Когда российская экономика восстановилась после нефтяного и газового бума, произошло вторжение в Грузию (2008), Крым и восточная Украина были возвращены, и были предприняты попытки возвратить инициативу в других направлениях. Со своей стороны, среднеазиатские республики демонстрировали готовность установить нормальные, даже близкие отношения с Россией, при условии, что Москва не будет вмешиваться в их внутренние дела, если только они сами ее об этом не попросят. И такая договоренность может удовлетворить Москву: они бедные страны, и за исключением Казахстана имеют небольшие перспективы существенного улучшения в обозримом будущем. Прямое правление Москвы породило бы конфликт с Китаем, вызвало бы внутреннее сопротивление, и, прежде всего, заставило бы Россию вкладывать в эти страны большие деньги, без какой-либо надежды на их быстрое возвращение. Соединенное Королевство и Франция в двадцатом веке поняли, что с экономической точки зрения владение империей приносит мало выгод, но много расходов. У Советского Союза был похожий опыт в 1970-х и 1980-х годах. Даже при Брежневе были постоянные жалобы, что среднеазиатские республики не обеспечивали сами себя, но постоянно нуждались в финансовой помощи. Новая Россия должна нести большие расходы на Чечню и Дагестан, и в тот момент, когда Крым был возвращен, последовали срочные настойчивые просьбы о немедленной финансовой поддержке. Короче говоря, империи больше не были выгодны. Почему же Кремль должен проводить политику экспансии как раз в то самое время, когда он сталкивается с серьезными проблемами внутри страны? У иностранных наблюдателей возникло впечатление, что российское руководство не осознавало (или, по крайней мере, не осознавало в полной мере) опасность потери Сибири и российского Дальнего Востока ввиду демографических проблем и неравенства экономической мощи между Китаем и Россией на этих территориях. Но такое впечатление было неправильным: русские об этом хорошо знали. Еще в 2001 году Алексей Кудрин, откровенный российский министр финансов, говорил о необходимости срочных и масштабных российских усилий для улучшения ситуации в этих областях. В противном случае Китай и другие азиатские страны как паровой каток задавят Сибирь и российский Дальний Восток. Когда Дмитрий Медведев был президентом, он в одной своей речи на Камчатке заявил, что, если Россия не добьется значительного прогресса в развитии экономики на Дальнем Востоке, то он превратится в сырьевую базу для более развитых азиатских стран, и если эти усилия не будут ускорены, то Россия может потерять все. Подобные декларации делались и другими российскими лидерами, и Путин тоже обещал столь необходимую помощь. Но на самом деле произошло очень немногое: иммиграция китайцев, легальная и нелегальная, продолжается; по политическим причинам российские власти, видимо, сочли невозможным предпринять радикальные меры против этого. Сибирь и российский Дальний Восток становились все более зависящими от китайских услуг, импорта, товаров и рабочей силы. Развивалось что-то похожее на сибирское сепаратистское движение, и Кремль пошел на две уступки. Первая состояла в том, что жителям Сибири разрешили указывать «сибиряк», а не «русский» как национальность в своих внутренних паспортах. Во-вторых, в мае 2014 года Путин назначил генерала Николая Рогожкина своим полномочным представителем в Сибири. К сожалению, Рогожкин, каким бы лояльным и талантливым он ни был, специализируется в области внутренней безопасности, а не экономического развития, и не имеет ни опыта, ни финансовых ресурсов, чтобы заниматься экономическим развитием. И так как Путин был озабочен негативными последствиями Украинского/Крымского кризиса, это новое назначение вряд ли решит проблемы России в Азии. Три месяца спустя, митинги граждан, которых посчитали сибирскими сепаратистами, были запрещены, даже при том, что их требования были довольно умеренными. Анатолий Антонов, националистический ученый-демограф из Московского государственного университета, опубликовал несколько прогнозов в тот самый месяц, в который Путин назначил своего нового представителя по сибирским делам. По мнению Антонова, население России в течение ближайших пятидесяти лет сократится наполовину. Относительно Сибири и российского Дальнего Востока это означало бы снижение с приблизительно сорока миллионов до двадцати миллионов. Учитывая такое предсказание, сможет ли Россия удержать обширные территории между Уралом и Сахалином? Мигранты из Средней Азии после 1990 года прибывали в Россию в большом количестве. Но местное население отнюдь не принимало их тепло, и после 2010 года