— За тебя просил мой внук, — беспечно пожал плечами дед и, ухмыльнувшись, договорил: — К тому же сейчас у меня все равно вынужденный перерыв в работе, пока эксперименты доходят до кондиции, а сидеть без дела я не люблю. Так что, считай, ты вытянул счастливый билет. — Благодарю вас. От имени всего рода Граммон благодарю. — Убийственно серьезный Пир не поленился сделать два шага назад и отвесил глубокий поклон. Мало того, бараненок еще и подарок сделал. Подошел и надел мне на шею свой оберег, на миг покрывшийся искристыми разводами и тут же вновь превратившийся в обрамленную золотом белую пластинку из материала, похожего на тот, из которого сделан мой дневник-бестиарий. Из Ленбурга Граммон уезжал в совершеннейшей эйфории. А я, проводив бараненка до ворот и убедившись, что он действительно уехал, облегченно вздохнул. Ну, достал он меня за последние два дня своими дифирамбами деду. До самых печенок достал! А старый и рад. Еще и меня подкалывал — мол, видишь, как меня ценят, не то что ты, неуч неблагодарный… Тьфу! Вечер в «Старой жабе» не задался с самого начала. Уже при входе в одно из самых любимых свободными ходоками заведений сосед заворочался и забормотал что-то о тяжелой атмосфере. На мою же просьбу пояснить, что он имеет в виду, дух только неопределенно хмыкнул. «Сам поймешь», — проговорил он нехотя, и я, потянув на себя ручку массивной входной двери, вошел в зал с низкими закопченными потолками и чисто выскобленными полами из каменного дуба. К моему удивлению, несмотря на недавно окончившийся дневной перерыв, вся чертова дюжина столов была занята, и лишь у длинной стойки оставалось несколько свободных мест. Туда-то я и направился, на ходу отмечая слишком тихие застольные разговоры и общую подавленность. Действительно тягостно как-то. Устроившись на высоком и тяжелом табурете у стойки, я кивнул в ответ на приветствие Тагира, принял у него из рук литровую кружку пива и, оглядевшись по сторонам, вновь перевел недоумевающий взгляд на хозяина трактира. — Траур у нас. Зельевары и алхимики заключили мертвый ряд[6] с цехом ходоков. Отныне все они закупаются только у ваших коллег… по жестким ценам, — поняв меня без слов, пояснил Тагир, и я тихо выругался. Ведь Зюйт же предупреждал! Как я мог об этом забыть?! — У нас других проблем хватало, — тут же подал голос сосед. Успокоил, называется… — Полагаю, это не все новости? — произнес я, и хозяин «Старой жабы» кивнул. — Разумеется. Синдик Робар заявил, что приостанавливает набор в цех ходоков. Дескать, пока их и так достаточно. — А вот это уже совсем плохо, — приуныл я. — Значит, решил дождаться, пока у нас в карманах одна медь останется, а потом вломит такие условия, что… — Верно мыслишь, Гренадер, — нарисовался рядом Толстый Андрэс тихо и незаметно… ну что тут скажешь, не зря же он из «золотого десятка свободных» не вылезает! — Прижал нас Робар. И сильно. Общество решило дождаться возвращения из выхода всех наших: будем большой круг собирать да думу думать. Так что, если были мысли в Пустоши сходить, погоди. Ты нужен будешь на совете. Это понятно. В круге должны присутствовать все ходоки, заработавшие собственное прозвище, такова традиция. Но тот факт, что Андрэс счел необходимым отдельно упомянуть о необходимости моего присутствия… хм, да если еще учесть принятое ходоками «имянаречение» Руса Браконьера, то есть все основания полагать, что… вот ведь! — Ты о чем, Дим? — В тоне соседа сквозило непонимание. — Дать прозвище ходоку может либо его команда числом не меньше трех человек, либо стольник круга. — Это еще кто такой? — удивился дух. — Свободные ходоки, не входящие