— Слушаюсь, — щелкнул каблуками Гаупт. — Как прикажете распределить? — наклонился к уху полкового командира Берг. — Как обычно, по жребию, хотя… — задумался на минуту полковник и крикнул вдогонку Гаупту: — Владимир Васильевич, раз уж вы взяли на себя всю бумажную волокиту, то так и быть, в свою роту можете отобрать кого угодно. — Штабс-капитан Толубеев опять будет жаловаться, что ему достались одни убогие да слабосильные, — попробовал возразить Гарбуз. — Что же поделаешь, — барственно улыбнулся Буссе, — у командиров двенадцатой роты планида такая[6]. Приступайте, господа! По приказу Гаупта, Лиховцев сел перебеливать ведомость, а Николаша взял в руки список и стал выкликать одного за другим новобранцев. Штабс-капитан тем временем внимательно приглядывался к отвечавшим, делая иногда пометки в своей книжечке. — Будищев! — выкрикнул Штерн и отчего-то фыркнул. — Я! — мрачно отозвался довольно высокий молодой парень в несуразной одежде. Лицо его заросло небольшой бородой, а под глазом отливал перламутром дивный синяк. — Это еще что за чудо-юдо? — удивился Гаупт, привлечённый смешком Николаши. — Будищев, — пояснил офицеру сопровождавший пополнение унтер, — чудной он какой-то, ваше благородие. Приволокли его с полицией, сказывали, будто убечь хотел. Но покуда тут был, ни в чем худом не замечен. Я за им приглядывал. — Выйти из строя! — коротко приказал Гаупт. К удивлению штабс-капитана, новобранец не стал, как сделал бы всякий на его месте вчерашний крестьянин, вылезать, распихивая товарищей, а хлопнул впереди стоящего по плечу, отчего тот испуганно отпрыгнул в сторону. После чего, четким строевым шагом вышел вперед и, держа руки по швам, доложил: — То… господин капитан, рядовой Будищев по вашему приказанию прибыл! — Как рапортуешь, дурак, — зашипел на него унтер, — надобно говорить — «ваше благородие»! — Ваше благородие, господин капитан! — тут же поправился тот. — Правда ли, что хотел бежать от призыва? — Никак нет! — А синяк откуда? — Упал! — Что-то он великоват. — А я три раза! — Да ты шутник, — усмехнулся Гаупт. — Ладно, встать в строй! — Есть! Закончив с формальностями, штабс-капитан отправился доложить полковому командиру, что все в порядке, а закончившие свои труды вольноперы принялись с любопытством рассматривать своих будущих сослуживцев. Отправляясь на военную службу, где их все равно обмундируют, практичные крестьяне оделись в такую рвань, что выглядели совершеннейшими босяками. Однако Будищев умудрился выделиться даже на их фоне. Впрочем, дело было не только в довольно странной одежде и отсутствии шапки на голове. Сама манера стоять, говорить, смотреть при этом в глаза начальству резко выделяла его среди прочих. Быстро вернувшийся Гаупт с неудовольствием увидел практически развалившийся строй и громко гаркнул: — Становись! Равняйсь! Смирно! Как и следовало ожидать, вчерашние крестьяне выполнили эти команды так, что командовавший ими офицер поморщился, как от зубной боли. Тем не менее через какое-то время толпу удалось превратить в подобие строя и повести в расположение полка. Едва добравшись до места, полковник заявил, что у него какая-то надобность в городе, и, не покидая пролетку, велел кучеру из солдат трогать. — Вы уж тут как-нибудь без меня, — махнул он Гарбузу. Подполковник, откозыряв ему вслед, обернулся к Гаупту. — Владимир Васильевич, вы себе архаровцев уже отобрали? — Так точно! — Ну и ведите их с богом. — Слушаюсь! Забрав приглянувшихся ему людей, в числе которых оказался и Будищев, штабс-капитан отвел их к казарме и передал фельдфебелю. — Фищенко! Вот тебе список, поставишь людей на довольствие и определишь на