VIII Прослушивание было назначено на шесть часов вечера. В это время свет на улице был уже электрическим. Шел косой снег, морозец слегка прихватывал. Спрятав руки в карманы куртки, Времянкин стремительно двигался в сторону Музыкальной школы № 1, которая находилась в пяти минутах ходьбы от дома. Кудри Эмиля неспешно покрывались снежинками. Он заранее решил, что ради такого расстояния шапку можно не надевать. Согласитесь, ребенок, разгуливающий без головного убора в мороз, – явление нетипичное. Как правило, за этим следят взрослые, пекущиеся о здоровье своих чад. Но Эмиль был сам себе взрослый, и иногда это бросалось в глаза. В некоторых его проявлениях ощущалась неподдельная зрелость. В скоординированности движений, в способности концентрироваться, в самостоятельности и даже во взгляде. Его глаза не блуждали по сторонам в поисках чего-то интересного, они фокусировались на важном. Не отвлекаясь ни на что, Времянкин решительно двигался к своей цели. Отряхнувшись, мальчик вошел в здание. Охранник подсказал ему, где искать кабинет, в котором должно состояться прослушивание. Эмиль быстро нашел нужную дверь и постучался. – Войдите! – донесся из кабинета женский голос. Времянкин вошел. Это было просторное квадратное помещение с белыми стенами, украшенное портретами знаменитых композиторов. Окна скрывались за вертикальными жалюзи. У стены стояло фортепиано. У фортепиано – банкетка. В центре кабинета находилась школьная парта, за которой разместилась темноволосая женщина лет сорока, обтянутая шерстяным платьем синего цвета. Она внимательно изучала какие-то бумаги. Половина лица женщины скрывалась под медицинской маской. Над краем бирюзовой накладки щурились подведенные глаза. – Добрый вечер! – отвлек ее Эмиль. Женщина отложила бумаги в сторону. – Здравствуйте, – протянула она. Затем взглянула на мальчика, а после на дверь. – Я на прослушивание. К шести часам. Времянкин шмыгнул красноватым носом и прошел в центр комнаты. Он остановился прямо напротив стола. – Кто-то из взрослых пришел с вами? – Нет. Я один. – Хм. Можно позвонить кому-то из взрослых, чтобы пришли? – Вы можете говорить со мной. Я здесь по собственной инициативе. Хочу учиться музыке. Дверь кабинета распахнулась. Вошел худой мужчина в белой водолазке и черном пиджаке. На его голове от темени и до макушки раскинулась овальная плешь. Очерченная коротко стриженными волосами с проседью, она сверкала, как драгоценный камень в серебряном перстне. Над верхней губой мужчины торчали усы. В каждой руке у него было по чашке чего-то дымящегося. Он держал керамические сосуды перед собой, широко раздвинув локти. Мужчина пяткой закрыл дверь и направился к парте. Поставив чашки на стол, сел рядом с женщиной. – Спасибо, Ян Валерьевич! Она придвинула одну из чашек к себе. – Ян?! – неожиданно вырвалось из уст мальчика. Его будто озарило. Он узнал в мужчине друга детства, с которым они вместе посещали музыкальную школу. Времянкин уставился на него с широченной улыбкой. Тот посмотрел на Эмиля, подняв бровь. – Что с тобой? Никогда не слышал имя Ян? – И все-таки, Ян Валерич, а не Ян, – поправила Эмиля женщина. – К педагогу принято обращаться по имени-отчеству. – Да, конечно, прошу прощения. Ян Валерич напомнил мне одного человека. Я, кажется, обознался, простите, – оправдывался мальчик. Реакция на Яна выносила за скобки новое обличье Времянкина. Он рефлекторно обрадовался знакомому лицу и тем самым чуть не выдал себя. Это могло поставить под угрозу всю его кампанию. «Нельзя так забываться!» – подумал Эмиль. – Странное дело, надо сказать, – заключил Ян. Мужчина сделал глоток из чашки и непроизвольно щелкнул гортанью. Эмиль решил поскорее увести разговор в другую сторону. – Перед вашим приходом я как раз говорил, что прийти сюда было моим самостоятельным решением. Я хочу учиться музыке. – Все это очень странно, Нина Ивановна, – прокомментировал Ян, потерев кончик носа. Женщина посмотрела на Времянкина, пожала плечами, покачала