– Поцелуя! Lawrence Alma-Tadema – A Difference of Opinion? 1897 Елена, смеясь, дружески чмокнула его в щеку, но он удержал ее за руку. – Нет, не так! – Давид увлек ее за створку ворот, откуда со двора их не было видно. Склонившись, он нежно коснулся губами ее щеки: один, другой раз, потом поцеловал в губы, совсем не так, как целовал отец. Елена замерла, закрыла глаза и отдалась новым ощущениям. Внезапно раздался тонкий визгливый звук, как будто кто-то неумелый пытался играть на флейте. Елена вздрогнула и отстранилась. Давид улыбнулся: – Ливанский флейтист… Не бойся, это ветер завывает в трубе, – он обнял Елену, словно защищая от всех бед мира, и Елена прижалась, спряталась у него на груди, спасаясь от истинных и придуманных страхов. Давид прошептал: – Я люблю тебя, и всегда любил, сколько себя помню. Через год тебе исполнится четырнадцать, и мы поженимся. Я накопил денег, еще подкоплю, и мы уедем с тобой в Рим. Я стану ювелиром, мы разбогатеем! – Но я не хочу в Рим! – запротестовала она. – Мне здесь хорошо! В это время тревожно присвистнул ветер, поднял огонь в горне, и несколько искр упали на паллу Елены, другие опустились в ящик с углем и затаились на время. Палла вспыхнула сразу. Подростки отшатнулись друг от друга. Давид сдернул со стола горящую ткань и затоптал ее на полу. Но в тот же миг загорелся кусок холста, в котором лежал гребень, и огонь перекинулся на ящик с инструментами. Елена схватила ольпу и выплеснула остатки воды на огонь. Потом бросилась к огромному пифосу, который был зарыт возле кузни. Давид опередил ее, он уже возвращался с большим войлочным ведром, полным воды. Через минуту огонь был погашен, и в наступившей темноте лишь слабо светились угли в тлеющем горне. – Мне следовало загасить его раньше, – виновато пробормотал Давид. Он выгреб угли в совок, Елена очистила стол. Не глядя друг на друга, они завершили уборку. Давид закрыл вторую створку ворот, но вдруг из ящика с углем взвилось высокое пламя. Огонь мгновенно перекинулся на деревянные полки, и в кузне выросла неукротимая полыхающая стена. Елена и Давид бросились к пифосу, но пламя разгоралось сильнее и жарче. «Ливанский флейтист» издевательски просвистел в трубе, и языки пурпурного пламени взвились до самых балок, на которых лежала черепица. На них пахнуло губительным жаром, и Елена бросилась к таверне, где были отец и помощь. Теодор посматривал на вход, гадая, что задержало дочь. Обычно в это время она сидела за стойкой и вела расчеты с гостями. Но когда Елена появилась на пороге таверны, он в первое мгновенье не узнал ее. Над перепачканным лицом дочери сверкала корона, а мокрая одежда облепила все тело. Они встретились глазами, и Елена крикнула: – Отец! Кузница горит! Модест Юстус первым бросился к выходу с оглушительным рыком: – Давай сюда топоры! Во дворе его догнал Теодор и вручил топор. Они добежали до горящей кузницы, Теодор оттолкнул Давида и с отчаянием замер, глядя, как огонь лижет створки ворот. Голос вигила вырвал его из оцепенения: – Строй людей в цепочку от нимфеума! Быстро передавайте воду сюда! – крикнул он и принялся рубить деревянный столб, поддерживающий крышу горящей кузницы. Теодор приказал рабам и подоспевшим постояльцам встать в цепочку. Они стали передавать из рук в руки ведра и кувшины с водой. Сам Теодор отыскал еще один топор и взялся рубить второй столб. Не прошло и минуты, как черепичная крыша рухнула, похоронив под собой кузницу и огонь. Рабы растащили по сторонам еще полыхавшие створки ворот и пролили их водой. Потом залили языки пламени на обломках кузницы. Пожар был потушен, теперь над развалинами поднимались лишь струйки дыма и пар. Теодор подошел к перепачканному сажей Иосифу и положил руку ему на плечо: – Завтра на рассвете возьмешь рабов и вытащишь из-под завала то, что можно спасти. Потом начинай восстанавливать кузню. – Прости меня, хозяин, – Иосиф опустил голову. – Не доглядел. – Пожар в твоем ремесле – не редкость. К кузнице с кувшином прибежала Елена и стала щедро поливать оливковым маслом ожоги у пострадавших. По счастью, их было немного. Толпа из постояльцев и домочадцев начала расходиться. Все громко обсуждали подробности пожара, воздавая должное вигилу Модесту Юстусу. В знак благодарности Теодор объявил о бесплатном ужине. Двор опустел, и только «ливанский флейтист» выводил унылую песню в разрушенной трубе кузницы. Глубокой ночью, когда Елена и Теодор наконец добрались до дома, девочка, глядя в сторону, проронила: – Отец, мне надо тебе признаться… – Разговоры мы отложим до завтра, – Теодор устало вздохнул и погладил ее по голове. – Сейчас иди спать. Елена поднялась к себе в комнату с тяжелым чувством вины: она помешала Давиду вовремя погасить горн. Мансио был нанесен огромный ущерб: вместо возведения новой пристройки, о которой мечтали, они потеряли кузню. – Что за день… – грустно проронила она, решив, что ей не уснуть. Но сон пришел сразу, как только Елена легла в постель. Capitolo III Турция, Мраморное море. Лайнер «Олимпик». Наше время Шел третий час неведения и догадок. Пассажиры «Олимпика» разбрелись по салонам и палубам лайнера в ожидании сообщений от круизного менеджера. Капитан, имевший неосторожность выйти из рубки, тут же был окружен толпой желающих узнать подробности убийства. Менее любопытных волновал перенос экскурсий. – Когда нас выпустят в порт?! – Мы заплатили деньги и не собираемся весь отпуск провести на «Олимпике»! – Нас повезут в Херсек? Капитан поднял руки, будто сдаваясь: – Господа! Еще немного терпения, и все будет улажено. Как только что-нибудь прояснится, информацию доведут до сведения всех пассажиров. Элина сидела у барной стойки возле бассейна и, потягивая сок, прислушивалась к тому, о чем говорили две пожилые американки. – Белое вино отдает какой-то кислятиной… – сказала полная дама в шортах. Ее подруга заметила: – Лучше пить кислятину, чем лежать со свернутой головой. – Труп еще на борту? – Говорят, его положили в кухонный холодильник. – А это законно? – Нужно спросить у капитана. – Подумать только: на месте этой девушки могли оказаться ты или я… – Здесь свободно? – Табурет возле Элины оседлал мужчина в солнцезащитных очках и надвинутой на нос шляпе. – Думаю, да. Он взял себе виски и, оглядев Элину, представился: