Слепень Року не приглянулся с первого взгляда, идти с ним ему тоже не понравилось. Во-первых, он чуть ли не волоком за собой тащил, заставляя шагать со скоростью, которую раскапризничавшееся колено считало неприемлемой, о чем непрерывно и крайне болезненно напоминало. Во-вторых, не очень-то заботился о безопасности, даже не попытался уйти в более спокойное место, например — в ближайший двор или хотя бы тихий переулок. А ведь бедлам на проспекте все еще продолжался, сместившись к перекресткам, через которые на безумной скорости пытались проскочить машины, двигавшиеся с направления, в котором располагался тот самый загадочно-непонятный стаб со зловещими оседлыми. Складывалось впечатление, что водителей оттуда гнала незримая сила, заставляющая напрочь позабыть об инстинкте самосохранения и заодно превращающая в тормознутых бестолочей, слишком медленно реагирующих на изменения дорожной обстановки. Ну или то, что их гнало, напрягало куда больше, чем риск разбиться вместе с автомобилем. Слепень не обращал ни малейшего внимания на близко проносившуюся смерть, его пренебрежение дошло до такой степени, что он погрозил кулаком трамваю, сошедшему с рельсов и несшемуся через забитый остановившимися транспортными средствами перекресток: — Куда прешься, цифра тупая! Трамвай не застопорили преграды из битых и чудом уцелевших автомобилей, снес их все под крики гибнущих людей и запертых в нем пассажиров, безумно таращившихся в окна. Так и погнал дальше под их хоровой вой и грохот стальных колес, разгромив напоследок стоявшую в заторе машину, из которой молодая женщина только-только вытащила раскладную коляску и уложила в нее ребенка. Она до того была увлечена своим делом, что слишком поздно заметила опасность, только и успела — оттолкнуть дитя. Коляска вроде бы не пострадала и, потихоньку ускоряясь, поехала под уклон. Рок было дернулся в ее сторону, но Слепень ухватил его за руку с поразительным проворством и грубо рявкнул: — Ты куда это намылился?! — Там ребенок! В коляске! — бестолково вырываясь из невероятно крепкого захвата, ответил Рок. — Да уймись уже, спасатель хренов. — Тон Слепня стал поразительно равнодушным. — Некого тут спасать, кроме нас с тобой. — Да отпусти ты, дебил отмороженный! Тебя что, не мать рожала?! Это же ребенок! — Сказано — уймись, никакой это не ребенок, а мать его — не баба, а кукла мясная. — Но… — Никаких «но». Все, проехали, резко расслабься и слушай, что я говорю, не отвлекайся на этих манекенов. Все, кого ты вокруг видишь, — это не люди, это просто мясо. Обрати внимание, они какие-то не такие, у большинства из них несколько шаблонов. Вон старик, а вон еще один, у обоих одинаковые взгляды и походка, в одежде что-то общее, говорят они тоже похоже. Вон девка лет восемнадцати, вон дальше еще одна, видел, какие обе сочные? Страшных среди баб почти не бывает, Континент в красоте толк знает, у него вообще на романтических делах бзик какой-то непонятный, слишком много правил, без бутылки в них хрен разберешься. — Так это что?! Роботы?! — Если разрезать, внутри ты найдешь то же самое, что и у нас, такую же требуху. — Но ты сказал… я думал… — А ты слушай, что я говорю, а не думай. Вон, сходи ту деваху уломай, взгляд у нее шальной, значит, штучка горячая. Ты даже не поймешь разницы с нормальной бабой, или даже лучше покажется, чем с иммунной, подмахивают такие шлюшки получше, чем языком мелют. Думаю, тот, кто грузил в них мозги, заодно и постельные дела напихать не забыл, уж больно ловкие они в этом. Мы всех их называем цифрами, если не полный дурак, сам поймешь почему. Даже присматриваться к коляске не нужно, забудь, младенцев среди игроков не бывает. Считай, что все это просто фигуры из картона, разговаривающие под копирку, не обращай на них внимания. От нулевых цифр толку нет, только вечные подставы, а помогать им — все равно что муравьев через дорогу переводить. Тупая биомасса, основной корм для Континента, как освоишься, будешь их влет вычислять, даже не прищуриваясь, они почти все ведут себя по-тупому и говорят одними словами, на