— По техническим причинам, трансляция из Нью-Йорка прервана. Ожидайте экстренного выпуска новостей. «Реклама» — сообщила надпись на экране. Из освещенного утренним солнцем ангара выкатывалась по широким рельсам причальная мачта-мотриса, за ней тянулся малый дирижабль-разведчик с эмблемой «Эшелона» на борту. «Лучшие воины Конфедерации…» — начал было бодрый голос, потом изображение дернулось, и пошла реклама моторного масла «Шелл». — Похоже, бодалово докатилось и до американцев, — задумчиво протянул Шафран. Крамневский ничего не сказал, он быстрым шагом, на грани бега, вышел из кают-компании, отправляясь в радиорубку. Как командир «Пионера» он обладал правом свободного круглосуточного доступа к связи. Понятно, что у конфедератов произошло что-то страшное, но что?.. * * * — Он горит, пылает от края до края. Здесь, на окраине, нет электричества, но при свете этого огня можно свободно читать газету. Дороги забиты, движения почти нет. Попробую раздобыть противохимическую накидку и пробраться в город. Строгий голос сделал паузу, динамик дорого радиоприемника донес тихий стеклянный звон — похоже, диктор налил стакан воды. После короткой паузы голос продолжил: — Наш специальный корреспондент передавал последние новости из пригородов Нью-Йорка через любительскую радиотелеграфную станцию. Оставайтесь с… Марк Келли, первый помощник президента Конфедерации, щелкнул тумблером, выключая аппарат, звук в динамике умер с тихим шипящим присвистом. Келли остался стоять возле тумбы с приемником, скрестив руки на груди. — Это катастрофа, — тихо произнес президент Эндрю Амбергер, откидываясь на спинку высокого кресла и прикрывая ладонью глаза. — Это настоящий Армагеддон. Над Ричмондом и высотами долины Шоко, где располагалась резиденция президента, роились гиропланы. Все патрульные дирижабли поднялись по тревоге, прожекторы, словно длинные световые карандаши, шарили в ночном небе. Сквозь окна президентской резиденции доносились завывания тревожных сирен — красная тревога охватила все восточное побережье. — Через четверть часа совещание штабного комитета. Я должен олицетворять решимость и готовность, но не представляю, что им сказать. И еще менее представляю, что сказать нации, — честно признался президент. — «Эшелон» сожрал миллионы долларов, но оказался ни к чему не пригоден, кроме набегов на отдельные корабли! Вся хваленая система оповещения оказалась бесполезна, мы получаем сведения по радио и из газет. Выходит, пресса и ANC знают больше генералитета и меня! Первый помощник молчал. Он хорошо знал, что в такие минуты Амбергеру лучше выговориться, сбросить напряжение в монологе перед единственным человеком, которому президент изредка открывался. Перед кем еще можно показать истинные мысли, как не перед другом детства?.. — Почти полгода трудов… А они прошли всю защиту как нож сквозь масло… — уже тише поговорил Амбергер. — Что же теперь делать?.. Группировку тяжелых турбовинтовых бомбардировщиков, базирующихся в Исландии, прозвали «сорок девять демонов», потому что изначально их было около пятидесяти. Часть машин выходила из строя по техническим причинам — техника работала на износ. Несколько самолетов аборигенам удалось подбить или серьезно повредить. Но регулярные подкрепления позволили постепенно довести число боеспособных аппаратов до сотни. Теперь с Исландии регулярно совершали вылеты три авиадивизии: две работали против Российской Империи, одна прикрывала конвои, проходящие через портал. Несмотря на техническую и организационную слабость, американцы все больше докучали морским путям новой коалиции. Каждая проводка большого каравана превращалась в полноценное сражение эскорта против многочисленных подводных «стай». Конвойные битвы неизменно выигрывались, но стоило это недешево. Теперь американцы замахнулись на создание комплексной системы, способной как прикрывать континент, так и наносить координированные удары по коммуникациям Британии и «семерок» с моря и воздуха. Это было категорически неприемлемо, и конфедератам решили преподать весомый урок. Операция разрабатывалась загодя, в тайне даже от английских союзников. Поначалу предполагалось, что орудием