— Так… давай начистоту. — Хорошо. Я про Лютого. Если это только твое решение, Петр еще готов будет с этим согласиться. А если наше… Не стоит это педалировать. А лучше, если это будет его решение. Ведь это сделать несложно. — Так, не узнаю собственной жены. — Женщины всегда более обстоятельны. Они — арьергард популяции. — Мне кажется, что я давно не тискал одну популяцию. — Мне тоже так кажется. Наелся? Ну, если еще кусочек?.. Давай? — Хорошо. Возможно, ты все немножечко усложняешь. Может, и Петр тоже. Но… я подумаю обо всем, что ты говоришь. И уже хватит. Не хватало еще и дома работы. Иначе я либо сделаю тебя домохозяйкой, либо разделю «Континент» на две части, чтобы не знать, чем ты там занимаешься. — На три. — Что — на три? — На три части. Есть еще и Петр. Он серьезно посмотрел на нее: — Ну конечно, на три. Петр… Петина доля — это святое. Но ведь я же шучу. — Я тоже шучу. Но есть еще Петр. И ты никогда не должен этого забывать. Даже когда шутишь. Алексей посмотрел на нее чуть удивленно, потом усмехнулся и произнес: — Между прочим, Виноградов только кажется таким скучным дядей в пиджаке. Маскировка — дело великое. Он игрок. Ты никогда не была с ним в казино? Вот. А я был. Знаешь, как дядя заводится? Мы с тобой — безусые дети. — Можно, даже когда я вырасту, у меня не будет усов? — спросила Вика. — Очень на это рассчитываю, — рассмеялся Леха. Затем он быстрым движением извлек из-под стола какую-то большую цветистую коробку: стало ясно, что все это время она находилась там. — На вот тебе, кстати, — он протянул коробку жене, — случайно наткнулся. — Что это? — Краски. — Краски?! — Да, краски. Самые лучшие и самые дорогие. — А зачем… — она с удивлением смотрела на мужа, — нужны краски? — У твоего Андрея скоро день рождения? — Да, у Андрюши двенадцатого… — Ну вот. Это… я думаю, он будет рад. Это чтоб ты не носилась с глазищами на лбу в поисках подарка, лучше все равно не найдешь. — Но почему краски? — произнесла Вика, хотя уже начала догадываться. — Так это… это специальные? — Да, это краски для татуировок. Я же тебе говорю — он запал. Причем в отличие от тебя он не ограничился одной маленькой татуировкой вот здесь. — Его рука прошла по ее бедру и двинулась дальше. — Прекрати, — громким шепотом выговорила Вика. — Хочешь, чтобы няня приняла меня за распутную особу? — Считаешь, для нее это будет открытием? Вика чуть отстранилась и теперь смотрела на коробку в своих руках: — Спасибо тебе большое. — Эни тайм… — Я как раз думала, что бы ему подарить. — Я знаю. Ты обожаешь делать подарки. Ты у нас вообще сластена. — А откуда?.. — Андрей, заметь, — твой друг… — Да. — …сейчас учится искусству татуировки… — Слушай… Какой же ты у меня чудесный. Хоть и похвальбуша. — Попробуй после этого сказать, что у тебя ревнивый муж. — Да. — Что — да? — Не скажу. — А русскому ты обучалась у монголо-татаров? — Татаро-монголов. По-русски так. Вика какое-то время смотрела на коробку, затем произнесла: — Это так удивительно, что он увлекся татуировкой. Она открыла коробку: баночки с краской оказались упакованы в пластиковый футляр, имитирующий потрескавшуюся коричневую кожу. Еще, запечатанный в полиэтилен, в коробке лежал каталог. Жалко, что запечатан. Что ж, значит, полистать не удастся. Но на обложке, где красовалось множество нательных рисунков, внимание Вики сразу привлек один из них. Яркая, разноцветная рыба, в которой сквозило нечто странное, какой-то древний прообраз; огромные созерцающие глаза на хищной, словно драконьей, голове, жаркие расправленные плавники с когтями на иглах — рудименты каких-то неведомых органов доисторических эпох. Но что-то еще было в этой мифологической рыбе, вытатуированной на чьей-то груди, что-то, присутствующее здесь, и, может статься, что-то очень… важное. Вика смотрела на рисунок не отводя глаз. Неожиданно это пришло, как и… еле уловимое ощущение смутного беспокойства. — Радужная вдова, — еле слышно произнесла Вика, — это ты? Да? Это ты? Лишь чуть позже Вика поняла, что ее пальцы с силой сжимали края каталога, оставляя на полиэтилене следы от ногтей. Чуть позже, когда уже улеглось странное ощущение тревоги, кольнувшее ее в сердце. Но прежде, несколько мгновений, сердце билось как бешеное. Господи, что за глупости? Что за чушь сейчас влезла в голову? Вика бросила взгляд в глубину коридора, соединявшего столовую с детской, и, услышав веселое лопотание близнецов, успокоилась окончательно. Только… она никогда прежде не переживала подобного. Она была совершенно рациональным существом, хоть и не лишенным качества, именуемого женской интуицией. Это качество помогало ей принимать как само собой разумеющееся единственно верное решение. Причем с легкостью там, где иным требовалась длительная, упорная аналитическая работа. Однако никогда прежде Вика не переживала такого… странного и яростного, хоть и очень короткого приступа необоснованной тревоги. Она убрала каталог обратно в коробку и попыталась улыбнуться мужу: — Отличная вещь. — Ты что? — Что? — Ты… в порядке? Мне показалось… — Да. Наверное, эта простуда еще не прошла окончательно. Знаешь, старею. Неожиданно закружилась голова. Но теперь все в порядке. — Не старей, пожалуйста. — И ты тоже. — Что ж, будем стареть вместе. Алексей какое-то время смотрел на жену. Потом улыбнулся и показал жестами, в какую Вика превратится очаровательную старушку и какая в согбенной старости будет у нее клюка. Вика прыснула и скорчила рожицу: вот каким Леха заделается старикашкой — весь сморщенный, вредный, одноглазый и с костылем… Они расхохотались. Это была их старая игра, одна из многих… И черт с ней, с простудой. А потом, уже значительно позже, в спальне, Алексей любил свою жену, и им было так же хорошо вместе, как в первый раз, и не осталось никаких тревог, прячущихся по темным углам. А еще чуть позже Вика слушала ровное и тихое, словно детское, дыхание спящего мужа и думала о том, что все будет хорошо. И простуды пройдут. А жить мы будем долго и счастливо и умрем в один день. Все так… Тревожное ощущение растаяло. Быть может, его действительно вызвали остатки простуды. Расслабиться… Радужная вдова… Тревожное ощущение растаяло, как дурные сны, которые забываешь. Но они бродят где-то рядом, в сумерках, и ждут момента напомнить о себе. И все, казалось бы, в порядке, все по-прежнему, если бы не это еле уловимое мутное чувство, поселившееся где-то глубоко. Очень глубоко. Там, где рождаются сны. 3. Вика: Время перемен (III)