Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 82 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
МЫ ЧУВСТВУЕМ ПОТОКИ внутри земли. Мы видим движение в недвижимом. Мы наблюдаем за людьми, в одиночестве сидящими в своих домах, и слышим расплавленные реки в их головах. Невысокий мужчина сидит в кресле. Он не двигается уже шестнадцать дней. Будь он обычным трупом, в этом бы не было ничего особенного, но он — зомби, а это состояние интересует нас гораздо больше. Мёртвые превратились в пар и мы вдохнули его, но зомби всё еще остаются очень значимыми. Быть мёртвым означает покинуть этот мир. Быть зомби значит быть отмеченным печатью смерти и быть частью мёртвой армии, но находиться здесь. Для зомби тело становится благословением и проклятьем, поскольку в этом случае у мёртвого появляется выбор. Когда у мужчины спрашивают его имя, он сжимает губы и выдает заикающийся звук. Его соседка, маленькая Живая, зовет его Б. У неё есть бледный друг — он как электрическая сладость жизни с отметиной удушающей смерти. Но в нём есть… что-то еще. Что-то очень далекое, но огромное. Когда Б улавливает этот запах, он ощущает какое-то движение под ногами. Ему кажется, что земля разверзается. Он чувствует благоговение и страх, поэтому перестает дышать, пока его соседи не уйдут и запах не выветрится. Что это за существа? Чего они хотят? Почему они не боятся? Знают ли они, в каком смятении он находится, как в его голове душат друг друга тысячи противоположных стремлений? Они навещают его регулярно. На цыпочках проходят в гостиную и пытаются его разговорить. А он сидит в темноте, смотрит на их отражения на экране телевизора и пытается понять, почему он их не ест. Он помнит день, когда что-то поменялось. Он почувствовал перемену в ветре и в земном притяжении. Холодный чистый поток хлынул в его покрытую пылью душу в виде простого вопроса: «Почему ты здесь?». В тот день он поднялся с теплого трупа, который жевал, и вышел из аэропорта. Нашёл этот дом. Сел в кресло. Он продолжает сидеть в кресле, размышляет, но совсем ничего не делает. Чего-то хочет, ждёт и смотрит телевизор. Он смотрит сквозь бесконечные зацикленные и бессвязные изображения — напряженный футбольный матч сменяется выходящей из бассейна женщиной в бикини, потом закатом и успокаивающим голосом, зачитывающим вдохновляющие фразы, затем сандвичем с рваной свининой. Он смотрит через открытую переднюю дверь, как соседи проезжают мимо на дымящей колымаге, и не отводит взгляд даже тогда, когда машина скрывается из виду. Он лениво рассматривает пожелтевшую от летнего солнца газонную траву, уже успевшую дать семена. Но за Мерседесом, катящим по окрестностям в сторону шоссе, наблюдают другие глаза. У Б много соседей. Каждый день появляются новые. Некоторые приходят из аэропорта, некоторые откуда-то еще. Они приходят в город и украдкой разглядывают улицы и дома — слабое напоминание о чем-то потерянном. Армия мертвых огромна и сильна, она жестоко обходится с дезертирами, но здесь слышен только ропот. Растерянные трупы сидят в домах и стоят на улицах раздумывая, созерцая и выжидая. Где-то вдалеке они слышат шум — низкий вибрирующий гул. На востоке, в коричнево-голубой дымке неба появляются три приближающихся черных пятна. Глава 3 Я Я ПОЛНОСТЬЮ сосредоточен на контурах и состоянии дороги, скорости и инерции машины и сложной работе газа и сцепления, поэтому Джули первая слышит их. — Что это? — спрашивает она, оглядываясь вокруг. — Что? — Шум. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы услышать его. Отдаленный гул — три черные точки исполняли диссонансный аккорд. Сначала мне кажется, что я узнаю этот звук, и меня сковывает страх. Потом Джули поворачивается и спрашивает: — Вертолеты? Я смотрю в зеркало заднего вида. Три черные фигуры движутся с востока. — Кто это? — громко спрашиваю я. — Никто не знает. — Из Купола Голдмэн? — Сейчас авиация практически уже миф. Если бы в Голдмэне были вертолеты, то они бы нам сказали. Вертушки ревут над нашими головами и движутся в город. Я все еще новичок в мире Джули и недостаточно информирован о политической обстановке, но я знаю, что мертвые — не единственная угроза, так что неожиданным гостям редко бывают рады. Джули вытаскивает свою рацию и набирает канал Норы. — Нора, это Джули. Прием? Вместо обычных радиопомех рация выдает искаженный визг. Мне не нужно спрашивать Джули, я и сам помню: это сигнал BABL. Отчаянная попытка старого правительства сохранить национальное единство путем заглушения всех аргументов. Я почти не слышу Нору через шумовые помехи — призрак ушедшей эпохи отказывается ослабить хватку. — …вы меня слышите? — Кое-как, — говорит Джули, и я вздрагиваю, когда она прибавляет громкость. — Видела вертушки? — Я на работе, но я…ышала их.
