Воспользовавшись, что все внимание отвлечено на говорящего старшего унтер-офицера, Дмитрий вдруг шагнул к ефрейтору и, ткнув его кулаком под ложечку, тут же подхватил обмякшее тело, сделав вид, будто помогает идти. — Ну, чего вы, — приговаривал он, поддерживая готового упасть Хитрова, — ну, выпили чуток лишнего, ну, с кем не бывает. Давайте я вас, господин ефрейтор, до койки доведу, все и ладно будет. — Тащи его сюда, — распорядился Галеев, — да положи тут, даст бог, проспится. — Слушаю, — отозвался Будищев и свалил свою ношу на скамью в каморке. — Выпьешь с нами? — прищурившись, спросил унтер. — Если нальете, так чего не выпить? Набулькав полную чарку, командир взвода протянул ее Дмитрию, тот, не чинясь, взялся за нее, но остановился. — Чего не пьешь? — Так не привык я в одиночку. — Вот это по-нашему, — одобрительно хмыкнул Северьян и велел остальным: — Чего столбенеете, наливайте! Дождавшись, когда у всех будут чарки в руках, он снова пристально посмотрел на Будищева и спросил: — За что пить будем? — За лося, — не задумываясь, отвечал Дмитрий. — Это как? — Ну, чтобы моглося, пилося и еще много чегося, — пояснил солдат под всеобщий смех и опрокинул в себя чарку. — Эх, паразит, — отозвался, покачав головой, унтер, когда все выпили, — ладно, ступай покуда. — Слушаю, — как ни в чем не бывало отозвался Будищев и шагнул к порогу. — Только не зарывайся, — шепнул ему Галеев, сделав вид, что качнулся. Выйдя из каморки, Дмитрий, не обращая ни на кого внимания, прошел к своему месту, затем накинул шинель, кепи и вышел вон из казармы. Улица встретила его резким порывом холодного, но чистого воздуха, особенно приятного после пропахшей запахами портянок и немытого тела казармы. Некоторое время он бездумно шел вперед, ничего не замечая вокруг. Дойдя до ограды, Дмитрий некоторое время постоял рядом, с недоумением рассматривая ее. Наверное, когда-то это сооружение было дощатым забором, но с тех пор утекло много воды. Теперь на покосившихся от времени столбах держалось лишь несколько жердей, на которых вкривь и вкось висело несколько досок. Вообще, к его удивлению, здешнее армейское начальство весьма мало заботилось, чтобы оградить солдат от окружающего мира. Хотя, если подумать, значительная часть полка была расквартирована не в казармах, а стояла на постое в окрестных деревнях, так что особого смысла в этом не было. Есть шлагбаум, у которого стоит часовой, и ладно. — Митя, Мить! — отвлек его от размышлений чей-то тонкий голос. — Что? — покрутил он головой, пытаясь увидеть источник звука, и наткнулся глазами на несуразную фигуру. Из-за забора его звала какая-то женщина в сером платке, непонятного цвета жакете не по размеру и длинной юбке. Подойдя поближе, он с удивлением узнал в ней Машку — деревенскую девчонку, попытавшуюся натравить на него местных парней. — Нашла, — улыбнулась она во весь рот. — Ты что здесь делаешь? — Тебя искала. — Офигеть! Ты как вообще тут очутилась-то? — Тятенька в город по делам поехал, а я упросилась, чтобы он меня с собой взял. — А зачем? — Дурак ты, Митька! Сказано же — тебя искала. — И как только нашла? — Ой, намаялась, — снова улыбнулась девушка, — да и озябла, но все же нашла. Я тут давно выглядываю, хотела уж у дяденьки с ружьем спросить, да забоялась. — Вот блин, забоялась она! Рядом с воинской частью бродить не забоялась, а тут, значит, страшно стало. — Ага, вон он какой строгий. — Нашла чего бояться, дуреха! Бог с ним, с часовым, он свой пост не покинет, но тут же солдаты кругом! — И что? — захлопала невероятно зелеными глазами девушка. — Ладно, проехали, — махнул рукой Дмитрий, не объяснять же наивной дурочке, что в его времени ее запросто могли бы затащить в казарму и так обогатить сексуальный опыт, что мало не показалось бы любой плечевой путане. Впрочем, кто их знает, этих предков, может, у них так не принято? — Отец-то твой где? — Известно где, в кабаке. — В смысле, в кабаке, пьянствует, что ли? — Чего сразу пьянствует! Дела поделал, товар продал, отчего же не выпить? — О как! Слушай, Машка, а из тебя хорошая жена может получиться. — Просватай и узнаешь. — Ага, сейчас! Не видишь, дуреха, я в армии. — Вижу, форму вон красивую дали, усы отпустил… ну ни дать ни взять — граф! — Тьфу! Еще ты меня так не называла. — А как тебя называть, хочешь, красавчиком звать стану? — Маша, — вздохнул Дмитрий, — тебе сколько лет? — Шестнадцатый, — с готовностью отвечала девушка. — А через шесть лет сколько будет? — Не знаю… — Двадцать два, Машенька. А теперь скажи мне, горе мое, в каком возрасте у вас девок замуж отдают? — Когда в шестнадцать, когда в осьмнадцать… — А после двадцати часто ли незамужними остаются? — Если только кривая какая или порченая… — Ну, вот видишь, а ты у нас девушка красивая, года не пройдет, как тебя просватают. — Правда, красивая? — Ох, чтоб меня! Маха, ключевое слово — просватают. Я когда со службы вернусь, ты уже парочку детишек родить успеешь, так что выкинь эту дурь из головы и ступай к отцу, пока он тебя искать не начал. А то еще выдерет, как сидорову козу! — Ладно, — плечи девчонки поникли, и на глазах показались слезы. Дмитрию стало неудобно, все же девушка потратила немало сил, чтобы найти его, а он ее так отшил… — Как там в деревне-то? — спросил он, чувствуя, что надо что-то сказать, но не зная что. — Отцу Питириму еще колокол на голову не упал? — Не, — замотала головой Машка, — живой он, и дядька Кузьма живой, и другие. Дядька-то болел, сразу как ты пропал, а Архип тогда же говорить косноязычно стал… ой, а это ты их? — Ну что ты, Машенька, я человек мирный, можно сказать — пацифист! — Ага, мирный, — невольно улыбнулась девушка, — зареченские до сих пор тебя, такого мирного, поминают, да и наши деревенские тоже. — Привет им передавай при случае. Ну все, пока. — Так я пойду? — Иди. Холодно. — Ой, совсем забыла, — спохватилась Машка, — я же тебе подарок приготовила. — Какой еще подарок? — Вот, держи, — сунула ему в руки сверток девушка и убежала. Дмитрий еще долго смотрел ей вслед, а затем решительно повернулся и едва не налетел на прячущегося до сих пор за остатками забора Шматова.