— Скажи, пожалуйста, ты хорошо знаешь и помнишь всех своих больных, которых лечишь? — Ну разумеется. Хотя их у меня порядочное количество, но я знаю и помню всех. Да, наконец, у меня есть мой помощник — записная книжка, в которую я заношу все, что касается их. — Отлично. В таком случае ты должен знать и больную девицу Приселову? — Ну конечно! — вырвалось у меня. — Вот уже две недели, что я лечу эту бедную прелестную молодую девушку. — Положим, не бедную, а очень богатую, — бросил вскользь Путилин. — Скажи, пожалуйста, чем она больна? Что у нее за болезнь? — В общих словах? — Нет, пожалуйста, точный диагноз. — Изволь. У нее припадки histeriae magnae, то есть большой истерии. — На почве чего? — Ну, голубчик, тут причин немало. Прежде всего и главное — наследственность. Как сообщил мне ее дядя, весьма почтенный человек, его брат, то есть ее отец, страдал острой формой алкоголизма и последствиями тяжелой благоприобретенной болезни. — Мне очень бы хотелось видеть эту сиротку-миллионершу… — задумчиво произнес Путилин. — Болеe того, мне это необходимо. Поэтому ты должен, доктор, устроить вот что: ты повезешь меня в дом господина Приселова и представишь меня в качестве профессора-невропатолога, которого пригласил для консультации. Я не без удивления задал вопрос Путилину: — Признаюсь, ты меня удивляешь… Для чего тебе это надо, Иван Дмитриевич? — Кто знает… — улыбнулся он. — Быть может, я окажусь более счастливым и мудрым врачом, чем ты, и скорее вылечу твою пациентку, если… если это только не поздно. — Последние слова он особенно подчеркнул. — Итак, ты можешь это устроить? — Конечно, конечно, — ответил я, сильно озадаченный. — То-то, доктор. А то я ведь могу тебя и арестовать, так как над тобой тяготеет сильное подозрение. — Ты шутишь? — вырвалось у меня. — Нимало. Говорю тебе, повторяю, совершенно серьезно. — Раз ты вмешиваешься в это дело, стало быть, налицо должно являться что-нибудь криминальное? — Боюсь, что да. Мне вот и надо прозондировать почву. Мой гениальный друг рассказал мне о странном посещении его молодым человеком Беловодовым, о той сцене, которую вы уже знаете, господа. — Что?! Отравление? — произнес я в сильнейшем недоумении. — Да. Он подозревает, что его «невесту», как он называет мадемуазель Приселову, медленно отравляют. — Но это вымысел, чистейший абсурд и фантазия! Я лечу ее и могу поручиться, что ни о каком отравлении не может быть и речи. — Не знаю, не знаю… — задумчиво произнес Путилин. — А тебе не приходит мысль, что этот господин Беловодов сам отравлен… душевным недугом? — Очень может быть. Вот ввиду всего этого мне и надо осторожно расследовать дело. Мой долг пролить свет на это заявление. Когда мы можем сегодня поехать туда? — Да когда хочешь. Я навещаю больную почти ежедневно. — В таком случае я заеду к тебе через час-полтора. И действительно, через полтора часа он приехал. Но даю вам честное слово, я не узнал его! Передо мной стоял совсем другой человек. Сгорбленный, в длинном черном сюртуке, опирающийся на трость с круглым золотым набалдашником. Волосы, обрамляющие большую лысину, торчали характерными вихрами, как у немецких профессоров — кабинетных ученых. Грим поистине был великолепный, и я не мог удержаться от восклицания восторженного удивления. — Ну-с, доктор, едем! Вези известного профессора к твоему доброму дядюшке. Кстати, сегодняшнюю ночь я хочу провести под его гостеприимной кровлей. — Но как это устроить? — спросил я Путилина. — Очень просто. Ты заявишь, что я хочу понаблюдать за больной в течение ночи-другой, а может быть, и третьей. Надеюсь, что в доме господина Приселова найдется комната для ночлега? Путилин — профессор-невропатолог Через полчаса мы входили с Путилиным в роскошную квартиру Приселовых. В передней элегантный господин Приселов во фраке собирался уже облачаться в пальто. При виде Путилина сильное изумление отразилось на его лице. — А-а, доктор, добро пожаловать, — радушно проговорил он, смотря с недоумением на моего знаменитого друга. — Позвольте вам представить, господин Приселов, моего старшего и уважаемого коллегу, профессора-невропатолога… Вишневецкого… — начал я, называя Путилина первой попавшей на ум фамилией. — Я пригласил его на консультацию, так как считаю болезнь вашей племянницы довольно сложным медицинским случаем. Путилин и Приселов обменялись рукопожатием. — Очень вам благодарен, доктор, за вашу любезность, но… разве действительно болезнь моей племянницы опасна? — Не скрою, что случай довольно опасный. Силы больной тают с какой-то непонятной быстротой. — Посмотрим, посмотрим… — потирая руки, проговорил Путилин, входя в залу. — А больная у себя? Она лежит, коллега? — Сегодня она пробовала вставать, но вот недавно, почувствовав сильную слабость, легла, — поспешно ответил Приселов. Мы втроем направились в комнату больной. В небольшой комнате, роскошно убранной, с массой мягкой мебели, ковров, на кровати лежала моя пациентка. Прелестная молодая девушка, нежная, была сегодня особенно бледна. Глаза горели особым блеском, синие круги окаймляли лентой эти широко раскрытые глаза. — Ну, как мы чувствуем себя сегодня, милая барышня? — задал я мой обычный вопрос красавице-девушке. — Очень плохо, доктор, — тихо слетело с бледных губ ее. — Все кружится голова, и сердце все замирает. — Ничего, ничего, вот профессор, мой друг, поможет вам, барышня. Путилин с видом заправского профессора подошел к больной. Он взял ее за руку, вынул часы и стал следить за ударами пульса. — Скажите, пожалуйста, мадемуазель, когда вы чувствуете себя особенно плохо? — По утрам, профессор, — прошептала сиротка-миллионерша. — Как спите вы ночь? — С вечера я засыпаю спокойно, хорошо… Но среди ночи я просыпаюсь от какой-то свинцовой тяжести, которая душит мою грудь. Мне как бы не хватает воздуха. И воздух мне кажется особенно странным — густым… сладким… — Он пахнет чем-нибудь, этот воздух? — О да, да!.. Ах, этот ужасный запах! — стоном вырвалось у моей пациентки. Она задрожала и в ужасе, закрыв лицо руками, забилась в истеричном плаче. — Не надо, Наташа, не надо, — вкрадчиво-ласково обратился к племяннице дядюшка-опекун. Потом он тихо спросил «профессора» — Путилина: — Что это, галлюцинация обоняния? Я в отчаянии, профессор… Доктор приписывает это истеричности моей бедной племянницы… — Да, да… Кажется, мой коллега совершенно верно поставил диагноз, — так же тихо ответил Путилин. Во все время этой сцены я не спускал глаз с его лица и лица Приселова. Не знаю, почудилось мне или же это было на самом деле, но я видел, как злобная, ироническая усмешка скривила губы последнего. Видел я также, каким пристальным взглядом впивался Путилин в лицо дядюшки-опекуна. «Тут, очевидно, кроется какая-то мрачная тайна», — проносилось у меня в голове. — Ну, барышня, я вас скоро вылечу! — улыбнулся больной поощрительной улыбкой великий сыщик. — Скажите, вы испытываете чувство холода в конечностях рук и ног? — О да, профессор… Под утро я покрываюсь вся холодным потом, руки и ноги немеют, мне кажется, что я умираю…