Я решил, что император уже охладел к своему плану, и улыбнулся – так, чтобы он не видел. – Затрудняюсь сосчитать. – Как бы ты добирался сам? – спросил Порфирий. – И что бы ты делал, если бы путешествовал в свое удовольствие? – В свое удовольствие? Господину может не понравиться то, что я скажу. – Говори, не бойся. – Сначала от Рима до Брундизия. Повеселился бы, наверно, в лупанарах по дороге. На побережье купил бы новые ботинки взамен сношенных – и по морю в Грецию. Мраморы, мальчики, оливы… Дошел бы неспешно до Афин. Еще одни ботинки. Ну а потом по святой дороге до храма Мистерий. Порфирий засмеялся. – Тогда, – сказал он, – ты будешь разочарован. – Почему, господин? – Потому что мы уже почти пришли. Мы поднялись по пригорку, и я увидел сиреневый просвет среди деревьев. Там были каменные развалины, заросшие кустами и травой. Поваленные деревья. Сухие ветки и головешки. Глиняные черепки и осколки разноцветного стекла. Когда-то давно тут стояла кумирня – но чья, понять было невозможно. – Похоже, тут до сих пор бывают, – сказал я. – Недавно жгли костер. Даже сделали что-то вроде очага. – Сможешь развести огонь? Тогда мы заночуем прямо здесь. Топлива вокруг было достаточно. – Смогу, – ответил я. – Дай мне полчаса, господин. Через час стало темно, но у нас в развалинах уже был огонь, и мы благополучно поужинали лепешками и сыром. Порфирий достал из сумки на спине мула кулек печенья из ячменной муки, и мы съели его, запивая вином. – Как тебе императорское печенье? – спросил Порфирий. – Оно неплохое. Но зваться императорским недостойно. На самом деле я кривил душой – печенье было отвратительным. Возможно, если бы его подали на золотой посуде во время возлияний во дворце, я принял бы это за изыск вкуса: богатые часто любят гнилое или протухшее. Но в лесу было ясно, что коржики сделаны из испорченной муки. Мало того, они отдавали какой-то нездоровой болотной сыростью. – Печенье достойно этого, Маркус, и в самой высшей степени. Оно достойно даже называться божественным. – Почему? – То, что ты съел – элевсинское таинство. Я сразу понял, о чем он говорит, и мое сердце ухнуло в пятки. Знатных греков в древности ссылали и даже казнили за то, что они хранили у себя дома это самое таинство и угощали им друзей, нарушая святость и тайну мистерий. Доступное греческому богачу, конечно, доступно и римскому императору. А вот сослать его уже не получится. – И что теперь случится? Я умру? – Надеюсь, – ответил Порфирий, – что этого не произойдет. Тогда мы умрем вместе. – Что следует делать? – Следует прилечь и отдохнуть, – засмеялся Порфирий. – Мы шли сегодня весь день… В нашей поклаже были свернутые тюфяки. Сняв один с мула, я расстелил его на земле и лег на спину, положив под голову пустой сосуд от вина и накрывшись плащом. Меч я положил рядом – так, чтобы рука лежала на рукояти. Порфирий устроился по другую сторону от костра. – Помнишь, мы говорили про Ахерон? – спросил он. – Да, – ответил я. – Ты сильно напугал меня в тот день своими рассказами про демонов, пожирающих душу. – Демоны, пожирающие душу, – повторил Порфирий. – Как странно звучат эти слова… Думал ли ты когда-нибудь, в чем заключается пожирание души демоном? – Нет, господин. – Врачи считают, что «душа» – это наша способность видеть, чувствовать и мыслить. Все эти функции связаны с соответствующими телесными органами. Поэтому, когда тело распадается, душа с медицинской точки зрения просто исчезает. Но многие мисты верят, что она может существовать отдельно от тела. Они говорят, ее действительно можно пожрать. Где истина? – Я не знаю. – Мудрец достигает истины через рассуждения. Попробуем? – Хорошо, господин. – Допустим, бестелесная душа действительно существует. Сама по себе она не может быть видна или слышна – мы догадываемся о ее существовании лишь по действиям одушевляемого ею тела. Следовательно, пожрать ее отдельно от тела, как кусок мяса или хлеба, невозможно. Согласен? – Да. – Бестелесное вообще невозможно пожрать так, чтобы ощутил пожиратель, – продолжал Порфирий. – Это может почувствовать только сама пожираемая душа. То же касается и вечного пламени, куда она может быть ввергнута – и прочих загробных мук. Все это внутренние переживания самой души, а не заметки наблюдателей. Скажи, что здесь необходимо? – Что? – Чтобы душа полагала, будто у нее до сих пор есть тело. Лишь тело может ощутить те загробные кары и приключения, какими нас пугают жрецы и мисты. В том числе и пожирание демонами. – Наверно, ты прав, господин. – Теперь скажу, Маркус, что думаю я сам. Хоть душа не является телом, она возникает с опорой на него и состоит из наших переживаний. Между душой и телом отношения в точности такие же, как между свечой и пламенем. Пламя не является свечой, но от нее зависит. Оно горит, пока остается фитиль и воск. Иссякло тело – иссякла и душа. – Звучит разумно, – ответил я. – И возразить на это я не могу. Но в чем тогда разница между душами? Все они должны быть одним и тем же пламенем. – Ты видел в храмах разноцветные свечные огни? Я кивнул. – В воск добавляют разные зелья, – продолжал Порфирий, – и они окрашивают огонек. Вот так же и души различаются между собой в зависимости от деяний тела и ума. – Понимаю. – Если душа исчезает после смерти тела, создать ее заново из ничего под силу лишь Богу. Следовательно, демон-пожиратель должен быть Богом, по каким-то причинам решившимся на подобное мрачное чудо. Но Бог создает души из себя. Зачем ему мучить себя самого? – Прекрасно, господин! – воскликнул я и захлопал в ладоши. – Ты доказал, что никаких загробных мук нет и не может быть. – Но есть еще одна возможность, – сказал Порфирий тихо. – Допустим, ты уже умер, но некий демон умеет видеть сны по своему выбору. Он также знает про тебя все. Все без исключения, составлявшее прежде твою память. И вот он видит сон, где ему снится, что он – это ты. – А где в это время я? – спросил я. – Ты? Ты просто сон демона. Ведь ты на самом деле уже умер, и пламя твоей души погасло… А теперь ты как бы временно воскресаешь в его сне. – Такой демон действительно есть? – Философ и мудрец, Маркус, должен приходить к выводам через рассуждения. Подумай, какими способностями должен обладать такой демон? – Это выше моего разумения, – сказал я честно. – Он должен уметь самостоятельно раскрашивать огонек духа – так, чтобы тот казался себе живым и обладал всей прежней памятью. То есть имел тот же цвет, что при жизни. Сделать огонь можно лишь из огня. Также и душу можно сделать только из души, верно? – Верно. – Демон как бы делает свою душу твоей. Копирует цвет твоего огонька. Сон демона будет неотличим от твоего опыта. Это, по сути, и будет твой опыт – во сне демона… – В чем же тогда заключается пожирание души? – Оно заключается в том, Маркус, что тебя заставляют возникнуть заново и снова страдать, хотя срок, отмеренный тебе парками, уже кончился… Чем лучше я понимал Порфирия, тем меньше мне нравились его слова. Да уж не был ли он демоном сам? Порфирий уловил мой испуг. – Сейчас я не очень серьезен, – сказал он. – Но всегда есть возможность, мой друг, что происходящее с нами и есть такой посмертный опыт. И пожирание души будет длиться, пока демоны не насытятся… – А когда они насытятся? – Говорят, что демон есть голодная пасть, лишенная желудка. Насытиться он не может, сколько ни глотай. Поэтому наши желания неутолимы… Но есть даже более мрачная возможность, чем такое вот посмертие. – Какая?