многие из них возвратились туда, откуда они приехали. Может развиться парадоксальная и с российской точки зрения неожиданная ситуация. После ухода американцев из Афганистана и в большой степени из ближневосточных стран, Россия столкнется с конкуренцией со стороны Китая. Кремль хотел бы избежать ситуации такого рода, но трудно увидеть, как это могло бы быть достигнуто. Подозрительность к Америке и враждебное отношение к Западу были неотъемлемой частью не только российских служб безопасности, но и населения в целом. После затишья в антизападной пропаганде в 1990-х, она стала довольно сильной в последующем десятилетии. Возвращение Америки и других западных стран в Среднюю Азию или на Дальний Восток представляется очень маловероятным. Это означает, что повсюду в Азии, где Россия попытается усилить свои позиции, она обязательно будет противостоять Китаю, а не Западу. При этих обстоятельствах любая попытка проводить сильную антизападную линию рассматривалась бы как акт отчаяния. И чтобы не отказываться от своих евразийских фантазий, Россия может быть вынуждена принять свой урезанный статус «младшего брата», заняв подчиненное положение по отношению к Пекину. Если Россия готова вести себя так, как ожидает от нее Пекин, являясь надежным поставщиком нефти, газа и другого сырья по разумным ценам, Китай вполне может воздержаться от более прямого вмешательства в то, что сегодня является Россией в Азии. Демографический баланс очень в пользу Китая, но на самом деле никто не хочет поселяться в Сибири. Что могло бы сделать российское правительство, чтобы полностью переломить тенденцию такого рода? Если этнические русские, в настоящее время живущие вне России, должны будут вернуться туда, что многие считают своей родиной, это, конечно, замедлило бы процесс, но и это не повлияет на ситуацию в Азии. Политика Путина по приему нерусских мигрантов, главным образом, из среднеазиатских республик и их интеграции могла бы стать другим шагом в этом направлении. Но это основывается на условии, что со стороны самих этих мигрантов будет готовность интегрироваться. Антонов полагает, что еще через десять — пятнадцать лет правительство, находящееся у власти, понимая, что судьба государства зависит от демографии, станет стимулировать более многочисленные семьи. Это включало бы увеличение зарплат мужчин до такого уровня, который позволит им содержать такие семьи в комфортабельных домах. Это также подразумевало бы десятикратное увеличение финансирования здравоохранения и рост других семейных стимулов до европейского уровня. Никоим образом нельзя быть уверенным, что финансирование такой политики будет доступно. Наконец, исторический опыт не показал, что рост уровня жизни приводит к увеличению коэффициента рождаемости. Обсуждение демографических проблем, как может показаться, не относится к анализу внешней политики. Но представляется вероятным, что соображения такого рода окажут прямое и решающее влияние на российскую политику относительно ближнего зарубежья. Российская нефть Энергетический сектор — ключ к российской внутренней и внешней политике. Это также самый известный, наиболее полно проанализированный и задокументированный аспект российских дел, и по этой причине нам здесь не нужно обсуждать его во всех деталях. Доля экспорта нефти и газа за последние сто лет возросла с приблизительно 7 до приблизительно 50 процентов. Термин «нефтегосударство» был применен к современной России не без причины, потому что попытки диверсифицировать российскую экономику до сих пор были безуспешны, и маловероятно, что они будут успешны в ближайшем будущем. Нефть и газ — единственное главное оружие России во внешней политике. Народная поддержка правительства, стабильность страны, благосостояние населения, расходы на оборону и многие другие вопросы зависят от экспорта (и цены) нефти и газа. Если это так, тогда как объяснить, что нефтяной и газовый экспорт не предотвратил распад Советского Союза? В значительной степени тем, что глобальный спрос был в то время меньше, и цена на нефть намного ниже. Если российская экономика увеличилась в два раза между 2000 и 2008 годами, это было вследствие экспорта нефти и цены нефти и газа. Если в 2008 году было падение, то причиной было снижение спроса на нефть и газ. Одновременно экспорт нефти и газа был важным политическим оружием. Если Белоруссия должна была платить только малую часть от той цены, которую платила Украина, то причина этого не была экономической. В 1970-х годах сателлиты России в Восточной Европе должны были платить намного меньше, чем страны, которые не входили в Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Советский