в цех, для решения некоторых вопросов избирают из числа наиболее опытных участников круга дюжину стольников, или, как еще называют таких выборных, застольную дюжину. Их решение — закон для всех свободных ходоков, но какие именно вопросы будут находиться в ведении дюжины — решает весь круг. Как только решение проблемы найдено, дюжина слагает с себя полномочия. В общем-то, право имянаречения у стольников — это такая же временная привилегия, как, например, и право призвать на помощь в решении поставленной перед дюжиной задачи любое количество свободных ходоков. — Хочешь сказать, что тебе прочат место стольника в созываемом круге? — протянул сосед. — Других вариантов не вижу, — пожал я в ответ плечами. — А ты не слишком молод для такого назначения? — мягко поинтересовался дух. — Полагаю, что ответ кроется в моих связях, — честно признал я. — Без них не видать мне места за столом, как своих ушей, еще лет десять-пятнадцать. — Может, я чего-то не понимаю, но при чем здесь твои гипотетические связи? — недоуменно спросил сосед. — А если подумать? Чуть-чуть, — фыркнул я. — Застольную дюжину изберут для решения проблемы с цехом ходоков и грядущим уменьшением заработков на заказах зельеваров и алхимиков. А кто из свободных может похвастаться хотя бы шапочным знакомством с главами всех цехов, как бывшими, так и нынешними? О Церкви и связях в Ратуше я и вовсе молчу. Или нужно напомнить, кто занимает там должность первого советника? — Торможу, — искренне покаялся дух, но тут же оживился. — Кстати, а ты знаешь, что кое-кто в зале буквально горит желанием с тобой пообщаться? — И кто же? — насторожившись, услышав насмешливые нотки в тоне соседа, я делано лениво окинул взглядом зал трактира и… «споткнулся» о выразительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз в обрамлении пушистых ресниц. Требовательный такой взгляд. А если учесть, что его обладательница в этот момент весьма выразительно поигрывала гардой-корзиной легионерского палаша… Вот ведь! Эх, и делать вид, что не заметил, уже поздно. Ну да ладно. Как там говорил сосед: «Повинную голову меч не сечет»? Проверим. — «Ave, Caesar. Morituri te salutant!» — Торжественный тон, которым дух произнес эту абракадабру, мне не понравился. — Что это было, сосед? — спросил я, слезая с высокого табурета, и, глубоко вздохнув, направился к не перестающей сверлить меня грозным взглядом девушке в зеленом охотничьем костюме. — «Слався, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя», — отозвался дух и добавил: — Только не спрашивай, кто такой этот Цезарь, все равно ответить не смогу. Не помню. Сказал и… исчез из моего сознания. Бросил на растерзание этой… тигрице и сбежал. Вот чуйка у этого духа, а?! И не скажешь, что он ее впервые видит! Гад… — Здравствуй, Белла. Давно не виделись, — улыбнулся я, оказавшись рядом с первой красавицей свободных ходоков. Она холодно улыбнулась и… Хлоп! Мгновенно заалевшую от удара маленькой, но сильной ладошки щеку обожгло болью. Вот и поздоровались. Глава 2 Белла Ройн. Ласка Белла, как ее называют ходоки, готова была взорваться, словно котел с испорченным огненным зельем. А ведь день так хорошо начинался! Но нет, ей обязательно должен был встретиться этот паршивец Дим. От одного вида придурковатой улыбки этого… этого негодяя Беллу чуть не затрясло. А уж когда он подошел к ней и как ни в чем не бывало поприветствовал, у девушки окончательно зашел ум за разум. Ничем иным свои дальнейшие действия она объяснить не могла. Пощечина, отвешенная Гренадеру, прозвучала просто оглушительно, Белле показалось, что этот звук был слышен на весь зал. И