небесного гнева послужит традиционное вооружение — взрывчатка, напалм, боевая химия. Однако, трезвый расчет показал, что материальные разрушения от сотни самолетов в масштабах целой страны окажутся ничтожными. Поэтому, в конечном итоге, было решено использовать не самые разрушительные, а самые страшные инструменты. Командование группировки послало на родину просьбу предоставить то, что проходило по документации как «пыльца грез» — оружие, пожалуй, даже более устрашающее, чем проходящая последние испытания убербомба. Но в использовании «пыльцы» отказал лично Координатор, ее использование могло навести низшие расы на преждевременные мысли и догадки. Тем не менее, просьба не осталась без ответа, и очередной конвой доставил полезный и достойный груз. Как правило, боевая химия прочно ассоциируется с фосфорорганическими веществами, обладающими запредельной токсичностью. Однако, в родном мире «семерок» основные усилия химиков сосредоточились на галогенфторидах, главным образом — трехфтористом хлоре. Это адское вещество не имеет какой-то чрезмерной токсической силы, хотя и превосходит фосген. Его достоинства лежат в иной области. ClF3 обладает зажигательными свойствами и разрушительно действует на самые разнообразные материалы. Он воспламеняет ткань, дерево, бумагу, даже песок, асбест и стекло, энергично реагирует с содержимым коробки противогаза и проникает защитную одежду. Пожар, вызванный фторидом хлора, очень трудно потушить, потому что при контакте с водой вещество разлагается на плавиковую и соляную кислоты. У такой эффективной субстанции есть и весомые недостатки — агрессивные компоненты очень сложно хранить и перевозить, создание и эксплуатация соответствующих боеприпасов обходится в разы дороже, чем манипуляции с обычным вооружением. На стадии спада пропускной способности дифазера, каждый транспорт был на счету, и заполнять его дорогой экзотикой было бы непозволительной роскошью. Поэтому ClF3 не ввозился и не использовался в «мире воды». До сего дня. Перед показательным выступлением вся группировка тяжелых бомбардировщиков на две недели прекратила полеты, проходя полную проверку. Это не только позволило провести тщательное и полное техобслуживание летательных аппаратов, но и усыпило бдительность американцев. В назначенный час, ранним воскресным утром, «Гортены» начали подъем с взлетных полос Хабнарфьордура, Гримсстадира и Каульвафедля. Каждый бомбардировщик, за исключением специальных ракетоносцев, был под завязку загружен бомбами двух видов, с телеуправлением и тепловым самонаведением. Каждый заряд представлял собой цилиндр с множеством кассет, в свою очередь, каждая кассета хранила десять никелированных ампул с адской смесью. Первоочередной целью должны были стать нефтеперерабатывающие заводы. Всего в Конфедерации было около трехсот НПЗ, тридцать пять самых крупных подлежали разрушению. Так же в список вошли двенадцать главных химических предприятий и хранилища токсичных химических веществ, необходимых для промышленности — синильной кислоты, хлорциана и других. Но детальный подсчет указал, что имевшихся сил все же недостаточно. Для эффективного выполнения задач в таком масштабе требовались «пыльца грез» или убербомбы, чье время еще не пришло. И планировщики сделали последний шаг, отделявший военную операцию от кровавого спектакля. Все силы были брошены на единственный объект. «Демоны» Исландии прорвали выбранный сегмент «Эшелона», как ураган паутину, и ударили по Нью-Йорку. Президент Амбергер был несправедлив — оповещение сработало вовремя, но масштаб нападения оказался слишком велик. Американцы привыкли, что война идет где-то далеко, за океаном, их система гражданской обороны не рассчитывалась на единовременную эвакуацию целых городов. Бегущие из Нью-Йорка толпы, объятые паникой, почти мгновенно парализовали весь транспорт, а «Гортены» волна за волной сбрасывали бомбы с фторидом хлора. К вечеру крупнейший город Конфедерации, сердце восточного побережья, превратился в отравленное и выжженное кладбище. Глава 10 К исходу первого часа беседы двух великих медиков Поволоцкий почувствовал, что шизофрения бродит где-то поблизости. Все