головой, затем оттянула нижний край маски и сделала глоток из чашки. – Вы понимаете, что существуют темы, которые необходимо обсуждать со взрослыми? Или в их присутствии? – спросила она. – Какие, например? – не успокаивался мальчик. – Например, то, что у нас на данный момент нет бюджетных мест. Готовы ли ваши родители оплачивать обучение? Подобные вопросы решаются с ответственными лицами. Вы понимаете? – терпеливо объясняла женщина. – Может, сначала послушаете меня? Что, если я особенный? Ян выдохнул глухой смешок и качнул головой. – Даже не сомневаюсь. Все дети особенные, но таковы обстоятельства, – стояла на своем Нина Ивановна. – Увы и ах. Без денег мы не сможем вас обучать. Пока, во всяком случае. В конце весны будет набор, если к тому времени вы не откажетесь от своей идеи, попытаете счастье в общем потоке. – Я лишь прошу, чтобы вы прослушали меня. Разве это сложно? Женщина уже собиралась возразить мальчику, но Ян остановил ее. – Ну, в самом деле, Нина Ивановна… У нас тут алмаз неотесанный, видите ли. Человек настаивает, давайте послушаем, раз уж я здесь. – Дело ваше, Ян Валерич, но я внутренне не согласна. Но решать, конечно, вам. – Замечательно. Давайте начнем. Чего тянуть? – не глядя на коллегу, отозвался Ян. Женщина взглянула на Эмиля, отодвинула чашку и поставила локти на стол. – Я буду хлопать, а вы запоминайте. Потом повторите, – инструктировала она. – Слушайте внимательно. Нина Ивановна начала хлопать. Хлоп. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлоп, хлоп. – Повторите, – сказала она. Времянкин спокойно снял с себя куртку и огляделся в поисках места, куда можно было бы пристроить пуховик. Не обнаружив ничего подходящего, он опустил его на пол. Ян потягивал горячую жидкость из чашки и внимательно следил за происходящим. Эмиль невозмутимо подступился к инструменту, сел на банкетку и сразу же слез. Покрутив боковой рычаг, настроил высоту стула и снова взобрался на него. Он действовал решительно, со знанием дела. – Что происходит, я не понимаю? – недоумевал Ян. И снова его гортань непроизвольно щелкнула. – Да, вот… Самой интересно. Маска Нины Ивановны слегка надулась от тяжелого вздоха. Эмиль нащупал под свитером конька, приколотого к рубашке, потер на удачу, встряхнул кисти рук и ударил по клавишам. Быстро перебирая пальцами, пробежался по всей клавиатуре сверху вниз и заиграл одну из своих старых композиций. Это было высокотемповое произведение с повторяющейся структурой. Странное, атмосферное творение, напоминающее минималистичные опусы Филипа Гласса. Это был не джаз, а что-то психоделическое, пространственное. Эмиль сосредоточенно выводил завораживающие музыкальные фигуры, доводя каждую фразу до состояния журчания. Он переходил от части к части, лихо меняя размер рисунка. Детские пальцы бойко молотили по клавишам, транслируя недетские эмоции пианиста. Ян вдруг поперхнулся и закашлялся. Жидкость изо рта и из чашки пролилась на его водолазку. Нина Ивановна, не сводя с мальчика глаз, постучала коллеге по спине. Быстро чередующиеся ноты почти сразу ввели присутствующих в медитативную собранность. Времянкин не планировал исполнять эту композицию. Она будто сама вырвалась из его рук. Эмиль почувствовал, что его лирические заготовки не соответствовали случаю. Нужно было с ходу погрузить присутствующих в гипнотическое состояние, завладеть их вниманием, сменить настрой. Ему удалось. Остальную часть произведения Ян и Нина Ивановна слушали, открыв рты. Спустя еще пару минут впечатляющей демонстрации Эмиль поставил финальный аккорд, слез со стула и подошел к месту, где оставил свою куртку. Зачарованные Ян и Нина Ивановна смотрели на мальчика не моргая. Времянкин сдул челку со лба, поднял ладони и прохлопал. Хлоп. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлоп, хлоп. У Яна щелкнула гортань. Примерно через час Эмиль сидел на кухне и слушал телефонный разговор Алены с Ниной Ивановной. Сестра улыбалась и кивала, держа трубку у уха. Она слушала собеседницу, подмигивала брату и показывала большой палец, поднятый вверх. Времянкин потирал руки. Из дневника Эмиля 25 ноября. Пятница Возможно, мне не следовало повторять хлопки НИ после столь убедительной игры на фоно. Это было… Напыщенно. Согласен. С другой стороны, нужно же было как-то вывести их из состояния онемения, вернуть дар речи. Ха-ха. Фу! Уходи, чванство! Сегодня я был хорош! Почти не запинался во время исполнения. Набираю форму. Начинаю постепенно привыкать к восхищенным взглядам. Раньше мне не приходилось сталкиваться с подобным отношением. Да, меня хвалили, бывало, но это другое. Теперь во мне видят нечто диковинное. Сокровище! Они уже готовы тратить на меня свое драгоценное время, готовы служить моему таланту, расчищать путь. Это воодушевляет. Забавно, но я начинаю верить в существование того, что они видят во мне. Мое новое альтер эго – геееенииииий. Неужели я написал это? Тупость!!! Еще одна захватывающая роль. К ребенку прибавился «гений». Скоро они объединятся в «гениального ребенка». Где буду настоящий я? Зажатый между ними, затаившийся где-то внутри без должного внимания. Чувствую, эти ребята быстро меня задушат. Им только дай волю. Может, это и к лучшему? Затолкают неудачника поглубже, вытеснят его из сознания, чтобы не высовывался. Кстати, Ян, похоже, не узнал меня, даже после того, как я представился. Мы говорили с НИ, я назвал свое имя. Ян встал и подошел к окну. Он смотрел в вечернюю даль сквозь полоски жалюзи, убрав руки в карманы брюк. Я решил, что он что-то заподозрил. НИ продолжала задавать вопросы, а Ян так и стоял спиной к нам, думая о чем-то до самого моего ухода. И когда я прощался, он ничего не сказал. Наверное, все-таки не узнал. Очень на это надеюсь. Надо было сменить имя. Не подумал! Жизнь, конечно, его потрепала. Хороший парень. В свое время педагоги возлагали на него большие надежды. Он был одаренным учеником, схватывал на лету. Помимо музыки занимался вольной борьбой и чем-то еще. Помню, поражался его целеустремленности и энергичности, но лет в двенадцать с ним случилось ужасное – он получил серьезную травму. Не мог играть. Долго восстанавливался. Но вернуться к прежней форме ему так и не удалось. Достичь высокого мастерства исполнения академической музыки больше не представлялось возможным. Не повезло. Сочувствую! Это несправедливо! Ограниченная возможность. Причем ограничен он именно в том, что так любит. Драма… Его история стала для меня уроком на всю жизнь. С тех пор я отношусь к своим рукам крайне бережно. Он будет моим педагогом. Хах. НИ интересовалась, где я научился так играть. Сказал, что самоучка. Когда НИ узнала, что я исполнил произведение собственного сочинения, она была окончательно сражена. Кажется. Юхууууу! Итак, мне предложили губернаторскую стипендию, готовы предоставить инструмент для домашних занятий. Едем дальше. У Алены после разговора с НИ заметно улучшилось настроение. Было приятно видеть ее в хорошем расположении духа, веселой. Я рад, что могу разделить с ней мои успехи. Пару раз за вечер она все же уносилась в свои мысли и печально молчала. Любовные муки, видимо. Родион весь вечер занимался чем-то в своей комнате. Кажется, снова пропустил тренировку. Надо поговорить с ним. Всю субботу Эмиль посвятил учебникам. Нельзя сказать, что он особенно напрягал волю, повторяя программу начальных классов, напротив, среди получаемой им информации находилось много любопытного. Давно забытого или вовсе не знакомого. Ему нравилась последовательность, в которую выстраивалась поступающая информация. Точнее, нравилось то, что эта последовательность была: от простого к сложному. Систематическое увеличение потока материала поддерживало его ум в тонусе. Он вникал в школьную программу и по крупице заново воссоздавал в голове картину мира. Он старался не оставлять пробелов и использовал дополнительные источники. «Почему мне не нравилось учиться раньше?» – этим вопросом Времянкин задавался все чаще.