занятия. Я проверю, особо обрати внимание, чтобы научились погоны различать и в чинах не путаться. — Слушаю, ваше благородие, — вытянулся старый служака, — дозвольте исполнять? — Выполняй. Как только ротный вышел, новоприбывших тут же окружили унтера. Первым делом они распорядились, чтобы «молодые» вывернули свои котомки. Увы, за время, проведенное в карантине, ничего особенно ценного в вещах пополнения не осталось, что, конечно, не добавило новичкам симпатий. — Табак-то хоть есть? Нашедшаяся у пары новобранцев махорка была немедленно конфискована «с целью недопущения беспорядков». В чем этот беспорядки заключался, никто разъяснять не стал, а спрашивать новички не решились. — А у тебя разве табачка нет? — поинтересовался у Будищева ефрейтор Хитров. — Некурящий, — коротко ответил тот. — А иде твои пожитки? — Дома оставил. — Чего так? — С целью недопущения беспорядка, — без тени улыбки отвечал тот ему. — Ты что, паскуда, — опешил Хитров, — думаешь, самый умный? — Никак нет. — Да ты, как я погляжу, шибко грамотный, видать, городской! Ну, ничего, я из тебя грамотность-то повышибу! — Так точно! — Отстань от его покуда, — прервал уже почти кричавшего ефрейтора фельдфебель, — я его в твоё звено[7] написал, так что успеешь еще. За этой сценой со стороны наблюдали живущие в той же казарме вольноопределяющиеся. В первое время подобное вызывало у них протест, но затем почти привыкли. «Почти», потому что Лиховцев уже собирался вмешаться, но Штерн остановил его. — Держу пари, он сам справится, — загадочно улыбнувшись, прошептал он ему. — Кто он? — Посланец грядущего, разумеется, ты разве его не узнал? — Нет. — Ну как же! А впрочем, что тут удивительного, когда мы его видели, ты глаз с Сонечки не сводил, а я успел хорошенько разглядеть. Это точно он! — Постой, ты о том пациенте своего дядюшки? — Браво! Не прошло и недели, как ты сообразил. Право же, дружище, армейская служба плохо отражается на твоих умственных способностях. Может, сходим вечером в город, развеемся? — Пожалуй. Ефрейтор Хитров невзлюбил Будищева с первого взгляда. В другое время он просто избил бы ершистого новобранца, просто чтобы показать свою власть. Но вот ротный такое вряд ли спустит, а за происходящим внимательно следят его любимчики-вольноперы. Так и зыркают, заразы, того и гляди донесут. Но ничего, видали мы таких! — Будищев, ступай за мной. Пособить надо. — Есть, — нехотя отозвался тот, но перечить не посмел и послушно двинулся за командиром звена. Выведя непонравившегося ему новичка из казармы, он отвел его в небольшой закуток между двумя строениями и внезапно заорал: «Смирна!», попытавшись тут же ударить. Однако проклятый Будищев, как будто заранее знавший, что его ожидает, был наготове и, перехватив руку ефрейтора, кинул его через себя. Не успел тот опомниться, как новобранец сидел на нем верхом, закрутив при этом одну руку и сжав второй горло. — Ты что, под суд захотел? — прохрипел ошеломленный Хитров. — Пусти, больно! — Слушай сюда, — прошептал ему на ухо Дмитрий, и от его шепота ефрейтору стало страшно. — Я тебе сейчас руку сломаю, причем так, что ни один коновал потом не сложит. И гортань раздавлю так, что говорить у тебя точно не получится. — Что?! — вытаращил глаза Хитров и попытался вырваться, но державшие его руки обладали поистине железной хваткой. — Тихо ты, — продолжил Будищев и заломил руку так, что противник застонал и сразу же прекратил сопротивление. — А ротному доложу, что ты — извращенец! Понял? — Это чего такое? — Ну как, блин… а типа ты захотел, чтобы я с тобой содомским грехом занялся, понял? — Тебе никто не поверит! Мое слово против твоего…