А еще на смену идее пришли деньги. Берут все. Кроме меня, наверное. Впрочем, и я брал. Только не деньгами. Услугами. Помощью. И не от бандитов. Ненавижу бандитов! До скрежета зубовного ненавижу! Подыхать буду, а их кровавые деньги не возьму! И не надо мне втирать, что время такое, что молодежь не знает, куда себя деть, что экономическое положение заставляет. В войну – еще не такое положение было, и что? Не было такой коррупции, не было! По крайней мере, мне так кажется, что не было. При Сталине такой райотдел, как наш, разогнали бы к чертовой матери! Кого в «народное хозяйство», а кого по зонам, да не по ментовским зонам, а по общим! Я сталинист? Да ни черта. Терпеть не могу Усатого. Мои предки по отцу с Дона, так вот там Усатый и его прихвостни крепко почудили во время «расказачивания». Много казаков сгинуло, много… генетическая память не дает забыть. Но человек я справедливый. А еще – юридически «подкованный» (что немудрено, при такой-то работе). Жесткая власть нужна. Хотя бы для того, чтобы органы исполнительной власти не превратились в вонючие помойки. Впрочем, а зачем мне большие деньги? Есть-пить хватает, одевает меня государство – могу себе позволить послать на хрен бандитов, пытающихся избежать справедливой кары за свои преступления! Сующих свои грязные деньги! А легче всего избежать соблазна, если тебе никто и никогда денег не предлагает. Как мне, например. Кому нужен простой участковый, когда все вопросы решаются по звонку сверху? Вызовет меня начальник отделения участковых, скажет, как мне жить, кого трогать, а кого не трогать – оно все так и будет. Кто я против них? Тварь дрожащая! Самый униженный класс ментов! Наверное. Впрочем, и начальник отделения ничего не скажет. Он вызовет старшего участкового Гаранкина, скажет ему, и тот четко поставит задачу: «Х…й не заниматься, а делать то, что надо. То, что не надо – не делать». И перечислит то, что делать не надо. Кирилыч так-то мужик неплохой, но… только не надо вот это – «ссытся и глухой!». Очень даже не глухой, слышит все, а что не услышит – додумывает. И тогда держись! Насчет «ссытся» – не нюхал, не щупал. Потому сказать определенно не могу. Потому что юрист! «Место, время, событие происшествия» – вот на чем зиждется вся бумагомарательная юридическая система. Не видел – говори, что не видел. Можно сказать, что подозреваешь, но… на подозрениях обвинение не построишь, и годны подозрения только для оперативной работы, коей у нас хрен да ма-аленькая тележка. Мы же не опера, в конце-то концов! Хотя смекалку приходится иногда проявлять почище тех самых оперов! Опять же пример – протоколы на выливающих помои. Как их добыть? На кого написать? Ведь люди должны быть реальны, туфта не прокатит! Штрафы идут в доход государства, вычитаются из зарплаты, или через сберкассу заплатят. А несуществующие люди штрафов не заплатят! Так и вычислят афериста с липовыми протоколами! Итак, протоколы. Февраль, ночь, звездное небо. Я иду по переулку между частными домами. Окна светятся, из труб поднимается пар (газовое отопление у всех), люди ужинают, смотрят «ящик», ругаются, любятся, и только я, одинокий волчара, крадусь в темноте, отыскиваю свою жертву. Хотя ради правды надо пояснить, что не такая уж и ночь – всего семь часов вечера. Темень согласно времени года, не более того. Люди только-только оттаяли, придя домой с хрустящего морозца, из-под ветерка, обжигающего щеки и щиплющего уши. А тут – я! Нет, никаких засад в маскхалате и выслеживаний злодеев, несущих помойные ведра. Все проще и банальней. Смотрю на сугроб, освещенный одиноким, почему-то еще никем не трахнутым фонарем, и определяю направление «раневого канала» сугроба. Тут ведь как – вышел и, далеко не отходя от калитки, шваркнул струю в снег. Если взять направление по «раневому каналу», точно узнаешь, из какого дома вышел злодей. И дальше начинается самое интересное – как расколоть супостата? А делается это так: – Здравствуйте. Я ваш участковый. Жалоба на вас поступила! – Какая такая жалоба?! Мы ничего не сделали! – Ну