всю ораву несколько вариантов разговора, скучно с такими. С игроками их только совсем уж печальные новички вроде тебя путают. — Игроки? Так это всего лишь игра? — Это, Незнайка, не игра, это не пойми что. Но, если хочешь, называй игрой, так многие делают. Слушай, а может, я тебя и правда Незнайкой окрещу? Как оно тебе? Ничего так, оригинально получится. — Ты о чем? — ответил Рок, стараясь не коситься в сторону разогнавшейся коляски, чудом ухитрившейся до сих пор не врезаться ни в одну из разбитых или остановившихся машин. Несмотря на слова и поведение спутника, не мог смириться с тем, что рядом с ним мелкий ребенок попал в непростую ситуацию, а он при этом притворяется, будто ничего не происходит. — Да ладно, забей. Рано тебя крестить, для начала хотя бы вывести надо, тут это делать нельзя, тут как бы место рождения, да и опыт перед крестинами придется разделить, правила на такой счет строгие. В общем, ты насчет Незнайки подумай, не так уж оно и плохо, не всем везет на хороших крестных, а тебе вот повезло так повезло. А чего хромаешь? — Я вроде как бывший футболист, колено расквасил, все в шрамах, плохо работает. Каждый раз такое происходит: то одно колено никакое, то оба. — Это дело временное, если, конечно, перестанешь помирать в первый же день. Ты вроде не совсем тупой, должен освоиться. — Вряд ли это временно, разбито серьезно. — Да забей ты на него уже — фигня полная. — Я бы забил, вот только колено против этого. Болит, зараза, ни согнуть, ни разогнуть. — А вот это, Незнайка, плохо, — напряженным голосом произнес Слепень через секунду после того, как где-то правее, в отдалении, густо загрохотали выстрелы. Рок так и не понял, к чему относились эти слова — к его скверно работавшей ноге или к вспыхнувшей не так уж близко стрельбе. А она между тем стремительно усиливалась, как по частоте, так и по шуму, работали десятки разнообразных стволов, и работали на совесть. Слепень, даже не подумав сбавлять темп ходьбы, повернул голову в направлении источника настораживающих звуков и уточнил: — Это ведь оттуда оседлые должны прискакать? — Вроде да. — Похоже, патроны не жалеют. Это кто там такие бодрые? — Не знаю, но туда целая колонна ментов и не пойми кого ушла. — Что, серьезно? — Я ее встретил перед тем, как здесь машины начали друг дружкой в бильярд играться. — Интересные дела, обычно цифры не очень-то расторопные, туго на такие дела собираются. Наверное, у них учения какие-то вовремя случились или что-то в этом роде, у кластеров самые разные сценарии бывают, вот и оказались наготове в правильный момент. Артиллерии у них не заметил? — Не видел. Бронетранспортер был. — С пушкой? — Вроде вообще без оружия. — Ну тогда, если оседлые серьезные, надолго этот салют не затянется. Подтверждая его слова, стрельба начала затихать так же быстро, как и вспыхнула. — Ну вот, — довольно осклабился Слепень. — Я же говорил — дистанция в ноль ушла, а на ней стволы уже ни разу не рулят, начинается время главного веселья. Сейчас еще маленько постреляют, и на этом спектакль закончится. Кстати, финал там будет грустным и тихим. Ну разве что одиночки иногда будут разряжать все, что у них осталось. Это я про тех, которые догадаются спрятаться, а не лезть вперед всех. Нулевые цифры нереально тупые, прячутся они хреново и не так уж часто. Да у них все через одно место делается, на то они и цифры. Слушай, Незнайка, а где вообще этот мост? Нам бы побыстрее к нему, нарываться неохота. — Откуда мне знать, я тебе не городской справочник. — Шагаешь туда, куда не знаешь?! Да ты кто тогда вообще?! Осел на двух копытах?! — Направление знаю, а километраж не догадался у таксиста спросить. — Ты на такси, что ли, ехал? — Попробовал бы ты с моей ногой пешком походить. — Рисковый парень. На будущее тебе бесплатный совет от Слепня: хоть на сломанных зубах ползи, но к цифрам в машины не садись. Видал, как нереально они чудят? — Такое не заметить не получится. — Ну да, согласен, даже слепой поймет, что дела его плохи. То, что ты сейчас видишь, называется первая фаза, на ней они еще не