Союз был в удачном положении, имея возможность добывать относительно дешевую нефть, но со временем ее добыча стала более дорогой, и цены для иностранных потребителей, даже для политических союзников, повысились, что вызвало негодование за границей. Центральной политической проблемой была зависимость Европы от российской нефти и газа: Россия поставляла приблизительно треть от потребностей Европы. В данном контексте мы не будем заниматься историей «Газпрома», одной из самых влиятельных международных компаний, или конкурентной войной за различные трубопроводы, или многими другими захватывающими событиями в этой области, которые имели место в последние десятилетия. Наш интерес ограничен вероятными политическими последствиями нефтяного и газового экспорта из России. К сожалению, события в энергетическом секторе в значительной степени непредсказуемы, хотя они в течение длительного времени будут в равной мере очень важны как для производителей, так и для потребителей. Европейский союз оказался неспособен договориться об общей энергетической политике. С усилением центробежных сил в ЕС маловероятно, что это скоро изменится. Конечно, есть предел давлению, которым Россия может угрожать или применять его — если цена поставок возрастет выше определенного предела, то потребители будут искать альтернативы в различных других направлениях. Кроме того, у России будет обоснованная сильная заинтересованность в европейском процветании, поскольку спад европейской экономики будет означать и снижение европейского спроса на газ и нефть. Как же Россия видит свои перспективы? Российские власти всегда подчеркивали, что они готовы иметь деловые отношения со всеми странами, что их главный интерес состоит в том, чтобы поддерживать стабильность, и что политические соображения не должны вмешиваться в эти фундаментальные экономические интересы. Это совершенно благоразумная позиция, но на самом деле политические соображения имели приоритет над экономическими вопросами. Изменится ли это положение в будущем? Согласно докладу Международного энергетического форума 2014 года, российские эксперты предусматривают растущий спрос со стороны Азиатско-Тихоокеанского региона. Они также ожидают переменчивую ситуацию в результате политики, вмешивающейся в поставки нефти и газа. Значительное воздействие поставок сланцевого газа и сланцевой нефти превратило Соединенные Штаты из импортера энергоносителей в экспортера. По мнению российских экспертов, нетрадиционное топливо окажет также вне Америки значительное воздействие в течение следующих десяти лет, хотя никто не может предсказать, насколько велико будет это воздействие, как оно затронет цены, как оно повлияет на европейскую зависимость от российских поставок, или приведет ли оно к большему использованию возобновляемых источников энергии или к другим методам. Специфические российские проблемы включают нежелание со стороны международных компаний — и по политическим, и по экономическим причинам — осуществлять крупные инвестиции в нефтедобывающую промышленность России, в которой та отчаянно нуждается. Кроме того, есть широко распространенное мнение, что перспективы экспорта природного газа из России являются более многообещающими, чем перспективы нефти. Драматическое снижение цены на нефть в 2014 году (и одновременно падение покупательной силы рубля) вполне может быть временным, но оно указывает на большую слабость в структуре российской экономики и политические последствия такой слабости. Цена барреля нефти однажды достигла почти 150 долларов (2008). Когда я пишу эти строки, она составляет 52 доллара. Путину очень повезло, что он пришел к власти во время возрастающего спроса и растущих цен на нефть и газ, особенно после 2004 года. Понимание огромной важности экспорта нефти и газа для выживания режима принудило его ренационализировать эту отрасль промышленности. Это тоже вряд ли изменится. Даже самые смелые эксперты вряд ли рискнут в своих прогнозах выйти за рамки этих, казалось бы, очевидных предсказаний. 