начиналось прекрасно, даже в какой-то мере пасторально. События могли пойти по любому сценарию, учитывая накал взаимной неприязни, Александр не удивился бы открытой потасовке в кабинете Юдина. Однако, после короткого приветствия, Юдин и Вишневский сели друг против друга за широким столом и начали вежливую беседу, прихлебывая из высоких стаканов японский чай «комбуча». И нельзя сказать, чтобы разговор не получился. Медики переговаривались вполне мирно, разговор шел почти без пауз, только вот разговаривали корифеи… ни о чем. Тщательный самоконтроль и опасение спровоцировать скандал сковали языки невидимыми, но прочными цепями, оставив очень узкое поле обсуждения. Дискуссия как таковая умерла, не родившись, мэтры избегали любой скользкой темы, даже намека на разногласия или спорные вопросы. Получилась одна сплошная благодать и обмен вежливыми замечаниями. Диалог распался на две параллельные линии, на замечание одного медика другой вежливо кивал и выдавал свое, никак не связанное с предыдущим. При этом, произнося очередную безукоризненно вежливую реплику, мэтры смотрели не на собеседника, а на большой цветной портрет Пирогова, висящий над столом. Отец военной медицины отвечал им печальным, всепонимающим взором, пряча в седой бороде грустную улыбку. В его времена хирурги не стеснялись в выражениях и во всеуслышание честили конкурирующие школы «обезьянами», «попугаями» и прочими представителями экзотической фауны. Когда беседа пошла на второй час, разговор свелся к обсуждению чая. В числе прочего Юдин сообщил, что правильнее называть напиток не «чаем», а отваром водорослей «комбу», специальным образом высушенных и обработанных. Вишневский добавил, что оный очень полезен, в том числе благодаря содержанию гулатоминовой кислоты, которая стимулирует работу головного мозга. Хирурги с благостным видом покивали, после чего пришли к соглашению о том, что широкое введение в рацион морепродуктов, идущее последние четверть века, оздоровило нацию. И это, несомненно, хорошо. Поволоцкий пребывал в состоянии близком к отчаянию. Столько сил затрачено, и все вот-вот пропадет впустую. Следовало как-то подтолкнуть мэтров к более полезному общению, но каким образом? Обдумав под фон продолжавшейся беседы некоторые варианты вмешательства, Александр решил предоставить все естественному ходу событий. Рано или поздно это так или иначе закончится. Решение оказалось мудрым. После полутора часов ни к чему не обязывающего разговора хирурги перешли к разнообразным переломам бедра и Юдин, утратив бдительность, отметил, что спинномозговое обезболивание, увы, совершенно неприменимо в войсковом районе, потому что абсолютно противопоказано при шоке[20]. Само по себе замечание было совершенно нейтрально и бесспорно, но немедленно заинтересовавшийся Вишневский спросил: — А местное? На что Юдин ответил автоматически, привычным образом: — А местное обезболивание я считаю вообще неприменимым при огнестрельных переломах бедра. «Знахарь» поджал губы и сладким тоном сообщил портрету Пирогова: — Если врач не способен добиться полного обезболивания по нашему методу, он либо плохо знаком с анатомией, либо невнимателен к пациенту, то есть не соотносит свои действия с состоянием больного. Пальцы Юдина шевельнулись, как щупальца спрута, будто что-то переламывая сразу в нескольких местах. Глаза Сергея Сергеевича подернулись дымкой, а губы шевельнулись, в готовности к злоехидному ответу, что сейчас рождался в голове «Богоравного». Выпад Вишневского требовал достойного отпора и простое «вы хотите сказать, что я не знаю анатомию?» здесь совершенно не годилось в силу примитивизма. В наступившей тишине негромкий голос Поволоцкого прозвучал подобно грому. — Войно-Ясенецкий, помнится, писал, что при местной анестезии ему ни разу не удалось добиться полного обезболивания при работе с нервами бедра. И он всегда дополнял его регионарной анестезией или эфирным оглушением. Вишневский скрипнул зубами, на мгновение действительно уподобившись свирепому африканскому колдуну. «Знахарь» плевал с высокой колокольни почти на все медицинские авторитеты, но даже он не рискнул бы подвергать сомнению опыт патриарха