как же… СОСЕДИ видели, как вы выплескиваете помои на улицу, и довели до нашего сведения. Будем принимать меры! – Ах твари! Да они сами! Да мы всего раз! – Вот и напишите в протоколе: «Всего раз! Обязуюсь больше не совершать!», а с соседями мы разберемся, спасибо за сигнал. И протокол в кармане. И такой примерно разговор в каждом доме по этой улице. А потом по другой. По третьей! Протоколы льются рекой, и участковый Каргин благополучно прикрыл свой нежный зад от начальственного крепкого пендаля. Разве не голова? Голова! А то – Анискин, Анискин! Да Анискина уже бы уволили по нашим реалиям! Он в том фильме только ездил на «уазике» да с детишками болтал, лицо делал умное! А ты попробуй нафигачь полсотни протоколов на злостных помоечников! Или попробуй отправь в ЛТП алкаша, который ни дома не ночует, ни по повесткам никуда и никогда не является и вообще не собирается общаться с представителями правоохранительных органов кроме как посредством неприличных жестов! Кстати, хорошо, что с этого года ЛТП официально закрыли. Как это все задолбало! Вынь да положь одного в месяц на лечение! А где их взять?! И ясно же – никакое это не лечение, чистой воды заключение на производственную зону. Беспредел, без сомнения. Почему я занимался беспределом, зная, что это беспредел? Тупой вопрос. И тупой ответ: по кочану! На стене отдела рожи-фотороботы, по которым можно узнать половину страны, за стеклом Михалыч, майор, хороший мужик – бывший старший участковый на той зоне, на которой сейчас я работаю. Про него легенды ходят. На участке у него – ресторан, довольно известный и недешевый. Михалыч его держал так, что они пукнуть боялись без его позволения! Не знаю, правда ли, нет ли, но говорили, мол, заходит он в ресторан и от входа мечет свою папку на столик, как диск олимпийский метатель! Хлоп! А потом щелкает пальцами и командует зычным, командирским голосом: «Аррркестррр! Музыку!» И они начинают, и наяривают! А он идет к приготовленной ему закуске – кушает, выпивает, все как положено. Брехня, скорее всего, но за что купил, за то и продаю! А насчет Михалыча – всему можно поверить. Мужик хитрый-прехитрый, тертый-перетертый! Вот одной истории точно верю: искал он как-то элтэпэшника, алкаша. Тот усиленно от него бегал, прятался, вел антиобщественный образ жизни и по-всякому портил жизнь соседям, начиная с забрасывания их двора дерьмом и заканчивая метанием пустых бутылок по движущимся целям. Шебутной мужичонка, ему сидеть да сидеть – сам бог велел! И даже не в ЛТП. Ну и вот: стучит в дом – алкаш не открывает. А Михалычу донесли, что супостат точно в доме. Михалыч тогда тихонько отжимает дверь, наплевав на прокурорские заморочки и тэ дэ (всегда можно сказать, что дверь уже была открыта и на ней имелись следы взлома, а значит, ты вошел для пресечения правонарушения), входит в дом и начинает поиски. А злодея нигде нет! Ни в шкафу, ни на антресолях, ни на чердаке! И где ты, гад такой?! Только одно место – подпол! Где еще прятаться этой крысе, как не в земле? Тогда Михалыч возвращается к входу, берет прислоненный к стене здоровенный лом, идет к подполу и откидывает крышку. Заглядывает и… вроде никого не видит: «И тут нет! Да где же ты, Витя?! Куда спрятался?!» И ломом вниз – бац! Прямо между ног супостата, в землю – раз, другой, типа ищет! «Где ты, Витя?!» Витя в ужасе блеет: «Я тут, Юрий Михалыч! Осторожнее!» Михалыч: «Блеет где-то, а никак не найду – и где спрятался?!» И снова ломом – раз, другой! И был Витя извлечен на белый свет – перепуганный до смерти, мечтающий поскорее уехать в ЛТП. Что, в общем-то, и было нужно. В шестой раз. Со свистом ушел в ЛТП – судья даже не задумалась, отправлять его или не отправлять, когда принимала решение. Михалыч на меня ноль внимания – принимает звонок, весь ушел в дела. Пофиг ему, кто вокруг ходит и что делает. Состояние полного сосредоточения – хоть стреляй в него! Он в дежурные перешел, чтобы на пенсию выйти с хорошего оклада. Дежурному платят больше. Да и потолок звания подполковничий. Да и на самом