поднявшийся следом гул, свист и гогот ходоков только подтвердил это предположение. Вспыхнув как маков цвет, она развернулась на каблуках и быстро, но не бегом, сохраняя достоинство, вышла вон из трактира, оставив за спиной застывшего посреди зала мальчишку, осыпаемого шутками зрителей. Деревянной походкой дойдя до конца улицы, девушка замерла на перекрестке, глубоко вздохнула и, наконец сумев немного расслабиться и согнать предательский румянец, огляделась по сторонам. Открытая веранда небольшой кондитерской, от которой пахнуло заманчивыми ароматами ванили, корицы и миндаля, привлекла внимание Беллы. На миг задумавшись, девушка решительно кивнула, отчего ее черные, словно вороново крыло, волосы, стянутые в низкий хвост, хлестнули по спине, и направилась к кондитерской. После встречи с Димом ей определенно требовалось что-то, способное поднять настроение. А что может быть лучше для такой цели, чем свежайшие пирожные с заварным кремом? Девушка устроилась за столом на открытой веранде и, заказав у моментально подлетевшей к ней разносчицы, веселой рыжей девчонки, сласти и освежающий травяной сбор, уставилась куда-то в пространство. Впрочем, ненадолго. Уже через минуту рыжеволосая пышка отвлекла Беллу от размышлений и, поставив перед ней заказ, задорно улыбнувшись, помчалась к другим гостям. — Беллс! — Вот… так она и знала, что этот мальчишка не успокоится! Девушка вернула так и не надкушенное пирожное на тарелку и подняла взгляд на стоящего перед ее столиком Дима. — Гренадер, иди куда шел, — буркнула она. — Так уже, — неловко улыбнулся Дим и, чуть потоптавшись на месте, уселся напротив. Рука Беллы против ее воли подвинула тарелку с пирожными поближе к хозяйке. А нечего на них так смотреть! — Уйди, Дим. Просто уйди, — попросила девушка. — Не могу, — так же тихо ответил тот. — Позволь хотя бы объясниться. — У тебя на это было полтора года, но ты предпочел заниматься другими делами. — Как и ты, — парировал Дим. — Иначе почему ни в один из ста сорока шести визитов за прошедшие полтора года я ни разу не смог застать тебя дома? — Пф. — Белла откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, с недовольством посмотрела на Гренадера. Уел. — Что ж, допустим, у нас обоих не было времени на встречи. Почему сегодня должно быть иначе? — Беллс! Пожалуйста! — Дим подался вперед с такой силой, что стоящая на столике посуда задребезжала от удара его торса о стол. — Ладно. Пять минут, Гренадер, — поджав губы, произнесла девушка. — У тебя есть пять минут и ни секундой больше. — Мне хватит, — резко кивнул он и, порывшись в одном из своих подсумков, протянул Белле сложенное треугольником письмо. Девушка с подозрением взглянула на бумагу и протянувшую его руку, но после недолгого раздумья все же взяла послание. Развернув сложенную треугольником дешевую бумажку, она вздрогнула, увидев знакомый почерк, и… погрузилась в чтение. Письмо было коротким, но даже этих нескольких строк, написанных карандашом, хватило, чтобы по щекам девушки покатились непрошеные слезы. А в следующую секунду невесть как успевший выскользнуть из-за стола Дим уже бережно прижимал к себе содрогающуюся в рыданиях Беллу. Я обнимал плачущую Беллс, прижимая ее к своей груди, гладил по волосам и шептал какую-то чушь, пытаясь успокоить рыдающую девчонку, в которой сейчас вряд ли кто-то смог бы узнать неистовую Ласку, всегда гордую и неприступную, как Зимний Пик. Сквозь рыдания до меня донеслись какие-то слова, почти шепот, срывающийся и неверный, будто порыв ветра. А когда прислушался… по спине продрал мороз. Руки разжались сами собой и обессиленно упали. Не ожидал я