обращаются, но у некоторых в головах мозги закипают, плывут, оттого разные номера отмачивают: могут газом хату заполнить и закурить; могут тебе на макушку жену с восьмого этажа выбросить с ребенком вместе; могут и сами следом сигануть, лететь и посмеиваться во всю ширь ртов. В общем, держись подальше от тех мест, где неадекватный цифра может снять с тебя еще одну единичку. — Что значит «обращаются»? — А то и значит. Ты видишь этот город? Он только-только загрузился, но неадекватов уже хватает. Еще через сутки здесь нормальных цифр вообще не останется, только кучка ничего не соображающих и толпы голодных зомбаков повсюду. — Зомбаков? Ты сказал — зомби?! — Рок недоверчиво-пренебрежительно ухмыльнулся. — Чего скалишься, знаешь что-то, чего не знаю я? Вот только это вряд ли, вы, новички нулевые, вечно тупите в самом простом. Да, братан, тут будут зомби, такие вот дела. Вообще-то мы их называем не так, да и не зомби они, все куда серьезнее, ну да какая нам с тобой разница, пускай будут зомби. На второй фазе почти все, кого ты сейчас видишь, станут медленными, тупыми и жадными до человечины, если, конечно, доживут. Причем медленными они будут только поначалу, до третьей фазы. Но ты не думай, что сейчас тебе нужно бояться только шизиков на машинах. Слышишь стрельбу? — Нет, конечно, я ведь глухой как пень. — Ха-ха, шутник. Перезагрузившийся город — это сладкий леденец на тонкой палочке, и ты станешь вкусным орешком в этом леденце, если вовремя не свалишь. Знаешь ведь, чем заканчивают леденцы на палочках? Ну ты понял, о чем я. Тут до того доходит, что даже пятидесятых уровней выносят так, что те и «мама» сказать не успевают, а ты полный ноль, ты всего лишь Незнайка, на тебя дунуть, и все — сразу минус жизнь оформляется, никакой волокиты. А жизни терять — это хреновое занятие, об этом тебя не просто так при каждой загрузке предупреждают. — Слепень, давай меньше текста, лучше скажи: как отсюда выйти? Рок сформулировал волнующий его вопрос слишком поспешно, непродуманно, но, похоже, собеседник все понял правильно, отреагировав неожиданно бурно — остановился, рассмеялся искренне, по-детски, чуть присев, хлопнул себя по бедрам: — Ну я не могу! Ну Незнайка, ну конь смешной, ну ты меня уморил! Я уж начал думать, что ты не такой, как остальные нулевки! — Ты о чем? — Да о самом любимом вопросе всех желторотиков. Вы все такие смешные и всегда одинаковые. Я, конечно, и сам первым делом об этом справки наводить начал, но все равно на ржач пробивает, когда смотрю на ваши изумленные физиономии и слышу писк на тему выхода из этой жопы. — Я так понимаю, с ответом на мой вопрос что-то не так? Слепень, вновь сорвавшись с места и привычно грубо увлекая Рока за собой, подтвердил: — Ну да, я так думаю, что все охренительно сложно, раз никто до сих пор не может на этот вопрос ответить. — Хочешь сказать, что отсюда не выйти? — Не знаю. Никто не знает. А если знает, помалкивает. Только не надо спрашивать меня — «как играть», «какой в этом философский смысл» и всякую чепуху в таком духе. Я тут просто выживаю, как могу, а объяснять, что и как устроено, не мастак. Вот доберешься до стаба, потрешься с разговорчивым народом, может, брошюрку умную прочитаешь, там и понимать маленько начнешь. Тут все запутано, с ходу въехать в ситуацию не получится, некоторые делишки придется на своей шкуре отработать, без такого опыта будешь моргать как баран на самые смешные вещи. Слышишь, уже почти не стреляют, отвоевались здешние цифры. Стихшая стрельба Рока сейчас волновала меньше всего, он завел речь о другом: — А зачем вообще в стаб идти? Он в другой стороне, да и, как я понял, эти оседлые не очень-то положительные ребята, от них полагается подальше держаться. — Тут ты в самую точку угодил, они все до одного плохие, исключений никогда не бывает. Вот только стаб стабу рознь, я сейчас о другом говорил. Этот просто местный и, наверное, мелкий, я так понял — просто отстойник, куда оседлые от загрузки к загрузке на часок сваливают, чтобы кисляк переждать. А почему тебе те ребята ничего не растолковали?