9. Источники будущих конфликтов Вопрос этот задавали много раз. Сегодня, как и прежде, дискуссия такого рода должна сделать своей отправной точкой знаменитую сцену Николая Гоголя в его великом произведении «Мертвые души» об уносящейся тройке: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?» Это замечательное начало великого романа, тройка, быстрая как птица, и внушающее ужас движение. Но подходит ли это описание к современной России? Действительно ли олигархи и силовики обгоняют целый мир? Действительно ли наша тройка вынуждает все народы, все государства посторониться, уступая ей дорогу? И прежде всего, Русь, куда ж несешься ты? Но ответа все еще нет. (Собственно, это не начало, а как раз конец «поэмы» Гоголя, точнее ее первого, единственного изданного и полностью дошедшего до нас тома. — прим. перев.) И при этом нельзя и преувеличивать скорость нашей тройки. Прошлые попытки предсказать будущие тенденции в России указывают на трудности и ограничения таких стараний. Рассмотрим, например, одно исследование, изданное в 1990 году, написанное, когда Горбачев был у власти, и Советский Союз все еще существовал. «Советский Союз 2000: Реформа или революция? (редактор-составитель Уолтер Лакёр, Нью-Йорк, 1990) оценивал перспективы политических перемен следующим образом: «Стиль российской политики веками был авторитарным, и таким же был в значительной степени менталитет в равной мере как правителей, так и управляемых. Это может измениться, но только как результат культурной революции, оказавшей воздействие на широкие части населения. Такие революции происходили, но им всегда требовалось много времени, чтобы развернуться. Легко заменить одну группу правителей другой. Но бесконечно труднее уничтожить менталитет несвободы, внушить дух гражданской ответственности, инициативы, терпимости и готовности идти на компромисс. Эти качества никогда не занимали видного места ни в царской, ни в большевистской политической программе. Переход от тоталитарного режима к демократической системе, даже к управляемой демократии, является периодом огромной напряженности и трудностей». Далее это исследование правильно оценило вероятность авторитарного правления и невероятность внедрения и сохранения демократической системы в России: «Желание перемен не приведет к принятию западных либеральных идей и ценностей. Либерализм никогда не был глубоко укоренен в русской истории, его влияние было ограничено, вообще говоря, сегментами интеллигенции, и даже среди них его принимало только меньшинство. Сегодня всеобщее убеждение состоит в том, что либерализм западного стиля может хорошо подходить для либерального общества западного стиля, особенно для небольших стран, в которых не свирепствуют социальные и национальные конфликты. Но в таком обществе, как Советский Союз, где ситуация в этом отношении совсем иная, любые институциональные изменения такого рода стали бы катастрофой. Страна еще никогда не достигала такого уровня необходимой зрелости, и она, вероятно, также не достигнет его и в обозримом будущем. Некоторые ведущие интеллектуалы проповедуют ценности большей терпимости, большей свободы слова и здравого смысла, а не доктринерского фанатизма в политике, и они с завистью смотрят на более высокую политическую культуру некоторых европейских стран. Даже самые великие оптимисты среди них чувствуют потребность в сильной руке, чтобы управлять реформой на долгое время вперед. Они указывают на тот факт, что все реформы в российской истории, начиная от внедрения картофеля, вводились указом сверху, обычно вопреки большому сопротивлению». С расстояния двадцати пяти лет это кажется довольно точным описанием путинизма с его «вертикальным» стилем управленческой политики. Что не могло быть предсказано в это время, так это распад Советского Союза и последующие попытки восстановить его, хаотические условия эры Ельцина, и то, как далеко зайдет реакция против этого — появление олигархов и силовиков. Ни было в полной мере осознано и растущее влияние православной церкви. Опыт исследования «Россия 2000» показывает, что намного легче было предсказать долгосрочные тенденции, нежели краткосрочные события. У второго исследования, изданного Центром стратегических и международных исследований (CSIS), было то большое преимущество, что оно появилось после семи лет правления Путина, когда страна успокоилась, и появилось внутреннее равновесие сил. Если исследование 1990 года не пыталось достигнуть согласия среди авторов статей, включенных в него, просто представляя отдельные мнения, то исследование CSIS более честолюбиво попыталось сделать как раз это, только чтобы понять то, что были широкие расхождения мнений, и консенсус не мог быть достигнут. Это исследование представило различные сценарии на десятилетний период (2007–2017) и многое предугадало правильно. Но оно недооценило степень ужесточения внутренней и внешней политики и влияния различных идеологов крайне правых на политику режима. Оно переоценивало воздействие некоторых тенденций, включая высокий уровень образования населения; это было верно в прошлом, но уменьшилось ввиду уменьшения финансирования, выделяемого правительством на образование. Диверсификация экономики