такого. Совсем не ожидал. А в следующий миг Беллу прорвало, и то, что она только что еле слышно шептала, вдруг вырвалось из нее в полный голос: — Почему он?! Почему не ты?! — Извини, — сухо ответил я, поднялся с колен и, поправив перевязь с палашом, вышел на улицу. Больно, черт! Как же больно! Я думал, что нежелание Беллс… Ройн видеть меня причиняет боль? Но по сравнению с тем, что я ощущаю сейчас, то была щекотка. Я сошел с крыльца кондитерской, а в голове бился ее крик, бился, и в такт его ударам о стенки черепа в груди разрасталась пустота. Холодная и пугающая. «Почему не ты?!» Потому что он так приказал? Потому что с развороченным брюхом он не мог идти, а Лей и Бран, которые могли бы нести Дея, уже два дня как служили кормом крысолакам в подземельях северной части руин? Потому что понимал, что от полусотни сбившихся в стаю бредней нам вдвоем не отбиться и не уйти? — Дим, очнись. — Требовательный голос соседа во мгновение ока разметал мои суматошные мысли. — Что? — Я вдруг понял, что стою на пороге кондитерской и бессмысленно пялюсь куда-то вдаль. — Ага, ожил, уже хорошо. А теперь возвращайся на веранду, оплати счет Беллы и тащи ее домой, — все так же холодно, не терпящим ни малейших возражений тоном потребовал дух. Да что он себе… — Быстро, я сказал! Я был так ошарашен всем происшедшим, что даже не возразил. Послушно развернувшись на месте, вновь вошел в кондитерскую и, протопав на веранду, оказался рядом со столиком Бел… Ласки. Бросив короткий взгляд по сторонам и убедившись, что происходящее здесь не стало предметом интереса немногочисленных посетителей, я положил на стол серебряную монету и, подхватив тихо плачущую девушку на руки, двинулся к выходу. Никто не попытался меня остановить, никто не тыкал пальцем вслед, и это было хорошо. Оказавшись на улице, я свистом подозвал извозчика, к счастью, в этот момент проезжавшего мимо, и, устроив на диване по-прежнему не реагирующую на происходящее Ласку, продиктовал адрес. Дорога до ее дома заняла не больше пяти минут, так что вскоре я уже стучал ногами в дверь дома Ройнов. Отворивший ее слуга, увидев мою физиономию, хотел было захлопнуть дверь прямо перед моим носом, но, узрев мою ношу, молча посторонился. То, что в этом доме мне не рады, я понял давно. Еще на втором десятке визитов сюда, когда слуги прекратили даже отговариваться отсутствием «младшей хозяйки» и просто перестали пускать на порог. Вот и сейчас, стоило оказаться в холле, как возникшие из ниоткуда двое дюжих охранников отобрали у меня мою ношу, и тот же слуга вновь отворил за моей спиной входную дверь. Молча. Что ж… пусть так. Я отвесил короткий поклон стоящему на лестнице хозяину дома, внимательно следящему за мной холодным взглядом, и, не дождавшись ответной реакции, покинул дом Ройнов. Путь до постоялого двора, комнату в котором я так до сих пор и не удосужился сменить на более приличное жилье, прошел в тишине. Дух молчал, я тоже. А о чем тут говорить? — На самом деле есть о чем, — подал голос сосед. — Но я не думаю, что ты сейчас в состоянии разговаривать. Так что я подожду, пока ты немного успокоишься, а вот пото-ом… — И на том спасибо, — вздохнул я. — Возьми у Арса бутыль чего-нибудь покрепче, завались в комнату и нажрись до поросячьего визга, — неожиданно посоветовал дух. — Думаешь, поможет? — Сегодня вряд ли. А вот завтра… — непонятно отозвался сосед, но… я не стал забивать себе голову и просто последовал его совету. Зря! Утро было… мрачным, холодным, полным слабости и боли. А стоящий у постели, неизвестно чьей доброй волей, таз распространял такие миазмы, что… И почему я не сдох вчера?!!