и скорострельными винтовками, не знающие ни страха, ни усталости. Некоторые пытались бежать, и их истребляли, устраивая засады на равнинных участках. А другие племена все же вступали в бой в бессмысленных попытках прорваться сквозь заслоны, но в результате их точно так же уничтожали от первого до последнего, не щадя никого. У дроидов был приказ о тотальной зачистке, и любой живой объект в Ядовитых пустошах подлежал уничтожению. И на уже проверенных и зачищенных квадратах размещались детекторы движения и автоматические турели на тот случай, если кто-то все же смог избежать зачистки. Де Кастери с уверенностью докладывал, что ему вряд ли потребуется больше месяца для того, чтобы окончательно ликвидировать не только угрозу мутантов, на и сам факт их существования на Аверии. Прибывшая строительная техника и стройматериалы, вместе с промышленными мощностями самого «Сакрала» сразу же позволили увеличить территорию колонии в несколько раз, и первые полностью восстановление и обеспеченные новыми коммуникациями и системами жизнеобеспечения небоскребы старой цивилизации уже были готовы принять колонистов. Правда, строители и инженеры несколько меняли их внутреннюю и внешнюю структуру, подгоняя под те нормы и планы, что характерны для канонов королевства, поэтому процесс занимал несколько дольше времени, чем предполагалось изначально, но кардинально не влиял на общие сроки. К тем поселениям, что признали верховенство герцога, но пожелали остаться на старых местах обитания, начали подводить все необходимые коммуникации, выделив так же достаточные группы специалистов и техников для реставрации тех зданий, что они занимали. Хотя самой большой проблемой оставались генетические чистки, пока что проводимые максимально деликатно, но среди аборигенов, по счастью, общий уровень мутаций был крайне низким. После прибытия «Сакрала» к Аверии выросли масштабы восстанавительных работ по дорожной сети и путям внутреннего сообщения, а прибывшая военная техника позволила сделать их фактически безопасными даже для одиночных пеших путников. Следуя указаниям Эдварда, Де Кастери объявил эти дороги свободными для общего пользования, никакой платы за них не взималось. Любой житель Аверии, вне зависимости, был ли он из тех, кто принял вассалитет у нового государства, либо же был родом из тех поселений, что еще не признали новую власть колонии, мог пользоваться этими дорогами. В результате торговые пути постепенно начинали смещаться на маршруты этих дорог, с каждой неделей увеличивающихся по общей протяженности, привязывая коренное население к колонии все сильнее и сильнее. В новых обнаруженных поселениях практически не было вооруженного сопротивления колонистам, в самом худшем случае «людей с неба» воспринимали с опаской и недоверием, уже узнав о них как много хорошего от заезжих купцов, так и уже ознакомивших с некоторыми из их нововведений. Де Кастери так же докладывал, что задумка Эдварда увенчалась успехом, выпускаемые «Новой Аверией» металлические пластинки уже начали появляться в свободном обороте на острове, особенно среди купцов и караванщиков, теперь считавших обязательным долгом во время своего путешествия добраться до колонии для торговли. Привозили, в основном различные редкости и старинные артефакты, либо сельскохозяйственную продукцию, на обмен же просили либо «деньги» колонии, либо огнестрельное оружие. Первый полностью новый оружейный завод, выстроенный колонистами, заложенный еще при Эдварде, но вышедший на бесперебойный выпуск продукции уже после того, как молодой барон оказался прикованным к больничной койке, ориентировался как раз на выпуск гладкоствольного порохового оружия с латунными гильзами. Достаточно эффективного для отстрела диких мутантов и охоты, но не слишком, чтобы представлять угрозу самим колонистам, если возникнет опасность восстания. С появлением «Сакрала» начали реконструкцию нескольких заводов в промышленной зоне острова и еще одной атомной электростанции, мощности уже запущенных снова начинало не хватать, чтобы обеспечить энергией все расширяющиеся потребности колонии. Отдельным вопросом стояло восстановление сети метрополитена, чьи тоннели охватывали практически весь остров, хотя бы частичное