деле – хватит лазить по помойкам, ловить алкашей! Не молод ведь уже. По помойкам надо лазить таким, как я, – молодым, злым, шустрым. Быстро прохожу в конференц-зал, и, как ожидал, последним. Все уже сидят на местах, а Гаврилов на сцене. В бумажки заглядывает. Сверяет списки? А что, с него станется. – Эй, Каргин! Опять опаздываешь? Это Петька Семенчук. Говно-парень. Вот три года работаю в отделе, и три года он меня достает. Боюсь, сорвусь когда-нибудь и дам ему в рожу. С последствиями, и не только по служебной линии. Петька, орясина здоровенный, в полтора раза шире меня в плечах. Тот еще боров. Чего он до меня докопался – до сих пор не знаю. Подкалывает, подгаживает, палки в колеса вставляет. Казалось бы, все мы в одной лодке, все на фронте, но… вот так. И в нашей стае есть безумные волки, кусающие тебя за зад в самый разгар драки с шакалами. Семенчуки, одним словом. Проигнорировал гнусное нападение, уселся с самого краю, чтобы не привлекать внимания контролирующих органов, но… прекрасно знаю, что все это бесполезно. Гаврилов все видит, все замечает. Не человек, а цербер многоглазный! Вот тоже интересный персонаж спектакля под названием Жизнь. Ему, по его возрасту и трудоспособности (фанатик чертов! оголтелый ментяра!) давно пора быть генералом. Ну, хотя бы полковником. И сидеть не в райотделе, собирая совещания по мелким хулиганам и помоечным крысам, а решать гораздо более серьезные проблемы, глобально искореняя преступность, выжигая каленым железом тех, кто «кое-где у нас порой честно жить не хочет». Но нет. Райотдел, беспрерывные планерки, работа с утра до ночи, и никакого движения вверх. Вначале я удивлялся, а потом узнал: сын у него сидит. Да не просто сидит, а десять лет за разбой с жертвами! Как Гаврилов вообще в органах удержался при таких родственных связях, это понятно. Фанатичный служака отрабатывает свой косяк. Истово, с душой, наплевав на свою личную жизнь. И норовя угробить личную жизнь всех своих подчиненных, с переменным к тому успехом. Говорить о чем-то не относящемся к службе с ним бесполезно – все равно как с роботом. Он нацелен на поставленную задачу и будет выполнять ее с фанатизмом, достойным картины лучших художников Средневековья: «Не сломленный Джордано Бруно весело идет на костер». Такой гавриловский фанатизм заслуживает уважения, но никак и никогда – любви. Кто любит тяжелый молоток, упавший тебе на ступню? Хочется обматерить его. И отбросить как можно дальше. Кстати, как ни странно, я был у него в некотором фаворе. Как так получилось? Да просто. Еще два года назад, когда я отработал уже год в отделе и находился на дежурстве в опорном пункте охраны правопорядка, или, как его называют причастные к теме граждане, в пикете. Пэпээсники привели с улицы пьяного – бродил, понимаешь ли, и «своим видом оскорблял человеческое достоинство». Кстати, до сих пор не понимаю: что это за формула?! Кто ее придумал?! Как можно своим видом оскорбить человеческое достоинство?! Но положено писать именно так. В протоколе, по 162-й статье. «Находился в пьяном виде в общественном месте». Именно в «пьяном виде», а не находился пьяным! О-о… этому некогда посвятили целое совещание после серии скандалов, связанных с задержанием пьяных на улице. Мол, откуда милиционер знал, что этот человек пьян? Анализы он не делал! Тогда почему пишет, что задержанный был пьяным?! А вот пьяный вид – это другое дело! Казуистика, точно. Но из песни слова не выбросишь. Все так, как оно есть. Так вот, оформляю я этого пьяного, и вдруг… щелкнуло у него в голове, предохранитель сорвало! Кинулся он на меня – прямо через стол! Ну что сказать – во мне 75 килограммов веса, и ни одной жиринки. И боксом в юности занимался, и дзюдо (успехов, впрочем, не имел – только выбил пальцы и головные боли начались от полученных ударов по вместилищу разума). В секцию карате ходил. Потом бросил, когда трагедия случилась. Просто на все стало наплевать. Даже на инструктора по рукопашному бою меня готовили. В общем, ответить я смог и тут же поверг супостата