была переоценена. Все ведущие представители властей соглашались с необходимостью работать в этом направлении, но мало что было достигнуто. Сколково, которое должно было стать центром инноваций, уже рано столкнулось с серьезными проблемами, главным образом, в результате ссор среди различных бюрократических структур, и были обвинения в коррупции. Это было одной из причин падения Владислава Суркова, многолетнего начальника штаба Путина. Исследование CSIS заявляло, что «не только вполне возможно, но и вероятно, что Россия будет крупнейшей экономикой в Европе к 2017 году». Судя с перспективы 2014 года, это кажется маловероятным; в настоящее время, российский ВВП отстает не только от немецкого ВВП, но и от ВВП Франции, Соединенного Королевства и даже Италии. Это положение может измениться, но не в ближайшем будущем. Идентичность России Любое обсуждение будущего России должно начинаться с ее демографических перспектив. История таких прогнозов переполнена ошибками. В течение трех десятилетий после Франко-прусской войны 1870–1871, которую Франция проиграла Германии, общепринятым было предположение, что французы вымрут. Подобные предсказания были модой в 1920-х, даже при том, что Франция была среди победителей в Первой мировой войне, но кровопролитие, которое произошло, было настолько ужасно, что эта возможность вымирания казалась очевидной перспективой. В 1974 году Римский Клуб, очень уважаемый полуофициальный мозговой центр, предсказал, что мир очень скоро погибнет в результате перенаселения, потому что «мы размножались слишком много и также, потому что слишком быстро». С тех пор такие прогнозы стали более осторожными; предсказатели обычно предлагали как оптимистический, так и пессимистический сценарий, и иногда даже еще и третий — где-нибудь посередине. Что касается России, то прогнозы колебались от «медведь вымирает» до «российская ситуация не хуже ситуации в других странах». Тем не менее, есть определенные цифры, которые не являются спорными; тенденции подобны таковым у других развитых стран. Российский коэффициент рождаемости сто лет назад составлял 6–7 процентов. Он снизился приблизительно до 1,9 процентов в 1960-х годах и в настоящее время составляет 1,6 процента. Это немного больше, чем в других восточноевропейских странах, но меньше, чем коэффициент воспроизводства — 2,1 процента. Это означает, что в будущих десятилетиях население России будет уменьшаться, не немедленно, но весьма существенно в промежутке 20–30 лет. Население России в настоящее время — 143 миллиона; согласно американской статистике, к 2050 году оно упадет до 109 миллионов. Согласно российской статистике, оно уменьшится только приблизительно до 130 миллионов. Есть много промежуточных оценок. Более оптимистические прогнозы основаны на многочисленных предположениях, таких как существенная иммиграция в количестве 400 000 или больше человек в год и улучшенное медицинское обслуживание (которое позволит людям жить дольше). Налоговые льготы и прямые гранты могут быть предоставлены семьям с двумя или более детьми. К этим и другим непредсказуемым факторам можно добавить и возможность, что Россия сможет захватить и присоединить к себе новые территории с русскоязычным населением, такие как Восточная Украина и Приднестровье, и в этом случае перспектива с российской точки зрения улучшится — но, конечно, в краткосрочной перспективе. С другой стороны, нужно будет заплатить немалую цену за большинство мер, которые можно (или нельзя) будет принять, чтобы повысить коэффициент рождаемости или численность населения. Массовая иммиграция представителей нерусских этносов вызовет ксенофобию. В первые десятилетия после падения Советского Союза большинство иммигрантов было этническими русскими из таких государств как Казахстан. Но большинство из тех, кто хотел иммигрировать в Россию, к настоящему времени уже иммигрировали. Те, кто теперь, как можно ожидать, иммигрирует в Россию, являются, главным образом, нерусскими. Число нелегальных иммигрантов неизвестно; оценки колеблются от 10 до 20 миллионов. Большинство нелегальных иммигрантов в России теперь, как и те, кто, вероятнее всего, приедет в будущем, являются мусульманами, что может породить социальные и политические проблемы. По мнению московского Института национальной стратегии, если сегодняшние демографические тенденции сохранятся, то очень высокий процент населения России (включая мигрантов и меньшинства) будут к середине нынешнего столетия составлять представители нерусских народов. Официальная российская политика относительно иммиграции основывается на предположении, что нерусские будут интегрированы