их возвращение к действующему режиму перевозок, грузовых и транспортных, сильно бы помогло колонии. Только здесь задача осложнялась тем, что подземелья отчаянно сопротивлялись вторжению человека, буквально каждый километр дорог и каждую встречную станцию приходилось с боем зачищать от всевозможных порождений тьмы. Де Кастери связывал это в первую очередь с воздействием излучения нуль-реактора, бывшее здесь гораздо сильнее, чем на поверхности, за такое долгое время сильно изменившее живущие там виды флоры и фауны. Адмирал тристанского флота настаивал на том, чтобы организовать полноценную экспедицию для его поисков, на что Эдвард пока ответил отказом, рассчитывая на начало этих поисков уже после того, как сам прибудет на остров. Нуль-реакторы были невероятно редкой и древней технологией, которую практически невозможно было повторить или копировать, первым исключением в этом случае стал сам «Сакрал», поэтому герцогу Аверийскому необходимо лично присутствовать при столь значимом событии, как обнаружение еще одного нуль-реактора. Расширялись и торговые связи Аверии, во всяком случае, вольные торговцы остались верны своему слову, и на остров уже прибыло три их корабля, с самых разных направлений. Самым подходящим товаром для них, на удивление, оказалось местное вино, оцененное многими экспертами, хотя отлично шла на продажу продукция нескольких вновь открытых шахт, добывающих металлическую руду. Де Кастери даже начал реставрацию новых ферм для разбивки полей с ягодным растением, из которого местные и делали этот напиток, пришедшийся по вкусу и на других анклавах. А за неделю до последнего доклада, к Аверии прибыл торговый корабль независимого купца, ранее следовавший по другому маршруту, но услышавшего о новой колонии и решившего посетить ее, как один из первых и застолбить на ней место, если оправдает ожидания. У него купили весь привезенный товар по самой выгодной цене, предложили то, что уже начали производить, из чего он выбрал груз вина, мяса и огнестрельного оружия, после чего обещал еще обязательно вернуться и даже рассказать своим товарищам об этом месте. Это можно считать первым успехом Аверии во внешней торговле, если о ней уже начинают расходиться новости по другим торговым пунктам Известного Пространства. Отдельно Де Кастери добавил, что вольные торговцы тоже довольны своими первыми успехами здесь в плане торговли, хотя их исследования в поисках тех артефактов, ради которых и прибыли на Аверию, пока ничтожно малы. В Ядовитые Пустоши адмирал их пока не пускал под предлогом того, что там идет военная операция, и исследователей патрули могут запросто перестрелять, приняв за местных дикарей, а извиняться или разбираться после такого уже будет поздно. Развитие колонии сказывалось и на внутренних делах самого Рейнсвальда. Старт «Сакрала» оказал поистине колоссально влияние на котировки королевской биржи, и так уверенно растущие последние годы. Акции проекта взлетели до небес, принося невероятные прибыли всем, кто успел в них вложиться, потянув за собой и акции колонии. Сильно упрочнилось положение Камского герцогства, набравшего очень много долгов для завершения проекта и имевшего очень низкий статус кредитного доверия даже при успехе акций самого «Сакрала», но теперь, когда вложения начали приносить прибыль и долг герцогства начал уменьшаться, доверие так же потянулось вверх. Акции Тристанского бароната, частью имевшие свободное хождение на рынке, так же начали расти с того момента, как Эдвард получил титул герцога, но, конечно, до тех темпов, что были у Камского герцогства, им было не добраться. Зато акции гористарских заводов сильно сдали за последнее время, политика старого барона с упором на классическое развитие привела к тому, что стал проигрывать идущим вперед феодам, поддерживавшим проект «Сакрала» и экстенсивное развитие Рейнсвальда, переманившие большую часть вкладчиков. Гибель же старого главы феода, пришествие на его место совсем молодого и предательство Респира тоже сказались самым пагубным образом, хотя по этому поводу особенно волноваться не стоило, резервы феода были достаточно велики, чтобы помочь пережить и куда более затяжные и глубокие провалы в экономике. Молодой граф