на пол. А потом начал вязать ему руки и ноги, дабы пресечь его неправоправные деяния. И вот когда моя эпическая битва была в самом разгаре – в опорный прибыл Гаврилов с проверяющим из УВД. Областного УВД! Рейд они делали по пикетам, чтобы посмотреть, как участковые борются с разбушевавшейся преступностью. И вот они входят и что видят? Участковый именно и борется с этой проклятущей преступностью! А преступность визжит, орет, плюется, матом виртуозно ругается – в адрес «мусоров» и жадно следящей за происходящим общественности в лице студентов юридического института. На ДНД их к нам присылали в обязаловку. А нам и хорошо – иногда так непросто темной ночью найти понятого для досмотра! Или для подписи в протоколе, чтобы зафиксировать вот такое, как сегодняшнее, безобразие. В общем, это был подарок моему начальнику! Борьба идет, руки злодеям крутят – все как на картинке! Он довольно потер подбородок указательным и большим пальцами правой руки, был у него такой характерный жест, и, стараясь не выдать удовлетворения, деловито спросил: – Хулиган? Хулиганит? – как будто этого не было видно с первого взгляда и не слышно. И так же деловито продолжил, погрозив супостату могучим, толстым, как сосиска, пальцем: – А ты не хулигань! Не хулигань! Работай, Каргин, молодец! Высшая похвала! Что-то вроде ордена Ленина районного масштаба! С тех пор он меня даже зауважал. Ну… до тех пор, пока я не вошел в пике. Впрочем, и сейчас он полоскает мое имя не так часто, как, по логике, этого следовало бы ожидать. Да в глазах его нет-нет и промелькнет что-то вроде искорки жалости, когда он смотрит на меня своим тяжелым ментовским взглядом. Уж лучше бы гонял в хвост и в гриву! Лучше бы не отличал от других! От этой жалости еще тяжелее, еще горше! Планерка прошла как обычно. Вялое бубнение участковых, к которым возникли претензии (примерно половина состава), пафосно-грозное обличение нерадивых со стороны заместителя райотдела по воспитательной части, постановка задач – обычных, навязших в зубах: мелкие хулиганы, проверка разрешительной системы, пьяные, «зарезинивание» материалов, не рассмотренных в положенный срок, – все как обычно. Час, выдернутый из жизни бездарно и бесполезно. Показуха. Палочная система, будь она неладна! Нет, не в том смысле, как это понял бы простой обыватель, – не порка подчиненных гибкими палками толщиной не больше толщины пальца заместителя начальника райотдела. «Палка» – это единичка в клеточке достижений ментовского хозяйства. Составленный протокол, раскрытое преступление, пресеченное правонарушение. Много у тебя палок – молодец! Мало – бездельник. И место тебе… Где? Правильно! В народном хозяйстве! Среди остальных ста миллионов с лишком «бездельников»! Палки, палки, палки… задолбали своими показушными палками! Система, ее не сломать никогда! Когда после окончания планерки все поднялись, дабы разбежаться по кабинетам и пикетам и начать изображать бурную деятельность, Гаврилов вдруг повысил голос и приказал, не глядя на меня, продолжая копаться в бумагах: – А вас, Каргин, я попрошу остаться! Ну, прямо-таки гестаповский начальник Штирлицу! Только Гаврилов вряд ли сделал это нарочно, подражая героям известного сериала. Во-первых, вполне допускаю, что Гаврилов сериала и не смотрел, занятый своей истовой службой. Он и сына-то упустил, отдав все свободное время службе, какие там сериалы?! Во-вторых, не такой он человек, чтобы так явно хохмить, да еще и при трех десятках участковых, на службе, в святая святых – конференц-зале, увешанном плакатами с призывами охранять правопорядок! Но мои коллеги обратили внимание на его фразу, кто-то хихикнул, кто-то шепнул: «Попал парень!», Семенчук же довольно гоготнул, вероятно, представив, как через минуту с меня сорвут погоны, вырвав их из форменной рубашки. И чем я буду в народном хозяйстве заниматься? В технологи пойду? В бандиты? Нет – только не в бандиты! Никогда! А если взять водки на все выходное пособие и ужраться до смерти? Смогу я сдохнуть во сне? Ох, только не так. Таскал я в морг одного кадра, ужравшегося насмерть. Захлебнулся тот рвотными массами. В состоянии полного нестояния – лежа на спине. Такой смерти я себе не пожелаю. Впрочем, чего это я хороню сам себя? Особых косяков за мной нет: преступления не скрывал, старушек не обижал. Банк в черной маске не грабил – как сынок Гаврилова. Так чего мне бояться? Не?