Все свое, чистенькая, в губе пирсинг, а я такое люблю, кстати, в отличие от свистков. И, главное, волосы! Волосы всех оттенков радуги! Чистых цветов: розовый, сиреневый, бирюза и синь неба. Они волной обрамляют тонкое личико с правильными чертами лица, и так и тянет их потрогать. Интересно же, что за чудо такое радужное? Я, мгновенно забыв о первоначальной цели мероприятия, то есть, о мини-пиццах, которые никогда не залеживались на витрине, самонавожусь на Радужку с неотвратимостью боевой ракеты. Она стоит одна, посреди столовки, в глазах растерянность. Моя ты хорошая… Потерялась? Ничего, я тебя нашел. Подхожу к ней, нависаю над разноцветной макушкой и, снизив голос до интимного хрипа, который так нравится девочкам, говорю: — Малышка, боишься подойти? Затопчут? — киваю на буфет, где дерутся из-за сосисок в тесте юристы, — давай я тебя спасу… Что хочешь? Пиццу? Сосиску? Или все вместе? Она вздрагивает, потому что я предусмотрительно подхожу со спины, наклоняюсь низко, нагло нарушая личное пространство, поворачивается и отступает на шаг. Задирает остренький подбородок, пялится на меня. Я усмехаюсь своей самой нахальной, самой бабоукладческой улыбкой, которая безотказно действует на всех без исключения девочек от десяти до семидесяти лет. Действовала. До этого момента. Потому что, если я и жду от Радужки восхищения, то зря. Она отступает еще на шаг, осматривает меня с ног до головы недоумевающим, холодным взглядом, в котором нет и тени таких привычных для меня эмоций: интереса, восхищения, кокетства… Вообще ни разу. Только недоумение, типа, кто ты такой, какого хера тебе тут надо? — Ничего не надо, — коротко и недружелюбно отвечает она. И отворачивается! Просто отворачивается. От меня! От меня! В первое мгновение я решаю, что поймал глюк. Потом, что она слепая наглухо. Первое менее реально, чем второе, а потому я даю Радужке еще один шанс. Делаю шаг к ней, теперь уже лицом к лицу, так, чтоб точно рассмотрела в деталях, усмехаюсь опять: — А если подумать? И вообще… Я тебя раньше не видел. Новенькая? Пошли за мой столик. Это даже не предложение, если что. Это констатация факта. Девочкам нельзя давать возможность выбора. Тем более, таким брыкливым. — Нет, — опять отказывается она, даже не давая себе труд задуматься над моим не-предложением. А оно, между прочим, эксклюзивное! Я раньше никого из девочек не таскал за наш стол. Там только Алька сидела, подружка Лексуса. И ее знакомые девочки иногда, чисто компанию скрасить. Точно, она новенькая. Потому и не заценивает такого шикарного эксклюзива. Дурочка маленькая. Надо просто разъяснить… — Не ломайся, — хочу сказать примирительно, а получается слегка высокомерно. Но и ладно, надо же ее на место поставить… Показать, насколько ей повезло, что я на нее внимание обратил, — мы редко кого зовем… — А я редко кому отказываю, — неожиданно отвечает она, вводя меня в ступор. Я пару мгновений трачу на осознание ее слов и их оскорбительности, а затем не нахожу ничего лучше, чем тупо сказать: — Че сказала? — Я три раза сказала “нет”. Ты глухой? Или тупой? Или все вместе? Ее голос звучит неожиданно звонко, а лицо краснеет от злости и негодования. Я это все отмечаю краем сознания, потому что основной процессор сильно занят. У него гребанный эррор. Никто. Никогда. Не говорил со мной так. Никто. И никогда. И потому я даже не могу нормально среагировать на хамство. Просто моргаю и удивленно спрашиваю: — Ты охренела, соска тупая? И нет, это не оскорбление. Это тоже констатация факта. Но девчонке почему-то не нравится, и она, смерив меня презрительным взглядом, припечатывает: — Это еще кто из нас соска, у тебя рот явно больше рабочий! Наступает оглушительная тишина, настолько полная, что я на мгновение решаю, что слух потерял. И ориентацию в пространстве. В другую реальность вывалился, потому что в этой… Такого просто не может происходить. Такие слова не могут произноситься в моем направлении. Невозможно. Смотрю на нее, нихера не понимая, оглушенный навалившейся тишиной. И в ней, в этой гребанной вате, забившей уши, начинает пробиваться осознание, что это все реально. И что это она… Это она… Мне. МНЕ??? Ярость топит с дикой силой: сразу до глаз и концов ушей! Я понимаю, что вообще себя не контролирую, да и не хочу! Потому что сейчас явно бред происходит! Тупой бред! Такого не может быть! И это надо прекратить! Вокруг нас толпа собирается, кто-то даже стримит, но мне похер. Делаю шаг вперед, хватаю девчонку за локти и подтягиваю к себе, заставляя встать на носки своих грубых ботинок. От моего резкого движения у нее невольно запрокидывается голова, радужные волосы рассыпаются волной по спине, но в глазах, огромных, широко распахнутых, нет страха! Только дерзость! Только насмешка! И меня выносит за грань… Одновременно хочется ее пришибить и поставить на колени перед собой. Последнее желание неожиданно дает в башку горячую картинку, которая мне до безумия нравится. Дрянь надо наказать, она меня только что опозорила перед всеми, и я накажу. Хорошо накажу… — Ты сейчас прямо тут встанешь на колени, сучка, и отсосешь у меня, — рычу я низко и грубо, — и тогда я, может быть… — Оу! — звонко отвечает Радужка, и чего-то по голосу вообще не заметно, чтоб она впечатлилась моим тоном, — ты что? Я не смогу так, как ты! Покажи класс! А я, так и быть, поучусь! БЛЯТЬ! Все. Я ее убью. Просто убью прямо тут, на глазах у сотни свидетелей. Есть оскорбления, которые смываются только кровью… Глава 3 Не знаю, что я бы сделал в следующее мгновение, полно идей же в голове бродит, но мне мешают. И мешает тот самый дерзкий тип, который уже до этого успел слегка выбесить. Полчаса назад, до того, как сюда прийти, мы с Лексусом и Немым проводили воспитательную беседу с одним зарвавшимся придурком, нахально лапавшим подружку Лексуса Альку. Лексуса аж вынесло, когда увидел их, стоящих рядом в коридоре. Причем, заметно было, что Алька не хочет разговаривать, а этот урод настаивает. Ну не наглость ли?