гнойной хирургии. Приписать Войно-Ясенецкому незнание анатомии или невнимательность к пациенту было бы очевиднейшей нелепостью. Юдин сделал нервическое движение, словно проглатывая уже составленное оскорбление, и тоже же промолчал. — Господа, — продолжил ободренный Поволоцкий. — Как рядовой работник ампутационной пилы я не обязан защищать конкретную школу, и могу себе позволить говорить прямо. Вы здесь не ради утешения собственного самолюбия и не для куртуазной салонной беседы. Но за полтора часа дальше любезностей и первого скандала дело не пошло. Мне кажется, вам жизненно необходимо урегулировать претензии друг к другу. Иначе все и дальше будет перекатываться между пустой болтовней и взаимными склоками. Выговорив все это на одном дыхании, Поволоцкий умолк и даже чуть отодвинулся подальше от стола. Он ожидал всего — вспышки гнева, продолжения спора и даже объединения мэтров против одного назойливого батальонного докторишки, посмевшего вмешаться в стародавнюю вражду. Однако, ничего этого не произошло. Юдин и Вишневский переглянулись с некоторым изумлением во взоре, словно безмолвно вопрошая — неужели младший по возрасту и положению прав и, придя сюда с лучшими соображениями, в итоге они едва не подрались? И Сергей Сергеевич выбрал наилучшее — предпринял обходной маневр для снятия напряженности. — Коллеги, мне кажется, нам стоит принять немного кофеина per os[21] — предложил он и скомандовал в селектор. — Валентина, будьте так любезны, организуйте нам кофию quantum satis[22]. — Сахару не надо, — буркнул Вишневский. Юдин вопросительно взглянул на Поволоцкого, тот отрицательно качнул головой. — На троих, двойные порции, все без сахара, — уточнил «Богоравный» и отключил связь. Александр, который вообще-то имел в виду совершенно иное — он любил сладкие напитки — счел за лучшее промолчать. Юдин снова посмотрел на Пирогова, с видимым усилием отвел глаза от седобородого лика и, пожалуй, впервые за весь день, посмотрел Вишневскому прямо в лицо. Тот ответил таким же открытым взглядом. Поволоцкому казалось, что сейчас Юдин что-то скажет, но первым заговорил «знахарь». — Сергей Сергеевич, — медленно, выговаривая едва ли не по буквам, проговорил Вишневский. — Я бы хотел сказать, что… что… — он замолк почти на минуту, и Поволоцкий уже было решил, что продолжения не последует, но людоедский доктор все же нашел в себе силы закончить. — Я должен… извиниться. Про изменение планов операций я написал тогда со зла. Теперь помолчал Юдин, а затем, сделав движение пальцами, будто что-то завязывая в узел, быть может, собственную гордыню — ответил: — Когда я говорил про африканского знахаря, я был слеп… Ваш батюшка, сколь я понимаю это сейчас, лишь по нелепой случайности не опередил Гаузе на десять лет. По-видимому, ваша… флора, была сильнейшим бактериостатиком. Очень досадно. После этих слов, каждое из которых далось ему как сложнейшая операция, Юдин, поколебавшись еще немного, протянул Вишневскому руку, и узкая длинная ладонь «знаменитого московского хирурга» утонула в широкой длани «африканского знахаря». Вишневский хлопнул по столу рукой и сурово произнес: — Нельзя забирать из батальонов хирургов! Но в его словах уже не было язвительной, нерассуждающей неприязни, закаленной годами фанатичного неприятия, осталось лишь эмоциональное мнение специалиста, которое тот был готов отстаивать и обосновывать. Юдин сноровисто извлек блокнот и так же энергично припечатал к столу какую-то бумагу. — В высшей степени спорный тезис! Вы сами подумайте, хирург в батальоне есть санитар с высшим образованием! — Это еще и резерв старшего врача дивизии! — Если это резерв, — неожиданно вставил Поволоцкий, — То его место не в дивизии, а в армии. Никто и никогда не держит дивизионный резерв в батальонах. — А как их перебрасывать из армии в дивизию? На машинах?… На машинах… На машинах! Армейский резерв, с запасом инструментов и лекарств! — Вишневский, подхватив идею, уже испытывал к ней чуть ли не отцовские чувства, — Да, таким образом в нужный момент силы дивизионного госпиталя можно удвоить, при этом в соединениях, где не так жарко, не будет избытка бездействующего медперсонала!