– Что еще? – поинтересовался Богдан и замер в ожидании ответа. – Лука живет через стенку от Оды. – Ты подозреваешь… – он округлил глаза и фыркнул: – Да нет! Это же несусветная чепуха! – Во всяком случае, я собираюсь рассказать обо всем Таски-рану. Богдан присел рядом с ней и пристально посмотрел в глаза: – А кто говорил, что у них с Ядигаром свое следствие, а у нас свое? – Я. – Вот и подумай: не рано ли обо всем рассказывать? – Возможно, ты прав, – согласилась она. – Давай подождем. Capitolo X Римская империя. Ноябрь 270 года – январь 271 года По дороге, ведущей из Византия на северо-запад, катилась каррука[100], запряженная парой могучих мулов. На ней не было дорогих бронзовых украшений, но она была надежно устроена: маленький домик, поставленный на прочные ремни и колесную раму. Внутри стояло дорожное кресло и была сооружена откидная кровать. Ехать в карруке – одно удовольствие: колесам из мореного дуба, да еще обитым железом, не страшны и тысячи миль. И даже на неровной дороге карруку едва покачивает. Елена вспоминала прощание со своими домашними: отцовские слезы и шепот: «Будь счастлива, дочка», благословение Иосифа и материнские объятия Дорсии. Мысленно она благодарила отца: карруку он сделал вместе с Иосифом и подарил ей на свадьбу. Приданое состояло из мулов, раба-погонщика Ори-гена и двух сундуков с добром. Бакалович Степан Владиславович – Мир с вами, 1900 Конец ноября окрасил лесистые холмы в яркие цвета. Елена без устали смотрела в окно, Констанций ехал верхом чуть впереди, и ей было непривычно называть его мужем, они были женаты всего десять дней. На подъеме Елена и Констанций пошли пешком, чтобы размяться и облегчить работу мулам. Держа ее за руку, Констанций взглянул на горы: – Вершины уже заснежило, зима будет ранняя. Хорошо бы увидеть родителей до наступления снегопадов. Елена запрокинула голову, и небо с редкими облаками показалось ей необыкновенно красивым. Потом глянула на дорогу: прямая как стрела, она просматривалась на много миль вперед. – Интересно, почему дорога такая прямая? Разве не проще обогнуть холм или не пересекать реку дважды? – поинтересовалась она. – Это военная дорога, – сказал Констанций. – По прямой всегда ближе. Вскоре пошел дождь, и они забрались в карруку. Елена разложила на столике описание пути. На узкой полоске папируса был перечень городов и мансио, также указаны расстояния. Она посчитала: – От Дрепана мы отъехали на четыреста миль. От Византия – на триста пятьдесят. Когда приедем в Филиппополь[101], солнце будет стоять еще высоко. Давай задержимся там и осмотрим город! Констанций спешил, до зимы он должен успеть в Дробету[102], где его ожидало новое задание, но отказать жене он не мог. И когда в полдень они въехали в Филиппополь, то увидели, что улочки, плавно сбегая с одного холма, карабкались на другой и расползались по третьему. Не зря у Филиппополя было еще одно имя – Тримонтий[103]. Вскоре каррука остановилась у входа в величественный амфитеатр, колоннаду которого охраняли статуи античных героев. Высокие украшенные бронзой двери были закрыты. Елена умоляюще сложила руки: – Заглянуть бы туда, хоть одним глазком! В тот же момент в колоннаде раздалось тихое покашливание, и хриплый голос проговорил: – Помогите сторожу монеткой, и я покажу вам театр! Получив и спрятав монетку, бородатый старик провел их на верхнюю галерею амфитеатра, откуда как на ладони были видны орхестра[104] и трехъярусная скена[105]. – Стойте здесь! – он быстро спустился к орхестре и простер руку к Елене: – Послушай, какой звук! То выходит царя венценосная мать И царица моя! Припадем же к стопам Государыни все и приветственных слов Принесем ей согласные дани! Елена сбежала вниз и продолжила его декламацию: Все время сны мне снятся по ночам с тех пор, Как сын мой, войско снарядив, отправился Завоевать весь Ионийский край[106]. Она закончила, и Констанций зааплодировал ей с верхних рядов. Покинув театр, они задержались, чтобы с вершины холма рассмотреть весь город. Елена указала на поросшие молодыми деревьями разрушенные стены домов: – Здесь много развалин. – Двадцать лет назад армия готов окружила Филиппополь, – пояснил Констанций. – Жители и когорта, которая здесь стояла, героически защищались. Император с войсками опоздал всего на один день и обнаружил город сожженным. – А что, если готы опять нападут? – Елена встревоженно посмотрела на мужа: ах, если бы Констанций мог пообещать, что это не повторится! Но он лишь сказал: – Император Аврелиан решит участь готов не далее чем весной! Ночью Констанций проснулся от ужаса: ему привиделся бой двухлетней давности под Наиссом, городом, где жили его родители. Преторианская конница догнала и окружила войско восточных готов, грабивших Фракию и Мезию. Страх за родителей сделал его безжалостным. Констанций остервенело рубил врагов, его окровавленная спата[107] опускалась снова и снова. Пленных в том страшном бою не брали. Рядом чуть слышно сопела Елена. «Теперь у меня есть жена, и, чтобы защитить ее, я должен стать жестче и непримиримее, – подумал Констанций и вспомнил слова Иосифа: возлюби врага своего. – Но как это совместить?» Через три дня рядом с Наиссом они угодили в метель. Мулы двигались осторожно, не видя пути. За несколько минут все стало белым: дорога, деревья и низкое небо. Мир исчез у них на глазах, а Наисс, родной город Констанция, как будто отодвинулся на несколько миль. В синем сумраке они въехали в невидимый пригород, на невидимую улицу, где вдруг показались знакомые ворота с колотушкой. И вот наконец каррука въехала во двор, Констанций и Елена выбрались наружу и ступили на свежий снег. Их тут же окружили домочадцы с фонарями. Опираясь на палку, из дома вышел отец и крепко обнял Констанция. Он сдал за два года, что они не виделись, но по-прежнему был могуч и широк в плечах. За ним прибежала мать, и Констанций склонился, чтобы ее поцеловать. – Кто с тобой, сынок? – спросила она. – Елена, моя жена. – Неси ее в дом, как положено! Девочка почти босиком стоит на снегу! Уже через минуту они вошли из тьмы и холода в теплое помещение, освещенное пламенем очага. Констанций поставил жену на ноги посреди большой комнаты.