за относительно короткой период. Но такую готовность мигрантов интегрироваться нельзя считать гарантированной. Исторический опыт во всем мире показывает, что такая интеграция редко происходит быстро, если она вообще происходит, и весьма часто было значительное сопротивление этому. Довольно часто интеграция была лишь поверхностной, например, иммигранты изучили язык страны, куда они переехали. Россия, в отличие от Австралии, Канады и США, не имела традиции приема и интеграции иммигрантов; ксенофобия была известна там в течение долгого времени. Такая перспектива, если она верна или даже только приблизительно верна, предоставила бы российским лидерам дополнительный повод включить в состав России области прежнего Советского Союза, населенные этническими русскими. Зачем придавать такую большую важность этой проблеме? Практически все развитые страны сталкиваются с уменьшением населения, и есть различные причины, почему это явление необязательно следует считать бедствием вообще. Но Россия не Бельгия или Болгария; это большая страна с сильными стремлениями к статусу великой державы, страна, которая чувствует, что у нее есть миссия, которую она должна выполнить. Каково же явное российское предначертание, и почему оно может быть исполнено, если она насчитывает 150 миллионов граждан, но не половину этого количества или даже меньше? Это обсуждалось в течение долгого времени, и это будет обсуждаться и в будущем. Но прежде, чем войти в эти глубокие воды, нужно упомянуть, пусть даже кратко, другое соображение: большую слабость России как «Raum ohne Volk» (пространства без народа), или скорее с очень немногочисленным народом. В 1926 году немецкий автор по имени Ганс Гримм издал книгу под названием «Volk ohne Raum» («Народ без пространства»), которая почти немедленно стала бестселлером — и оставалась таковым на продолжении следующих девятнадцати лет. Действие ее происходило в Африке, где автор жил в течение долгого времени. Он не был членом нацистской партии, но был глубоко убежден в том, что его страна была обречена из-за нехватки жизненного пространства. Поэтому существовала насущная потребность в колониях, которые Германия потеряла в Первой мировой войне. Гитлер, как и большинство других правых радикалов, разделял взгляды Гримма, но не его концентрацию на Африке. Он не думал, что колонии в Африке решат проблемы Германии. Отсюда немецкая экспансия в восточном направлении и вторжение в Советский Союз. Идея новой империи Любое обсуждение будущего России должно постараться исследовать психически резонансную концепцию вечной России с ее великой мессианской миссией, которую та должна выполнить. Этот доминирующий тип мышления обладает значительной важностью в нынешнем контексте, поскольку он лежит в основе настоящей и будущей российской политики. Он проявлялся в различных формах и под различными именами и возник еще очень давно. Этот тип мышления служит оправданием российской имперской политики и этатизма, но он также используется в качестве просто теологического понятия. Некоторое время даже отдельные некоммунисты считали, что большевизм был русской идеей, важным даром этой страны человечеству. С падением Советского Союза возникла потребность в новой идеологии. При Борисе Ельцине была конкуренция за формулирование новой национальной идеи. Но это оказалось более трудным усилием, чем достижение консенсуса относительно нового государственного гимна, и от этой попытки отказались, чтобы снова возобновить ее при Путине. Даже ежедневные газеты участвовали в поиске национального самосознания. С тех пор очень много предложений было сделано в этом направлении, главным образом идеологами на правом крыле политического спектра. Философ Игорь Чубайс, например, предложил христианство, собирание земель, и коммунитарианизм. На более утонченном религиозно-философском уровне поиск вел в глубь веков в Византию, которая считала себя единственной законной представительницей истинного христианства. (После падения Византии Россия рассматривала себя как единственную законную наследницу этой традиции.) Следующий существенный толчок в этом поиске новой идеологии произошел в девятнадцатом веке. Что касается формулировки национальной идеи, то существовало известное определение, так называемая триада, сформулированная Сергеем Уваровым, министром просвещения («православие, самодержавие, народность»), которая сначала появилась в официальном меморандуме, разосланном в 1833 году многим педагогам. Царю понравилась такая формула, и некоторые ведущие интеллектуалы поддержали ее. Она стала официальной формулой до революций 1917 года, даже при том, что «народность» была слишком размытым понятием, а его английский перевод как «nationality» — совершенно неудовлетворительным. Позже Владимиром Соловьевым в 1888 году было придумано выражение «русская идея». Но концепция русской идеи Соловьева затрагивала духовные проблемы, а не построение империи. То же самое было справедливо и в отношении Николая Бердяева, самого известного российского философа-богослова следующего столетия. В своей известной книге «Русская идея» он занимался эсхатологическим и пророческим характером русского мышления, русский народ, по его мнению, был «народом конца», а русская философия носила религиозный характер. Соловьев и Бердяев были патриотами, но никто не был более разгромным в своих комментариях о паранойе русских крайне правых, чем Соловьев. А что касается комментариев Бердяева в 1908 году, то достаточно следующего его наблюдения относительно шовинизма правых радикалов: «беспорядочный сброд элементов дикости, варварства, языческой тьмы и нравственной распущенности, веками сохранявшейся в русском народе» («O русском национализме» в «Слово» от 7 декабря 1908). Едва ли можно найти более резкое суждение. Соловьев и Бердяев были двумя из трех авторов, прочитать которых Путин рекомендовал высшим должностным лицам России на Рождество 2013 года. Однако, хотя Путин порекомендовал правильных авторов, он выбрал неправильные книги. Он не включил то, что они должны были сказать об уродствах российского национализма, поскольку именно эти уродства стали частью появляющейся государственной идеологии. Это стало ясно из документа, изданного в мае 2014 года, где были представлены директивы для официальной поддержки русской культуры (в соответствии с духом эры Путина), основывающиеся значительной частью на выдержках из речей, произнесенных Путиным по различным случаям, и заявляющие, что «Россия — не Европа». Это интересное заявление, даже при том, что никто в последнее время и не утверждал, что Россией — это Европа. Документ утверждает, что, хотя терпимость всегда характеризовала русскую историю и культуру, должны быть пределы терпимости; в противном случае она могла бы интерпретироваться как неуместная и опасная уступка иностранным (враждебным) влияниям и как одобрение традиций и ценностей, чуждых русскому духу. Другими словами, это генеральное наступление на модернистские тенденции в русской и мировой культуре. Этот документ упоминает, например, Казимира Малевича как пример ничего не стоящего, никудышного художника. Такие атаки не новы в истории (выставка «дегенеративного искусства» в Мюнхене, июль 1937 года). Не все современное искусство обладает высокой ценностью, не все сохранит свое значение навсегда или будет стоить на аукционах столько, сколько в настоящее время. «Супрематическая композиция» (1916) Малевича была продана на аукционе «Sotheby's» в 2008 году за 60 миллионов долларов, самая высокая цена, за которую когда-либо покупали российскую картину. Является ли это истинной ценностью этой «Композиции», или же цена дико преувеличена, это открытый вопрос. Некоторые из картин, чрезвычайно высоко ценящихся сегодня, будущие поколения могут посчитать нелепыми. В настоящее время на аукционные цены не очень сильно влияет одобрение или неодобрение антимодернистов — соотечественников Малевича. Один из авторов документа — историк Владимир Мединский, министр России по культуре (и туризму), неоднозначная фигура, как утверждают многие из его коллег. Тем не менее, консервативная культурная критика не только допустима, но и необходима. Авторы цитируют многих западных и российских культурных деятелей, чтобы подкрепить свои взгляды, включая Арнольда Тойнби, Сэмьюэла Хантингтона и раннего сионистского лидера Макса Нордау, который написал остроумную, незаслуженно забытую критику современного искусства в 1890-х. Его имя и творчество теперь известны только немногочисленным специалистам. Российские авторы также привлекают в качестве экспертов-антимодернистов еще несколько авторитетов, таких как Г.И. Россолимо и И. A. Гундаров, которые, если они действительно существуют, неизвестны даже среди специалистов. Доводы, приводимые в документе, оправданы, поскольку затронута защита русской культуры, при допущении, что такая защита вообще необходима. Если министр культуры и туризма виновен в крупномасштабном плагиате, как утверждают его критики, то его защитники могли бы возразить, что такие же обвинения были сделаны и в адрес нескольких современных немецких государственных министров (различие лишь в том, что в Германии такие обвинения, если была доказана их правдивость, имели последствия, а в России — нет).