Гористанский попытался решить эту проблему целым рядом кредитов у Остезейских банков, но лишь вызвал недовольство своих вассалов такой политикой и увеличением налогов, чтобы было, на что выплачивать проценты без серьезных изъятий из резервного фонда. Экономика порой влияет на политику гораздо больше, чем сами политики хотели бы признавать, так что ослабление Гористарского феода и увеличение роли союза Тристана и Камского герцогства привело к тому, чего так и боялся старый барон. Политическое влияние начало медленно, но уверенно отходить от правого крыла, возглавляемого Гористарами, настаивавшими на расширении военной независимости баронов и военной экспансии. Теперь основное влияние перешло к более умеренному центру, где лидерство еще со времен деда Эдварда удерживал Тристанский Дом, развивавший теорию колонизации свободных территорий и политику вооруженного нейтралитета с соседями, не доводя дело до полномасштабных войн. Если бы у руля оставался старый барон, он наверняка мог извлечь из этого и свою долю выгоды, выстроить новый курс, пусть даже пожертвовав своим претендентом на престол. Зато его преемник не был столь дальновиден, и решил поставить все на графа Розмийского, надеясь, что с его воцарением будут возвращены и все расходы, какие баронат понес в последнее время. Граф Розмийский так же вел свою политику от обратного, решив как можно сильнее ослабить проект «Сакрал», если не полностью похоронить его, делая ставку на то, что прибыли от него лишь сиюминутные, но в дальнейшем развитие колоний приведет к перенасыщению внутреннего рынка и затяжному кризису на самом Рейнсвальде. Немалым успехом и пользовались его призывы к новой войне с Саальтом, старые обиды еще не были забыты, а нанесенные раны еще порой болели. Напряженные отношения между двумя островами были далеки от понятия мира, скорее напоминая перемирие, взятое противниками для того, чтобы восстановить потери и перегруппировать свои силы. Кроме того, напоминание о внешнем враге заставляло баронов лишний раз задумываться, а так уж ли важны внутренние склоки и новые колонии, если в любой момент на остров могут прибыть военные эскадры как раз постепенно восстанавливающего свои прежние возможности после не так давно отгоревшей гражданской войны Саальта. Граф Фларский последние дни как раз и был занят тем, что собирал собственных союзников и переманивал таковых у своих противников, но оставить без внимания слова Эдварда тоже не мог, прибыв к нему, как только стало несколько легче дышать от постоянных переговоров и приемов. – Барон! Мы с вами уже давно последний раз вот так просто разговаривали! – граф крепко пожал его руку, как только зашел в палату, – жаль только, что сейчас это происходит при столь ужасных обстоятельствах. Примите мои искренние соболезнования по поводу всего произошедшего. Респир поступил как совершенно бесчестный человек, нарушив все возможные правила и законы. На Рейнсвальде места ему больше нет… – Граф, – Эдвард кивнул головой, будучи не в состоянии встать и приветствовать его как должно, – я рад, что вы все-таки прибыли. У меня к вам очень важный разговор, который, к сожалению, может повлиять на наши дальнейшие отношения. – Друг мой, я уже просил вас называть меня просто Дэлай, когда мы одни, – граф улыбнулся, хотя только что услышанное заявление Эдварда ему вряд ли понравилось. – Так говорите же скорее, что случилось или должно случиться, если вы столь этим так сильно обеспокоены. – Граф… Дэлай, – поправился тристанский барон, – мне нужна голова Респира, я думаю, вы уже это понимаете, но та политика, что сейчас складывается здесь, требует моего постоянного присутствия. Я не могу покинуть мой родной феод в поисках этого человека, не будучи уверен, что все это время он будет в безопасности… – Эдвард, я понимаю вас, – кивнул граф Фларский, – вы такой же, как и ваш отец, спокойный и логичный, но при этом же способный сорваться на любое безумство, если вас действительно зацепить. И мне жалко Райсора в том плане, что своими выходками он нажил себе смертельного врага в вашем лице. Уверен, вы его найдете и призовете к ответу, но мне сейчас так же необходима ваша помощь… – Вот именно об этом и хочу с вами поговорить, – сказал