— Что происходит? — Без понятия. Россо…вонил, чтобы встретиться. Ты. риедешь? — Мы едем. — Я на…аботе, зайди… мне перед…тречей, хочу показать…то-то… В шумовую смесь врывается звук царапающих по классной доске ногтей. Джули съеживается и отводит трубку от уха. — Нора, помехи просто ужасные, я думаю, какие-то волны. — … чтоб их…гр…аные…олны… — Скоро увидимся. Конец связи. Она бросает рацию и смотрит, как вертолеты садятся на улицах около Купола. — Может быть, разведчики Голдмэна спасли их и перевезли со старой базы? — неуверенно предполагает она. Мы врываемся в город — труп забытого мегаполиса, который большинство людей называют Убежищем, а несколько тысяч — домом. Вертушки исчезают за разрушенными небоскребами. * * * Команда чистильщиков проделала большую работу — убрала тот бардак, который оставили в городе мои старые друзья. Все кости и тела были вывезены, ямы засыпаны, а стены Коридора № 1 почти достроены, так что от Стадиона до шоссе ведет относительно безопасный путь. Но в Коридоре № 2 идут более значительные строительные работы, которые возобновились после долгих лет простоя. Два самых больших поселения Каскадии тянутся друг к другу через разделяющие их мили. По факту это слияние нужно для безопасного обмена ресурсами, но я представляю, что они, как нейроны в мозге человека, пытаются установить химические связи. Одна связь за другой. Так мы и учимся. Я заезжаю на стоянку и нахожу место между двумя Хаммерами. Обошлось всего парой царапин. Когда мы направляемся к воротам, я оглядываюсь на наш ярко- красный родстер и проникаюсь к нему симпатией. Кажется, ему неловко между двумя оливковыми громадинами. Но, несмотря на то, что Джули гуманизирует неживое, дает ему имя и даже личность (сильный и спокойный), Мерсик — просто автомобиль, а его «дискомфорт» — просто проекция моих мыслей. Как блестящая красная машина в окружении бронированных грузовиков, я пытаюсь найти свое место в обществе. Кто я? Что я? Во мне повсюду несоответствия, и начинаются они с одежды. Мода была для меня проблемой. Поначалу Джули пыталась убедить меня одеваться так же стильно, как раньше. Само собой, мою первоначальную одежду нужно было выбросить — сколько не стирай, её грязную историю отстирать невозможно — но Джули умоляла оставить на удивление хорошо сохранившийся красный галстук. — Это заявление, — сказала она. — Этот галстук означает, что для тебя есть нечто большее, чем работа и война. — Я не готов делать заявление, — сказал я, съеживаясь под скептическими взглядами солдатов. В конце концов она смягчилась и повела меня по магазинам. Мы пролезли через обломки разрушенного Таргет-молла, и я вышел из примерочной в коричневых холщовых брюках, серой рубашке без воротника и в тех же черных ботинках, в которых умер — к моему старому деловому костюму они не подходили, но здесь пришлись в самый раз. — Неплохо, — вздохнула Джули. — Ты хорошо выглядишь. Она уступила мне, но несмотря на это, чем ближе мы подходили к воротам стадиона, тем мне было комфортнее в новой одежде. Чтобы одеваться броско нужна отвага, которой у меня пока нет. После стольких лет на окраине человечества всё, чего я сейчас хочу, это вписаться. — Привет, Тэд, — говорит Джули, кивая сотруднику иммиграционной службы. — Привет, Тэд, — я стараюсь вложить в интонации всё, что необходимо, чтобы меня впустили. Раскаяние. Безобидность. Дружелюбность. Тэд ничего не отвечает и это лучшее, на что я могу надеяться. Он открывает ворота, и мы входим на стадион. * * * Собачье дерьмо на комковатом асфальте. Костлявые козы и коровы в самодельных загонах. Чумазые лица детей, выглядывающих из заросших хибар, которые раскачиваются как карточные домики и едва стоят, привязанные паутиной кабелей к стенам стадиона. Когда мы с Джули поцеловались, то не разрушили злые чары и по стадиону не прошла очищающая волна, отмывая его добела и превращая горгулий в ангелов. Можно даже сказать, что получился обратный эффект, потому что сейчас улицы наводнили трупы. Я слышал, как некоторые оптимисты называют их «почти живые». Не обычные и жестокие «совсем мертвые», не потерянные «преимущественно мертвые» как наш друг Б, но еще не полностью живые, каким якобы являюсь я. Наше чистилище — это бесконечные стены всех оттенков серого, и нужно иметь острый глаз, чтобы заметить разницу между «камнем» и «сланцем», «туманом» и «дымом». Сейчас «почти живые» передвигаются по стадиону свободно. За ними тщательно наблюдали, месяц испытательного срока прошел, и они хорошо себя зарекомендовали. Но это не значит, что они влились в общество. Люди замечают неуклюжую походку, плохие зубы, бледную кожу с фиолетовым оттенком — результат недостатка кислорода в крови, и обходят их стороной. Когда мы проходим мимо, они кивают нам. Джули искренне улыбается и кивает в ответ, но стоит мне заглянуть им в глаза, как внутри все сжимается. Уважение. Даже благоговение. Хотя у них гнилые головы, но все же они догадались, что Джули и я — особенные. Мы остановили чуму и мы здесь для того, чтобы вступить в новую эпоху. Они даже не догадываются, что мы не сделали ничего, чего не могли бы сделать они, просто мы первые, кто сделал это. И мы не знаем, что делать дальше.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!