чего. А все равно боюсь! Тварь я дрожащая иль… тварь. Тварь! Так, хватит самоуничижаться. Эдак и в привычку войдет. Лучше послушаю, за что меня сейчас поимеют без вазелина. Да, поимеют – для поощрений не оставляют одного после планерки. Поощрения высказываются громогласно, под фанфары и барабанный бой, под пение ангелов, под… хм… в общем, громко. А не так: «Каргин, останьтесь!» – голосом Мюллера. Подошел, садиться не стал, руки по швам, глазами поедаю начальство – настоящий служака! Дуб дубом! «Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона!» И добавлю: правопорядок! – Каргин… у меня к тебе просьба, – Гаврилов оторвал глаза от бумаг, пристально посмотрел в мои бесстыжие буркала. Почему бесстыжие? Потому что известно: мы, участковые, все бесстыжие! Вместо того чтобы исполнять данные нам начальством поручения, груши околачиваем одним местом! Кстати, это в некоторой степени даже лестно. Я не могу пожаловаться на размеры энтого места, но предположить, что я им достаю до груш… спасибо, начальники! – Слушаю, товарищ полковник! Никаких подполковников. Это только в дебилофильмах о ментах эти самые менты зовут подполковника подполковником. Только «полковник»! И не потому, что хотят польстить, – плевать на лесть. Просто так принято, вот и все. Кстати, когда я смотрю эти фильмы, постоянно хочется кинуть в экран огрызком колбасы или напоить «ящик» остатками чая. Но, увы, таким способом нанести вред тупому сценаристу или тупому режиссеру совершенно невозможно. И пострадает только несчастный телевизор, которому в этой жизни и так уже досталось после того, как я в ярости сбил его с подставки и трижды пнул в пластиковый бок. Я был не в себе, сильно пьян, и мне тогда хотелось крушить и ломать. Выместить на чем-то свое отчаяние и злобу. Но я не о том. Не понимаю, почему в фильмах о ментах так врут?! Неужели трудно попросить проконсультировать о содержимом сценария какого-нибудь обычного мента, с земли? Кого-нибудь вроде меня, убогого! Того, кто хлебает с этой земли дерьмо огромными ложками и кто не собирается врать! Ну, если только… для дела. Но точно не по Системе. Что мне терять? «Дальше фронта не пошлют». Дальше народного хозяйства не отправлюсь. Не бандиты же, в конце концов, не убьют! Менты! – Я тебе бумагу отписал… – Гаврилов чуть замешкался, что тоже странно, этот человек, как я давно заметил, никогда не сомневается. Если решил, назад дороги нет! А тут… ощущение такое, будто он сомневается, надо мне это говорить или нет. Помолчал, продолжил: – Ты разберись там… история мутная. Мне бы хотелось, чтобы ты подошел к этому делу с разумом и… в общем, правильно разобрался. Офигеть! Гаврилов меня просит! МЕНЯ! С какого это перепугу?! И что значит «с разумом»?! Что я должен сделать? Закрыть дело? Отписаться? Или наоборот – раскрутить, найти свидетелей? Почему такие загадки?! – Разберусь, товарищ полковник! – четко, как положено служивому человеку. Показалось или нет? Поморщился. Служаке не понравилось мое рвение? Так ты же этого добивался – превратить подчиненных в бессловесных долбоособей, способных изъясняться лишь штампованными фразами! Или не этого добивался? – Там один… пенсионер избил парня. Руку ему сломал, два ребра и нос, – задумчиво продолжил Гаврилов. – По пьяному делу. Со слов потерпевшего. И вроде как не одному ему нос сломал. Только остальные не обращались за помощью. Потерпевший, как ты понял, в больнице. Пенсионер пока дома. Дела еще не возбуждали. Разберись, выясни все как следует. Как ты уже понял, пенсионер непростой, военный пенсионер. Ему шестьдесят лет. – Шестьдесят лет?! И он троих как минимум уложил?! – поразился я, не веря ушам. – Это что за громовержец такой?!