Эдвард, – когда начнется борьба за престол, я буду рядом с вами, но до этого мне необходима ваша поддержка. Тристан не будет участвовать во внутренней политике Рейснвальда когда я отправлюсь обратно на Аверию, на поиски Респира. И прошу вас не втягивать баронат в противостояние с кем-либо до смерти самого короля, когда моя помощь действительно станет необходимой. – Эдвард, это вполне разумное требование, – кивнул граф Фларский, – но вы сейчас должны мне так же, положив руку на сердце, честно ответить. Вы поддержите меня, если кто-то попытается оспорить мое право на престол Рейнсвальда? Барон Тристанский внимательно посмотрел на Дэлая, стоявшего прямо перед ним, собираясь с мыслями и думая, что стоит ответить. Ведь чтобы он не сказал, это уже будет бесповоротным решением. И это будет выбором, от которого отказать потом так просто не получится, если только хочет хоть что-то сохранить от собственной чести. Мысль бежала вперед с бешеной скоростью, за те несколько секунд, что позволил взять себе на осмысление всего сказанного, в голове появился первый, еще только очень примерный и с податливыми рамками, план. Как говорил его отец, что там, где каждый плетет свою паутину интриг, правда и ложь становятся лишь инструментом, который можно менять так, как необходима. И истина лишь в том, что говоришь и делаешь ты сам. Бесчестный подход, но Эдвард неожиданно даже сам для себя почувствовал, что ему все равно. Нет уже такого глубоко чувства убежденности, что было раньше, вселяющее в него уверенность и желание двигаться дальше, лишь спокойный и холодный расчет, не ограниченный теми принципами чести, что были у него раньше. Действительно, зачем они вообще нужны, если мир все равно не такой, каким должен быть? Мир, где каждый говорит о чести и справедливости, но поступает лишь так, как выгодно ему, не стесняясь любых средств и путей. Мир, в котором твою любимую расстреливают прямо у тебя на глазах, но ты не можешь отомстить убийце лишь потому, что ты нужен остальным для их собственных дел. Мир, где к твоей чести призывают лишь для того, чтобы заставить тебя сделать то, что выгодно другим людям, где выгода и жажда власти перевешивает на чашах весов понятие истины и справедливости. Один раз он пошел этим путем, и чем все это закончилось… Перед внутренним взором Эдварда снова всплыло перекошенное злобой лицо Респира, смотрящего на него через прицел штурмовой винтовки. Если бы он только раньше поступился бы со своими столь важными, как ему тогда казалось, принципами и идеалами, то сейчас Изабелла была бы жива, а сам он вместо планов мести наслаждался бы еще одним прекрасным днем в своей жизни, без этой кровавой пелены перед глазами. Кажется, это промелькнуло и в его взгляде, поскольку граф Фларский даже отступил на шаг, когда Эдвард снова поднял на него глаза. – Конечно, господин, – согласился барон Тристанский и герцог Аверийский, – я признаю вас королем и помогу вам взойти на престол, но после этого я отправлюсь за головой Респира, – он судорожно вздохнул и кивнул, что Дэлай принял как знак волнения. – Я очень рад, друг мой, – кивнул он в ответ и еще раз пожал ему руку, – вместе мы спасем Рейнсвальд и изменим его историю. Наш путь будет славен и благороден. – Золотые слова, граф, – кивнул Эдвард, – ждать только больше нельзя… Наверное, именно в этот момент в нем и произошел перелом. Тот старый барон Тристанский, наивный и благородный, окончательно умер. Он никогда не смог бы выжить в этом мире, один, без своего отца, который все же, как щитом, закрывал его от истинной изнанки этого мира, но пропал бесследно, оставив сына одного принимать все новые удары. И его наследник не мог бороться с этим бесконечно, и теперь отошел в мир теней, куда-то в самые глубины души, где голос его уже не был слышен. Сейчас должен был встать с колен, на которые его поставили, уже совсем другой человек, способный изменить этот мир и выдержать все то, что ему приготовили. Честь, долг и слова верности уже не имели такого значения для нового барона, как прежде, ведь они всего лишь обман, тонкая пленка лжи, прикрывающая то змеиное гнездо, что на самом деле извивалось под внешне ярким и богатым фасадом Рейнсвальда. Они вырастили Респира, дали ему в руки оружие и указали на цель, а он не смог сделать ничего, чтобы остановить его. Теперь же он вгонит меч в самое сердце этого гнезда, отомстив и за себя, и за нее. Иначе не сможет даже спокойно дышать. * * * Этой ночью она впервые пришла к нему, такая чистая и добрая. Изабелла улыбалась, радуясь новой встречи, и он сам не мог сдержать слез, глядя на нее. Повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, прижал к себе и обнял, как в последний раз, чувствуя тепло ее тела и стук ее волнующегося сердца. Боль не проходила, она стала только еще сильнее, но не мог заставить себя отпустить ее, ту девушку, ради спасения которой был готов пожертвовать всем, в том числе собственной душой. Он чувствовал ее губы, как она целует его, словно снова переживал их подвенечный поцелуй. И его губы сами шептали слова, вырывая из глубин души самые потаенные мысли, выбрасывая их наружу сплошным потоком, поскольку скрывать от нее он ничего не мог, да и не хотел. «Я отомщу за тебя… отомщу… клянусь всем, что у меня еще осталось…», говорить было тяжело, голос срывался на плач, но она смотрела на него своими большими и нежными голубыми глазами, и от этого взора нельзя было оторваться. Она молчала, но он все равно понимал каждое ее слово, что хочет ему сказать. Ей не нужна была месть, как не нужны и те потоки крови, что готов пролить лишь в память о ней. Ей нужен был покой, но она не могла отступить, не могла окончательно исчезнуть, пока и в его душе не наступит покой. Даже теперь все еще любила его, не смотря на ту невидимую, но непреодолимую черту, пролегающую сейчас между ними… Эдвард проснулся, не понимая, был ли это сон или же уже настолько сошел с ума, что у него уже начинаются столь явственные галлюцинации. Реальным было лишь чувство невосполнимой потери, что снова охватывало его, разрушая душу и не давая спокойно мыслить. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что еще ночное время, часы едва ли перешли на вторую половину темного времени суток, Эдвард снова закрыл глаза, возвращаясь ко сну, но теперь была лишь пустота, изредка тревожимая странными и непонятными видениями, рождаемыми его подсознанием. * * * Прошла целая неделя с того момента, как он принял предложение графа Фларского, и теперь впервые смог подняться из медицинского бокса, пусть и с посторонней помощью, но все же встав на собственные ноги. Столь простой момент стал для него целым свершением, придав новых сил и надежд, и с этого дня Эдвард постоянно мучил своих сиделок, заставляя их помогать ему ходить, подниматься и садиться. Как и для всего остального, здесь необходима была постоянная тренировка, пусть и с болью ее до конца окрепших и восстановленных мышц, пусть еще и на костылях, но он уже самостоятельно двигался, возвращаясь к своему прежнему состоянию. И это вселяло в него уверенность, что сможет вернуться, стать снова рейнсвальдским дворянином, а не прикованным к инвалидной коляске человеческим обрубком. Даже корсар удивлялся его железной воле и стремлению к жизни, радуясь, что барон нашел в себе достаточно сил, чтобы переломить собственное отчаяние. Может он еще и не знал, что барон собирается делать в будущем, но сейчас лишь искренне радовался за своего молодого господина, не без улыбки на лице ковыляющего по тропинке больничного парка с костылем в одной руке и уже начинающей седеть нянечкой, придерживающей его за другую. Во время одной из таких прогулок Эдвард столкнулся с Райсором, уже почти выздоровевшим, но врачи его еще не выписывали, решив окончательно убедиться в том, что вся восстановленная ткань нормально прижилась. Друзья крепко обнялись, сразу вспомнив те события, из-за каких здесь и оказались. Эдвард не мог не признать того, что Райсор рискнул своей жизнью, пытаясь ему помочь, и жертва эта была тем больше, что принесена лишь из-за тесных дружеских чувств между ними, а не из-за выгоды или расчета. А герцог Камский искренне болел за своего друга, за несколько секунд потерявшего так много в своей жизни, а сам он, хоть и был ранен, так и не смог ему ничем серьезно помочь. Наверное, первый человек, про которого барон мог сказать без всякого опасения, что является его другом, и какому мог доверять безоговорочно.